Пьер Бурдьё и партизаны улиц

Елена Трубина стала гостем книжного фестиваля, который прошёл нынешней весной в Иркутске. Её лекция собрала огромное количество слушателей, поскольку тема оказалась актуальной для любого города планеты: «Стрит-арт: между предпринимательством от искусства и символической борьбой». Наглые партизаны с баллончиками красок стали частью мира искусства довольно стремительно, что породило к ним особый интерес бизнеса. Однако одни из них, как, например, иркутские авторы уличной фрески на улице Пролетарской (возле отеля «Иркут»), скорее всего, так и не станут известными, другие же, как легендарный Бэнкси, будут собирать фан-клубы в сетях, а их фрески будут воровать и продавать за миллионы фунтов. «Под иркутской фреской есть подпись. Но ни единого упоминания об этом коллективном или индивидуальном авторе, замечательную фреску которого мы видим на улице Пролетарской, Всемирная паутина нам не даёт, – говорит Елена Трубина. – Мы огорчаемся за них, потому что мир должен знать героев уличного искусства Иркутска. В отличие от них, Бэнкси уже сейчас глобально известен».

Феномен Бэнкси уже привёл к тому, что его фрески выпиливают вместе со стенами. Это делают люди, которые рассчитывают включиться в существование сегодняшнего мира искусства и что-то на этом заработать. За фреску, которая называется «Мобильные любовники», отдали ни много ни мало 400 тысяч фунтов. Бэнкси родом из Бристоля, и фреска появилась около местного клуба для юношей Broad Plains Boys. «Это очень старая молодёжная организация города, и, как другие молодёжные организации в Бристоле или Иркутске, она сейчас в очень тяжёлом положении. Бэнкси нарисовал эту фреску и фактически сказал управляющим клубом: «Это ваше». Вот такой щедрый подарок. Позже, поняв, что им не выжить до следующего финансового года, руководители клуба выставили фреску на аукцион. Её купили…»

По мнению Елены Трубиной, к феномену «уличного искусства» применима теория Пьера Бурдьё о различных видах капитала – экономическом, культурном, социальном, символическом. «У каждого из нас есть что-то в кошельке, у каждого есть друзья онлайн и офлайн. У каждого есть и культурный капитал. И каждый имеет символический капитал, состоящий в том, что в круге, к которому ты принадлежишь, у тебя хорошая репутация, – говорит Елена Трубина. – Один хорошо ремонтирует мотоциклы, другой – читает лекции. Если что-то становится известным и «раскрученным», как говорят мои студенты, а что-то вообще остаётся вне поля общественного внимания, у этого есть причины. По Бурдьё, они заключаются в том, что в наращивание символического капитала какого-то конкретного человека, художника должны включиться общественно-политические силы. И конкретные агенты. Это может быть твой литературный агент, куратор, галерейщик. Каждому из нас хорошо иметь нескольких агентов, потому что они заинтересованы в том, чтобы ты двигался. У иркутских авторов фрески на Пролетарской, похоже, никакого агента не было, это их роковая ошибка. Получается, агенты определяют всё в твоей дальнейшей судьбе, если ты ступил на этот шаткий путь. Они определяют, будет ли называться то, чем ты занимаешься, искусством, где оно будет помещено и какова его цена».

«На уличное искусство всё время покушаются»

Улица, если посмотреть на неё глазами уличного художника, состоит из поверхностей и объектов. Любое здание, забор или трансформаторная будка художнику интересны тем, что это потенциальная поверхность, на которой что-то можно нарисовать. Обычно художник гол как сокол, у него нет ничего, кроме баллончика с краской и собственной изобретательности.

– Именно этим определяются главная коллизия, напряжение уличного искусства. Ты хочешь рисовать – в том числе и для того, чтобы прославиться. А никто другой этого не хочет, – говорит Елена Трубина. – Ты чаще всего красишь на моей стене. Она принадлежит мне, как жительнице дома, работнику муниципалитета, как фирме, арендующей это место. Значит, искусство обречено быть анонимным. Ещё одна грустная особенность стрит-арта: даже античная скульптура до нас дошла, пусть не вся, с отбитыми руками, ногами… А на уличное искусство всё время кто-то покушается. Несколько фресок Бэнкси стёрли с лица земли в результате голосования налогоплательщиков. Очень часто получается так, что ты ведёшь по городу зарубежных коллег, чтобы показать свою любимую работу, а её просто нет. Закрасили, или она выветрилась. Против уличного искусства работают одновременно как люди, так и природа.

