Энтузиазм газетчиков, открывающих для себя эфир, зашкаливал. Нашли помещение под студию, закупили технику, наняли на работу режиссёра и операторов. Но основными работягами были журналисты, создающие, как теперь говорят, газетный контент. Очень уж хотелось увидеть себя родимого ещё и на экране. Наш телевизионный гуру Андрей Каминский провёл с нами «краткий курс разновозрастного бойца», и мы ринулись в бой. Помню ужасное потрясение от первой же картинки, в которой оказалась моя говорящая голова. Сама себе не понравилась настолько, что испытала даже чувство стыда: как я вообще хожу по земле с такой артикуляцией и лишними килограммами? Телевизионная камера действительно способна подавать нас в беспощадной манере. Спасение только в том, что нужно чувствовать себя в кадре уверенно и естественно, всякая фальшь становится видна телезрителю. Но следование совету повысить свою самооценку и представить, что камера – твой друг, давалось тяжко.

И тут обнаружились удивительные природные вещи. Некоторые мои коллеги почти безо всяких усилий выглядели на экране вполне органично и могли о чём-то порассуждать, не заглядывая в текст. И это казалось настоящим чудом. К примеру, Элла Климова, которая вела читательскую почту. Элла была старше нас, но со своим грузом прожитых лет выглядела в кадре лучше некоторых молодых. Ей было что сказать, и она на уровне интуиции знала, как это делать, не слишком заигрывая со зрителем.

Правда, через некоторое время нас всех стали напрягать обзоры завтрашнего номера газеты. Он ещё только лепился, а тебе уже нужно было приготовить текст, расставить акценты, сделать его интересным. И тотчас мчаться через весь город в студию кинохроники, потому что съёмки перенесли туда. Машину давали далеко не всегда. И вот по жаре пересекаешь плотину через Ангару, прибегаешь в студию, быстренько расчёсываешься, будто на деревенские посиделки, красишь губы «кондукторской» помадой, переводишь дух – и тебя начинают снимать. Какой там обязательный грим? Этого ничего не было. Как и телесуфлёра. В листок, лежащий перед тобой, старались заглядывать пореже, краем глаза. Единственное спасение состояло в том, что вся эта отчаянная самодеятельность не шла в прямой эфир, неудачное «место» можно было перезаписать. Кстати, платили за эти потуги сущие гроши – на своём ТВ мы работали уж точно не ради денег.

У меня ещё по понедельникам был небольшой сюжет, который назывался «Чашка чая». Нужно было по возможности с утра поднять людям настроение и сообщить какие-то полезные вещи. На всё – несколько минут. Никто меня не контролировал, мы работали на доверии и каких-то серьёзных глупостей не допускали. Повезло в том, что я нашла умного доктора, который открыл в Иркутске одну из первых частных клиник. Он давал полезные советы телезрителям по сохранению здоровья и помощи самому себе. В те времена, если на улице меня встречали знакомые, первым делом говорили: «Видели тебя по телевизору…» Дальше следовали многозначительная пауза и щадящее окончание фразы: «Ну ничего, ничего, в принципе, неплохо».

Вспомнился летний денёк 1995 года, когда Иркутск здорово тряхануло. Мы спешно покинули здание редакции на улице Советской и ожидали, что будет дальше. И тут наш телевизионный оператор вспомнил, что наверху осталась дорогостоящая камера. Внутрь уже никого не пускали, но он прорвался со словами: «Без неё же кранты, я должен успеть». Тогда всё обошлось, и мы снова заняли рабочие места.

А вообще, телевидение при газете – это было дерзко. Мы не так много продержались на экране. Со временем пришло понимание, что газета своё ТВ полноценно потянуть не может, если, конечно, заниматься этим серьёзно. Телевидение настолько самодостаточно, что не может существовать при чём-то, пусть даже это будет пишущий творческий коллектив. Так что затея постепенно сошла на нет. Но сколько было личностных открытий и страстей! Другом нам, газетчикам, камера так и не стала. Но об этом иногда говорят и маститые телеведущие. Зато остались приятные воспоминания.