Удивительно, что вслед за абсолютным лидером опроса, о котором мы скажем не вскользь, вторым литератором, вызвавшим живой зрительский интерес, оказался Евгений Замятин. Роман «Мы», написанный под впечатлениями от военного коммунизма в молодой советской стране, считается одним из ярких образцов жанра антиутопии, а полуопальный советский писатель Замятин – предтечей Оруэлла и Хаксли. За постановку Замятина на охлопковской сцене проголосовали почти 17% отвечавших.

Лауреату Нобелевской премии по литературе Альберу Камю досталось 11% голосов, Максиму Горькому – 9,5%. Затем в рейтинге следуют испанский сюрреалист и романтик Гарсиа Лорка, шведский родоначальник натуралистической драмы Август Стриндберг, американский лауреат Пулитцеровской премии Артур Миллер.

Активно предлагаются к постановке Булгаков с «Мастером и Маргаритой», Пушкин с «Пиковой дамой», Лермонтов с «Маскарадом» и «Демоном», Алексей Толстой с «Хождением по мукам», Харуки Мураками со «Страной Чудес без тормозов и Концом Света». Названы были Шолохов и Платонов, Ремарк и Кафка, Маркес и Ануй, а также Бернард Шоу. Кто-то ждёт постановок фантастов Беляева и Айзека Азимова, Стругацких и Желязны. Есть настаивающие на инсценировках романов Павла Санаева и Марии Арбатовой. Вкусы и чаяния, как видим, самые разные.

И всё же добрая половина опрошенных (49%) оказалась солидарна в одном: охлопковскую сцену не мыслят без Чехова. Антон Павлович, так ярко представленный на афише драмтеатра в минувшие годы, должен вернуться и заблистать новыми красками.

Знаменосец нового символического театра, Чехов, по мнению литературоведа Дмитрия Быкова, являет своим творчеством некий эпилог классического золотого века русской литературы. А также эпилог русской жизни на её определённом этапе, русской усадьбы, русского помещика, русского интеллигента. «Чехов в натуре», – говорим мы о человеке, олицетворяющем старомодный благородный тип идеалиста и рыцаря, которому так не впору жёсткая прагматичная современность. Театр Чехова – это и реквием, и горькая пародия на такого героя – обречённого и беспомощного. «Все герои Чехова – печальные клоуны, – уверяет Дмитрий Быков. – И в жанре этой клоунады русская интеллигенция живёт до сих пор».

«Человека забыли!» – восклицает Чехов на пороге XX века, который весь пройдёт под знаком бесчеловечности. Век XXI обещает превзойти в этом своего предтечу. Александр Адабашьян назвал Чехова самым жестоким из русских писателей, увидев в нём беспощадного критика низких порывов, приравняв к хирургии его блестящий талант насмешника. Быков адресует Антону Павловичу многозначительную метафору: Чехов пишет не пером – скальпелем по обнажённому нерву. Татьяна Толстая говорит о нём как о самом загадочном русском авторе, вспоминая, что Лев Толстой, например, никогда не понимал, про что пишет создатель «Вишнёвого сада» и «Каштанки».

В мире Чехова над людьми безраздельно властвуют какие-то безликие, но всевластные силы – сродни античному року. Силы смерти, силы любви, отнюдь не обещающей счастье. Кто хороший, кто плохой – это не чеховская проблема. Всех жалко – вот щемящий чеховский лейтмотив на все времена. Его героиня Каштанка – «насекомое существо», которое постоянно унижают и затаптывают. Она, будь человеком, непременно решила бы: «Так жить нельзя, надо застрелиться». Вся её жизнь – это длящийся фокус с мясом на ниточке: только проглотишь – выдернут из утробы с кровью. Эта страшная повесть, каким-то педагогическим головотяпством отнесённая к детской литературе: разве она не о нас? «Жизнь прошла, словно и не жил» – этот печальный рефрен Чехова разве не о каждом, у кого есть сердце в сегодняшней бессердечной реальности? «Кто из нас скажет о себе что-то другое?» – задаёт критик Быков гнетущий риторический вопрос.

И всё же Чехов, отец поэтики абсурда, является и мощным антидотом к его ядовитым плодам. Он – неистощимый источник света, образец незыблемой нормы, не подверженной растлению рядом с самой отъявленной пошлостью. Он – надёжный товарищ в борьбе с невыносимой тоской бытия. Поэтому он – величайший антидепрессант, лечение которым благотворно и свободно от побочных эффектов. Зритель нуждается в этом снадобье сегодня, как никогда. Современник нуждается в защите здоровья. В свете, чистоте и милосердии, имя которым – Антон Чехов.