Сейчас в разных городах планеты появляются «заповедники» уличного искусства. Однако это не очень хорошо, поскольку такое искусство принадлежит тому контексту, для которого оно создано. Мне рассказывал в интервью один из любимых уличных художников, что он долго ждал, чтобы одна поверхность в Питере освободилась. Когда она наконец стала свободной, он приехал туда, чтобы понять: то, что он хотел сделать, уже с этой улицей не «разговаривает». Объект не получится. Это всё очень тонко, индивидуально и имеет много парадоксов и сложностей.

– Кто играет роль в наращивании символического капитала художника? Самые разные агенты, – рассказывает учёный. – Всё большую роль играют туры, экскурсии по районам, в которых размещается уличное искусство. В некоторых российских городах это уже делают, в Лондоне такой туризм имеет широкое распространение. Агенты создают, по Бурдьё, культурное поле, которое формирует контекст для того, чтобы люди ценили то, что ты делаешь, ждали твои новые работы. Самое простое определение символического капитала – это сумма всего, что появилось по поводу того, что ты сделал как художник. Объявления, тексты, рецензии, фотографии в соцсетях. Всё то, что работает на увеличение твоей известности как автора.

Фотка на фоне плачущего слона

Однако когда искусство становится более-менее узнаваемым, на него уже смотрят как на товар. Начинался стрит-арт как попытка выразить художественные вкусы бедноты, как стихийное творчество в депрессивных, стигматизированных, заброшенных районах. Это были граффити, затем – картины. И с этим поначалу даже пытались бороться. «Нигде, в том числе и в России, власти не терпят спонтанное проявление искусства, – говорит Елена Трубина. – Начиная с 1970-х годов в США, Канаде, европейских странах произошло то, что учёные называют «гиперкриминализацией» уличного искусства. Совокупные усилия власти и масс-медиа привели к тому, что художников стали воспринимать как нарушителей спокойствия, которые сами спокойно не живут и жителям не дают. Их начали упрекать в том, что они слишком увлечены негативными сторонами городской жизни, привлекают внимание туристов к депрессивным окраинам, чего делать не нужно, а на самом деле они должны воспевать и прославлять». Однако, когда стало понятно, что произведение чудака с баллоном можно продать, он резко перестал быть «опасным и депрессивным», стал «симпатичным», включилась товарная логика. èèè

– Сами городские правительства, девелоперы, заинтересованные в том, чтобы продавать свои застройки, заманивают уличных художников, – рассказывает Елена Трубина. – Следы их деятельности на новых стенах, в парках придают этим районам налёт богемности, популярности, хипстерства. Когда начинаешь приставать к художникам в рамках исследовательских интервью, многие из них признаются, что им нужна известность для того, чтобы зарабатывать. Мы видим, что всё больше и больше молодых людей входит в это культурное поле. Бэнкси никому не даёт покоя, он над всеми сейчас витает таким вдохновляющим образом. Но есть и приятные исключения.

Пример того, как уличное искусство, вызванное к жизни трагедией, сплетено с судьбой территории и уже стало товаром, – Медельин, второй по величине город Колумбии. «Если я говорю: «Медельин», какие ассоциации возникают у людей, которые смотрели, к примеру, «Нарко» про Пабло Эскобара? – говорит Елена Трубина. – По местам боевой славы Пабло Эскобара в городе водят экскурсии. Это город с очень проблематичным имиджем. В 2014 году в нём провели Мировой урбанистический форум и пригласили уличных художников, чтобы они раскрасили улицы. Мои хорошие друзья провели меня по «Коммуне 13» этого города. Она известна тем, что в ней происходили одни из самых жёстких столкновений колумбийских банд с местной полицией. В таких стычках гибли дети, пожилые люди. Здесь художники тоже разукрасили домики и стали проводить фестивали уличного искусства. Но это делается вот по какому грустному поводу. Они рассчитывают, что чем больше туристов, тем меньше вероятность, что в коммуне будут новые разборки». На уличной стене фреска: слон, по его слоновьим щекам текут слёзы, он плачет по убитым детям. Но возле этого символа трагедии по 10 экскурсий в день, и на фоне фресок любят фотографироваться в разных позах туристы.

