Арбитр для шахтёров

В те годы каждый из нас наизусть знал слова вождя мирового пролетариата о том, что газета – не только коллективный пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор. Это ленинское указание собкор «Восточки» Пётр Лень претворял в жизнь с очень большим успехом. Во многом благодаря его энтузиазму в Черембассе в те годы вспыхнуло и стало массовым соревнование шахтёров «Горняцкая доблесть» – под такой рубрикой оно освещалось в газете. Тогда это было очень важно: в десятой пятилетке Черембасс переходил на открытый способ добычи угля, вместо шахт появились крупные разрезы. Осваивать новые формы работы было болезненно, это отражалось на производительности.

Заведующий промышленным отделом редакции Леонид Лифшиц и собкор по Черембассу Пётр Лень договорились с объединением «Востсибуголь» и территориальным комитетом профсоюза угольщиков учредить для лучшей бригады приз, который назывался, как и рубрика в газете, «Горняцкая доблесть». Этот приз и солидные денежные премии для каждого члена победившего коллектива вручались всегда в торжественной обстановке и были для города праздником. Соревнование всколыхнуло горняцкие коллективы, вскоре в нём участвовали уже десятки экипажей вскрышных экскаваторов и комплексно-механизированных бригад шахт не только Иркутской области, но также Забайкалья и Бурятии.

Я хорошо помню «Восточку» того времени. Сейчас она показалась бы, наверное, скучной. Чуть ли не в каждом номере – обзоры соревнования, итоги, анализ технико-экономических показателей работы передовых шахтёрских коллективов. Но это было настоящее, живое соперничество – не столько за денежную премию, сколько за право стать героем на странице областной газеты: победителей все в райцентре знали в лицо. Благодаря «Горняцкой доблести» шахтёрские бригады очень быстро освоили новый способ добычи и стали ежесуточно выдавать на гора более тысячи тонн угля.

Арбитром соревнования многие годы оставалась «Востсибправда» – в лице Петра Михайловича Леня. Газету тогда даже представляли на ВДНХ, где собкору по Черембассу вручили медаль. Позднее этот опыт редакция использовала при организации отраслевого соревнования лесозаготовителей на приз «Восточки» «Золотая тайга».

Неудивительно, что Пётр Лень слыл в Черемхове – да и в шахтёрской отрасли в целом – большим человеком. После «Восточно-Сибирской правды» он ушёл работать помощником по печати и связям с общественностью министра угольной промышленности СССР Михаила Щадова. Причём министру пришлось ещё уговаривать его занять эту должность – Петя не горел желанием уходить из «Восточки», газету он любил. В конце концов Лень всё-таки переехал в столицу, где получил квартиру и стал курировать в министерстве 150 газет и журналов угольной промышленности СССР. Позднее он рассказывал мне, что работа оказалась интересной, хотя и очень нервной. Как раз в те годы по всей стране начались шахтёрские забастовки, которые называли предвестниками гибели великой империи. Об этом Лень написал потом документальную книгу. Уже на пенсии Пётр Михайлович учредил собственную газету «Угольный кряж» и стал её главным редактором.

«Глаза у неё нехорошие»

Самым сложным в карьере Петра Михайловича был недолгий период между собкорством в «Восточке» и союзным министерством. Его тогда пригласили на должность заведующего отделом советского строительства и быта редакции, и я стала единственным его подчинённым. Проблема оказалась в том, что Петя привык в качестве собкора работать в одиночку, а не в команде, отвечать только за себя.

Поначалу он просто растерялся и взял в отношении меня командирский тон, совершенно неприемлемый для нашего творческого коллектива, где всегда царило равноправие. Наша ссора могла бы закончиться очень скверно – дело дошло до разборок на редколлегии, куда Петя накатал на меня жалобу.

Причина была довольно нелепая. Я отказалась выполнять одно из заданий заведующего отделом. Вообще-то такое в редакции случается сплошь и рядом. При выборе тем для публикаций всегда было принято учитывать желание и позицию самого автора. Но откуда Пете было это знать! Он в категорической форме велел мне написать очерк об администраторе ресторана гостиницы «Интурист», которая победила в каком-то престижном всесоюзном конкурсе. Я с будущей героиней предполагаемого материала встретилась, причём у неё дома. Женщина оказалась гостеприимной, помню, угощала неведомым мне лакомством – солёным арбузом. Но чем-то она мне не понравилась. До сих пор не понимаю, что это было: наверное, просто сработала интуиция. Её взгляд, то, как она держалась, – всё выдавало в ней хищницу, «торгашку» в плохом смысле этого слова. Пете я так и заявила, что писать про неё очерк не буду, потому что у неё глаза нехорошие. Он рассердился и потребовал объяснений. Но вразумительных объяснений у меня не оказалось. «Не буду и всё, – твердила я. – Жуликоватая тётка». Шеф стал громко ругаться, я же хлопнула дверью кабинета со словами: «Дома будешь орать на жену».

Помирить нас попытался председатель профкома редакции Геннадий Бутаков – будущий главный редактор газеты, в те годы трудившийся корреспондентом сельхозотдела.

