Долгосрочные прогнозы – дело неблагодарное, но расчётам Международного энергетического агентства (МЭА) следует доверять. Так, по крайней мере, поступили разработчики прогноза научно-технологического развития отраслей ТЭК России, который министр энергетики страны Александр Новак утвердил 1 ноября 2016 года. Они исходят из предпосылок, сформулированных экспертами МЭА. В отношении угля первая из них заключается в том, что его доля в потреблении первичных энергоресурсов к 2040 году стабилизируется или – в худшем случае – снизится с нынешних 28% до 19-20%. Вторая – угольная генерация к 2035 году будет обеспечивать 31% выработки электроэнергии против 41% в 2012 году. К слову, её доля уже постепенно сокращается.

Однако Китай намерен запустить 190 ГВт энергоблоков на угле до того, как в 2020 году вступит в силу мораторий на их строительство, а планы Индии ничем подобным не ограничены. Поэтому предполагается, что до 2025 года мировой спрос на уголь может расти, а после этого он всё равно сохранит значимое место в мировом топливно-энергетическом балансе. Динамика его экспорта из России подобный вывод только подтверждает. На протяжении последних семи лет, если не считать «передышку» 2015 года, объём поставок за рубеж постоянно рос. В первом квартале 2018 года (44,3 млн тонн) он также увеличился по отношению к показателю января – марта 2017 года на 2,3%.

Сырьё как путь развития

Если экспорт энергоресурсов из России крайне чувствителен к рыночной конъюнктуре, то на отечественную энергетику мировые тенденции влияют в гораздо меньшей степени. Сибирь взрывной рост ВИЭ за рубежом, несмотря на то что в регионе есть отдельные проекты по использованию ветра и солнца, не затрагивает. Здесь основой генерации в течение ещё нескольких десятилетий будут оставаться гидроэлектростанции и угольные ТЭЦ. Это подтверждено выкладками учёных. Как и невозможность развития всей страны по несырьевому пути в перспективе ближайших 20–30 лет, которую 2 февраля обсуждали в Санкт-Петербурге на заседании секции экономики Российской академии наук. «Были сделаны расчёты, использованы метод отраслевых динамических моделей, большие данные, – рассказал директор Института экономики и организации промышленного производства СО РАН Валерий Крюков. – И было показано, что нет альтернативы сырьевому пути. Можно много говорить о новых технологиях, но их внедрение требует времени. Это очень инерционные процессы. И всё, что мы говорим о декарбонизации, напрямую связано с инерционностью экономических систем».

Вывод, который обнародовал учёный, прост: неизбежный «сырьевой, энергетический, угольный» путь развития необходимо адаптировать к условиям борьбы с изменениями климата. «Мы должны использовать всё лучшее, что есть в науке и практике, чтобы вписаться в эти условия, – подчеркнул Крюков. – Альтернативы [сырьевой модели] нет, но есть определённые особенности реализации этой стратегии». Пример ПАО «Иркутскэнерго», с 1990-го по 2015 год сократившего эмиссию парниковых газов с 31,66 до 17,23 млн тонн в СО2-эквиваленте и за это удостоившегося победы в одной из номинаций первого Всероссийского конкурса «Климат и ответственность – 2015», доказывает, что подобный подход не просто жизнеспособен, но и продуктивен. А план по снижению выбросов до 16,5 млн тонн в 2020 году это ещё раз подтверждает.

«Распространяется на все леса»

Технологии в борьбе с глобальным потеплением крайне важны, но у России есть козырь – её огромная территория. Точнее, те её 47%, по официальной статистике, которые покрыты лесами. Их площадь составляет примерно 8,15 млн квадратных километров, четыре пятых из которых приходятся на Сибирь и Дальний Восток. «У нас неплохо с лесами, хоть их и рубят», – заключил научный руководитель Сибирского федерального университета Евгений Ваганов. Учёные из Института народнохозяйственного прогнозирования подсчитали, к примеру, что в 2010 году эмиссия углерода в России составила 650 млн тонн, а поглощение – 1,05 млрд тонн. Часть выбросов поглотила морская биота, однако доля суши, то есть по большей части лесов, достигла 830 млн тонн. В целом на планете баланс, напротив, отрицательный: из 8,8 млрд тонн выбросов поглощено только 4,7 млрд тонн. Моря и океаны взяли на себя 2,3 млрд тонн, суша – 2,4 млрд тонн. Учёные приводят ещё один расчёт, наглядно иллюстрирующий преимущество нашей страны: Россия даёт менее 7,4% глобальной эмиссии, но на её территории растёт каждое пятое дерево в мире – 640 миллиардов из 3,04 триллиона.

Тем не менее официально страна является крупным «поставщиком» парниковых газов. Всемирный банк, который считает эмиссию диоксида углерода, ставит её на шестое место, позади США, Китая, Индии, Японии и Саудовской Аравии. В прошлогоднем национальном сообщении, которое Росгидромет подготовил в соответствии со статьями 4 и 12 Рамочной конвенции ООН об изменении климата, сказано, что по итогам 2015 года общий выброс парниковых газов в России составил более 2,65 млн тонн в СО2-эквиваленте. При этом сектор «Землепользование, изменения землепользования и лесное хозяйство» обеспечил поглощение 519 млн тонн. Методика, по которой рассчитаны эти показатели, не раскрывается, однако именно её используют при подготовке президентского указа о сокращении выбросов парниковых газов в соответствии с Парижским соглашением по климату. Россия вместе с другими государствами подписала его в декабре 2015 года, но не ратифицировала. Оценку последствий ратификации правительству страны должны были представить в декабре 2017 года, итоговый доклад президенту должен быть готов в первом квартале 2019 года. А в декабре следующего года глава государства, как ожидается, подпишет указ об ограничении выбросов парниковых газов.