Красивые картинки «ни о чём»

В России стрит-арт тоже осваивается бизнесом и властью, однако в несколько иных формах, чем за границей. Пример – Екатеринбург, где существует рекламное агентство StreetАrt, позаимствовавшее название у целой субкультуры. Агентство активно сотрудничает с городской администрацией, объявления о проводимом этой структурой фестивале «Стенограффия» идут на её официальном портале. И уже появился фестиваль «Стенограффия за полярным кругом», который поддерживает «Газпром нефть». Одно из последних творений участников этого агентства – роспись резервуаров для сжиженного газа в виде огромных банок со сгущёнкой, на которых вместо слов «Сгущённое молоко» будет написано «Газ».

– Если, положим, на Западе мы видим более-менее прямое взаимодействие обладателей серьёзного частного капитала и стрит-художника, то в России, в сверхцентрализованной стране, непонятно, где кончается частный капитал и начинается государственный. И поэтому люди, которых сегодня называют культурными посредниками, владельцы бюро, агентств и прочего, так или иначе понимают, что основные деньги в корпорациях, но очень часто в правительстве. Сам по себе случай популяризации уличного искусства в данной ситуации становится ещё более проблематичным. Мы узнаём, что то, что осталось от символического капитала уличного искусства, используется для того, чтобы придать более цивилизованное лицо одной из крупнейших российских корпораций. И Бэнкси, и работы колумбийских художников – это или критический посыл, или социально значимый, – подчёркивает Елена Трубина. – А вот что получается у нас, когда художники взаимодействуют с бизнесом, связанным со властью: вот нарисован какой-то красивый лось, какая-то рыба-кит, симпатичный медведь… Мы видим, что это очень беззубое искусство, красивые картинки, что называется, «ни о чём». Но именно они позиционируются теми людьми, которые прилетают за полярный круг, как хорошие. Эти картинки призваны «принести немножко праздника» в жизнь людей. Но есть и иные случаи развития этого искусства, которые не могут не радовать.

«Тёплые стены» Артёма и абажуры Тимофея

В Нижнем Новгороде молодые авторы во главе с Артёмом Филатовым организовали фестиваль «Новый город: древний». «Значительная доля деревянных зданий в центре города была выставлена на продажу, чтобы получить свободные участки земли для нового строительства, – рассказывает Елена Трубина. – Среди обладателей данного жилья это встретило неоднозначную реакцию. Немало домов сгинуло. Мы с художниками ходили по свежим развалинам, по оставленным зданиям, где из сорванных кранов ещё текла вода, валялись книги. И хозяева приезжали с выселок, куда перевезли их власти, чтобы немного побыть у палисадников, мальв, малины, где жили их родители и даже родители их родителей. Артём придумал рисовать на стенах уцелевших деревянных зданий свои фрески, тонкие, поэтичные, чтобы таким образом выразить сочувствие людям, которые оказались в сложной ситуации. Вы спросите меня, возымело ли это какое-то действие? Далеко не всегда. Я часто называю это символической борьбой. Он пригласил своих друзей из многих городов, они приехали и на стенах этих зданий что-то нарисовали. Был сделан фильм «Тёплые стены», в нём люди рассказывают свои личные истории. Артём – это поэт в таком хорошем смысле слова. Он пытается показать, что за этими мальвами, малинами, непритязательными домиками хранится огромный пласт нижегородской истории. Он совершенно справедливо обращает внимание властей на то, что так нельзя, нужно что-то делать. Другой вопрос, готовы ли они слушать. Что хорошо? У этого фестиваля появляются свои агенты, сами художники становятся агентами. Вокруг них создаётся облако информации, они звучат, о них знают».

Несмотря на коммерциализацию уличного искусства и стремление властей воспользоваться его символическим капиталом, всё равно можно говорить о том, что параллельно существует и развивается прогрессивное, чувствительное к нуждам людей искусство. Оно есть и в России, и в Англии, и в Колумбии, и в других местах, считает Елена Трубина. «Такое искусство воспроизводится иногда просто каким-то чудом, – говорит она. – Пример тому – абажуры Тимофея Радя. Они впервые были размещены несколько лет назад на обычных уличных фонарях на проспекте Ленина в Екатеринбурге». Власти пытались убрать несанкционированное искусство, но общественность уже однажды отстояла абажуры. Люди сами сказали, что такое искусство им необходимо. «Тима провёл очень внятный разговор с людьми, без лишнего умствования, – уверена Трубина. – Мы разговаривали с людьми разного образования. Считывают и находят что-то для себя в этих абажурах практически все». Очень хочется думать, что Иркутск создаст свои фестивали, абажуры и тёплые стены. Мысль о том, что город надо преображать своими руками, есть, но пока в этом движении «покраски стен и заборов» отсутствует творчество как таковое.