– Дубровский вот письма дочке соседского помещика в дупле дуба оставлял, – начал он издалека. – А ты как свою писанину заведующему отделом переправляешь, если у вас с ним контры? Он же должен на твоём материале визу поставить.

Но я уже приспособилась сдавать свою «писанину» в секретариат напрямую – никто против этого возражений не имел, поскольку мои материалы правки не требовали.

Когда стало ясно, что партия и профсоюз помирить нас не в силах, родилась жалоба Леня в редколлегию. Чтобы товарищ жаловался на товарища – неслыханное было для «Восточки» дело. Заседание вёл Валерий Павлович Никольский, тогдашний редактор газеты. Выслушав нас, он развёл руками: «Вакансий в других отделах нет, Бегагоину придётся уволить». Услышав такой вердикт, я чуть не лишилась чувств. К тому времени я только-только утвердилась в газете, начала приобретать какой-то вес среди коллег и, главное, среди читателей. Но надо было видеть лицо Петра Михайловича после объявленного редактором приговора – растерянное, перевёрнутое. Он, разумеется, не хотел стать причиной увольнения коллеги и был в отчаянии от такого поворота дела. Положение исправил заместитель редактора Валентин Арбатский. «Кто из вас умнее, первый подойдёт мириться», – сказал он. После этого сигнала мы с Петей, не сговариваясь, кинулись друг другу на шею со словами: «Прости меня». Инцидент был исчерпан. И с тех пор мы с Петром Михайловичем стали добрыми товарищами на долгие годы.

А история про несостоявшуюся героиню очерка имела забавное продолжение: ту женщину вскоре посадили, она и вправду оказалась жуликом. Меня очень умиляла, помню, реакция на это известие Петра Леня. «А мы ведь хотели очерк о ней писать. Но сразу поняли, что с ней что-то не так. Глаза у неё были нехорошие», – всем говорил Петя, гордясь «нашей» проницательностью.

Ботинки на вырост

У Леня я научилась многому. Он, например, умел дружить. Словно притягивал к себе людей. Совершенно незнакомые мужчины и женщины на моих глазах за несколько минут превращались в его близких приятелей. Я сидела в кабинете за столом напротив и наблюдала день за днём примерно такую сцену. Пете надо взять информацию у начальника какого-то ведомства. Он звонит секретарше и спрашивает имя-отчество респондента, просит с ним соединить. Что происходило дальше, понять мне было не по силам, но уже через три минуты Пётр Михайлович общался с незнакомым человеком буквально как со старым другом. Рассказывал анекдот, хохотал в ответ на услышанные реплики. Естественно, нужную информацию мой сосед по кабинету получал в полном объёме, а его собеседник становился для него «своим парнем». Я всегда с замиранием сердца наблюдала за этим священным действом.

Петя оказался из тех людей, которые с большой готовностью откликаются на просьбы знакомых. Мало того, он старался услужить, даже когда его не просили об этом. Не всегда, правда, попадал в точку, угадывая желания друзей, но его искренняя забота была трогательной. Из заграничной командировки (мы тогда поддерживали связь с редакцией газеты в городе Карл-Маркс-Штадте Германской Демократической Республики и обменивались делегациями) Пётр Михайлович привёз, помню, подарки моим детям. Хотя от меня ему никаких даже намёков об этом не поступало: я же понимала, что заказов у него будет и без того полно, ведь это было время, когда полки наших магазинов зияли пустотой. Пётр Михайлович по возвращении вручил мне две пары очень качественных, добротных немецких ботинок для пацанов. Они оказались размера на 3-4 больше, чем требовалось. «Возраст-то детей я знаю, а размеры забыл у тебя спросить. Вот и купил на вырост. На всякий случай», – извинялся мой заботливый начальник. Эти ботинки носили потом и мои собственные сыновья, и племянники, и дети друзей.

Последний раз мы встречались с Петей в Москве в середине 1980-х. На летних каникулах я привезла сына-школьника показать столицу. И зашла в Министерство угольной промышленности, чтобы повидаться со старым товарищем. Помню, встретились мы с Петром в фойе возле памятника Ленину, выполненного из чернейшего, блестящего антрацита. Вождь из-за этого смахивал на чёрта. А Петя был очень мне рад, спрашивал про газету, про коллег. Между прочим уговорил меня съездить с ребёнком в Ленинград и тут же договорился, чтобы нам дали номер в ведомственной гостинице, расположенной в двух шагах от Эрмитажа (в то время попасть в отель северной столицы без блата было нереально).

Ещё пять лет назад, накануне 95-летнего юбилея «Восточки», мы связывались с Петром по телефону, и он с воодушевлением рассказывал о новых планах, о книгах, которые собирается написать. Кстати, в Интернете я нашла множество книг Петра Леня, некоторые из них хранятся в Государственной публичной исторической библиотеке России. Иногда он посылал мне свои творения с дарственными надписями. Как и многие из журналистов, Пётр Михайлович со временем стал настоящим мастером слова. Один из последних своих сборников мой товарищ назвал «Нашу жизнь оценит время».

Сейчас его сотовый телефон молчит.