В том, что достижение целей Парижского соглашения – удержать глобальное потепление в XXI веке в пределах двух, а в идеале полутора градусов Цельсия – передано на национальный уровень, научный руководитель Сибирского федерального университета видит «большую ловушку». «Когда даётся ответственность, за неё будут спрашивать, – объяснил он. – Есть опасение, что вы приняли одну методологию расчёта углеродного баланса на территории своей страны, а после ратификации окажется, что она не работает или работает неправильно. И если Киотский протокол в лесном балансе был ограничен только так называемыми лесами, которые находятся под контролем организаций лесного хозяйства, то Парижское соглашение распространяется на все леса». Выполнить расчёт, по словам Ваганова, Министерство природных ресурсов и экологии «кулуарно» поручило одной группе специалистов из Москвы. И оказалось, что с ним расходятся оценки многих других учёных не только из России, но также из США и других стран, работы которых опубликованы в том числе в авторитетном журнале Science. По данным независимых экспертов, реальная поглощающая способность российских лесов в 2,5–3 раза выше, чем считается на официальном уровне.

Разница во многом объясняется методологией: те, кто работал по заданию Минприроды, использовали инструменты и данные минимум 20-летней давности. Зелёные массивы, которые не подконтрольны органам государственной власти, они практически не учитывают. «Есть ещё 35 миллионов гектаров заброшенных земель, которые зарастают лесом, – добавил Ваганов. – Это ещё один мощный поглотитель, который не учитывается». Если точнее, по итогам Всероссийской сельскохозяйственной переписи выяснилось, что 29,1 млн га не закреплено за производителями агропромышленной продукции. В переписи также не участвовали хозяйства, за которыми закреплено 50,7 млн га угодий. А у тех, кто в ней участвовал, обнаружилось 17,4 млн га неиспользуемых земель. Таким образом, сделали вывод эксперты Института экономической политики имени Е.Т. Гайдара, Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ и Министерства экономического развития РФ, общая площадь неиспользуемых сельскохозяйственных угодий в стране составляет 97,2 млн га. И это может быть серьёзным подспорьем в построении углеродного баланса.

Внушающие оптимизм выкладки учёных не означают, что леса России выдержат любую нагрузку со стороны промышленности, а массовые бесконтрольные вырубки и катастрофические лесные пожары не представляют собой никакой проблемы и тайги «на наш век хватит». Наоборот, чувствительность России к глобальным изменениям климата – две трети территории страны находятся в зоне многолетней мерзлоты, а скорость потепления у нас в 2,5 раза превосходит среднюю на планете – означает, что лесное хозяйство нужно всячески развивать. Особенно в свете того, что лишь за 2017 год и лишь по официальной статистике ФБУ «Авиалесоохрана» огонь уничтожил более 4,7 млн га лесов (в Сибири и на Дальнем Востоке – почти 4,4 млн га), а повышение среднегодовой температуры воздуха в стране на 2 градуса приведёт к тому, что количество и площадь лесных пожаров вырастут в полтора – два раза.

«Адаптировать их как переходную модель»

Тем не менее расчёты поглощающей способности лесов, равно как и воздействия энергетики и промышленности на окружающую среду, должны быть максимально точными. Ведь на кону экономическое развитие страны, при котором экологические интересы должны в полной мере соблюдаться, но не идти в ущерб общему делу. Простой пример: если исходить из официальных расчётов, модернизация российской энергетики обойдётся минимум в 52 млрд долларов, или почти в 3,26 трлн рублей, тогда как с учётом оценок независимых учёных она может быть снижена до 12 млрд долларов, или 750 млрд рублей. «Цена вопроса – сорок миллиардов, которые нужно будет изыскать, чтобы компенсировать затраты, необходимые для перехода к низкоуглеродной энергетике», – подытожил научный руководитель СФУ.

Имеющиеся технологии сравнительно недороги, внедрить их не так сложно, как может показаться. На Ново-Иркутской ТЭЦ, к примеру, работает котёл с кольцевой топкой, который был разработан как головной образец агрегатов для Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса. Он компактнее традиционных аналогов, так что на его изготовление уходит меньше металла, а при строительстве новой электростанции можно сэкономить на возведении главного корпуса. К тому же работает он надёжнее и даёт в полтора – два раза меньше выбросов оксидов азота. ООО «СибНИИуглеобогащение» запатентовало в Китае технологию получения буроугольного кокса – сырья для чёрной металлургии. В основе лежит газификация угля, которая позволяет получить газовое топливо и сырьё для производства чугуна. «В этом случае удельные выбросы углекислого газа сопоставимы с уровнем сжигания жидкого топлива и недалеко ушли от сжигания природного газа, – рассказал управляющий ООО «СибНИИуглеобогащение» Сергей Исламов. – Они примерно на 30–40% ниже, чем при прямом сжигании угля. Единственные выбросы будут отнесены на гигакалорию полученного тепла, а металлургический передел имеет нулевой выброс в окружающую среду». При этом металлургия занимает второе место по эмиссии парниковых газов после энергетики.

Пилотное производство буроугольного кокса проектируется в Шарыпове. Его мощность в перспективе может составить 60 тыс. тонн. Потребность всей чёрной металлургии в коксе составляет около 30 млн тонн, что даёт возможность перерабатывать до 150 млн тонн угля – 36% от того, что добывается сегодня. «Бурому углю особой альтернативы нет, – подытожил Крюков. – Есть термококс, есть другие технологии – надо их адаптировать и применять как переходную модель к другим энергетическим укладам. Мы пока не говорим об альтернативной энергетике, потому что до 2050 года она просматривается очень бледно и проблем Сибири не решает». Что, конечно, не означает отказ от неё.