В минувшем году при изучении темы «Революция и литература» студентам было предложено подобрать на выбор «знаковые цитаты» из «Окаянных дней» Бунина, «Апокалипсиса нашего времени» Розанова, писем Короленко к Луначарскому, статей Ремизова, Замятина и Горького, заодно определив их актуальность для сегодняшнего дня. Самыми актуальными, по мнению юных журналистов, оказались «Несвоевременные мысли» Максима Горького.

Уникальный масштаб личности Горького, его взгляды на российскую действительность, многожанровое творчество закономерно продолжают изучаться, тем более что острых и актуальных тем при этом возникает немало. Сравнительно недавно в родном писателю Нижнем Новгороде вышла богатейшая по подбору фактов из жизни писателя книга Евгения Никитина «Семь жизней Максима Горького».

Даже знатоки драматургии Горького не уделяют должного внимания выбивающейся, казалось бы, из горьковского творчества небольшой сатирической миниатюре «Работяга Словотёков», направленной против высших чиновников – говорунов, поставленной в 1920 году в Петрограде, прошедшей всего три раза и запрещённой руководством городского театрального отдела… в лице второй жены Горького – актрисы Марии Андреевой. Никитин обнаруживает органичность поиска фарсовых форм писателем ещё во время первого его пребывания в Италии в письме режиссёру МХТ Леопольду Сулержицкому: «А я – пишу фарсы. Написал один в четырёх актах, а другой – кончаю – в двух будет. В одном – самоистребляются разные недобитые судьбою люди, в другом – купцы города Гнилищ хлопочут о железной дороге. А третий – в одном акте: некто написал пьесу, она поставлена, её играют и – вдруг актёры на сцене начинают говорить – представь себе ужас автора и гнев его! – они говорят простым человеческим языком! Автор бросается на сцену, грозит актёрам мировым судьёй, обращается к публике с жалобами, но – актёры, наконец, тоже вышли из терпения и – вышвырнули автора со сцены».

Замысел этой пьесы, к сожалению, так и остался нереализованным, но комический элемент во многих пьесах Горького весьма значителен, в чём можно убедиться, обратившись к легендарным спектаклям Георгия Товстоногова в питерском БДТ, среди основателей которого как «театра трагедии, романтической драмы и высокой комедии» были Горький и Александр Блок.

Естественно, нельзя забывать и о журналистской и издательской деятельности «великого пролетарского писателя», как было принято его именовать в советские годы. И здесь очень органично в разговор вписывается очерк о Горьком Евгения Замятина, сравнивавшего его богатейшую приключениями жизнь с жизнью Джека Лондона и даже Франсуа Вийона. Замятин после революции был участником грандиозного горьковского проекта «Всемирная литература», направленного на просвещение масс в области мировой классики, а главным образом – позволившего выжить петроградской интеллигенции, получавшей пайки за переводческую деятельность. И Замятин, по сути, солидаризировался с идеями «Несвоевременных мыслей» в своих статьях «Завтра» и «Я боюсь».

А в 1936 году, откликаясь на смерть Горького, Замятин писал: «Писатель Горький был принесён в жертву: на несколько лет он превратился в какого-то неофициального министра культуры, организатора общественных работ для выбитой из колеи, голодающей интеллигенции. Эти работы походили на сооружение Вавилонской башни, они были рассчитаны на десятки лет: издательство «Всемирная литература» – для издания в русском переводе классиков всех времён и всех народов, «Комитет исторических пьес» – для театрализации ни больше ни меньше как всех главнейших событий мировой истории, «Дом искусств» – для объединения деятелей всех искусств; «Дом учёных» – для объединения всех учёных…

В столице, где тогда уже не было хлеба, света, трамваев, в атмосфере разрушения и катастрофы – эти затеи показались в лучшем смысле утопическими. Но Горький в них верил – и своей верой сумел заразить скептических петербуржцев: учёные академики, поэты, профессора, переводчики, драматурги – начали работать в созданных Горьким учреждениях, увлекаясь всё больше».

С неизменной доброжелательностью Горький относился к сибирским и, в частности, иркутским литераторам. Об этом подробно и неоднократно писали корифеи литературоведческой школы Иркутского университета Алексей Абрамович и Василий Трушкин.

Горький восхищался вышедшим в 1921 году в Иркутске первым советским романом Владимира Зазубрина «Два мира». С улыбкой вспоминаю, как, будучи студентом-пятикурсником, я «поймал» Алексея Максимовича на хронологической неточности в связи с ленинским отзывом о романе и даже по совету своего научного руководителя (а им был профессор Трушкин) написал письмо в Институт мировой литературы. Впоследствии добрейший Василий Прокопьевич упомянул об этом факте на защите моей кандидатской диссертации в Томске.

Как и многие сибирские литераторы, находился в переписке с Горьким Пётр Поликарпович Петров. 23 апреля 1933 года «Восточно-Сибирская правда» публикует письмо Горького Петрову, отправленное из Сорренто. Поскольку подлинник письма по ряду причин не сохранился, это единственный прижизненный источник, на который опираются горьковеды. В письме, в частности, было сказано: «Жалобы и упрёки ваши по адресу Москвы за её равнодушное отношение к сибирской да и вообще областной литературе совершенно правильны. С равнодушием этим следует бороться и необходимо его преодолеть. Вы, сибиряки, должны выступить с эти делом на Всесоюзном съезде литераторов. Приготовьтесь хорошенько».

По-доброму о своих отношениях с Горьким Петров напишет в статье, напечатанной в «Восточке» 24 июня 1936 года под названием «Неповторимые впечатления». Петров был делегатом Первого съезда писателей, и, естественно, в лекции об этом важном для литературы 1930-х годов событии я считаю нужным сказать студентам. Рассказ о съезде немыслим для меня и без упоминания о встрече Горького с пионерами из Иркутска, легендарной «Базой курносых», пестовавшейся «дядей Ваней» – Иваном Молчановым-Сибирским.

«…Хорошее дело делаете, дядя» – знаменитый автограф Горького на книге «В людях».

Общеизвестно, какую важную роль для журналиста играет владение различными жанрами. Школа Горького в этом отношении бесценна. Его литературные портреты современников, мемуарно-художественные очерки являют пример отточенной формы в передаче характера избранного героя. А среди них Лев Толстой, Ленин, Леонид Андреев, Блок, Есенин, Короленко, Коцюбинский – люди, без которых, как и без Горького, понять Россию минувшего века невозможно.

Несколько лет кряду я проводил со студентами отделения журналистики небольшой эксперимент: в качестве творческого задания предлагал им написать очерк, стилизованный «под Горького». С поставленной задачей большинство старшекурсников уверенно справлялось, демонстрируя и неплохой вкус, и, я бы сказал, профессиональную интуицию при выборе персонажей, среди которых чаще всего оказывались родители, школьные и университетские наставники (включая автора этих строк), друзья-ровесники с творческой закваской, сотрудники иркутских СМИ.

Как известно, и сам Горький начинал творческую деятельность в Самаре с газетной «подёнщины» под псевдонимом Иегудиил Хламида. Он упорно отстаивал право на свободу слова в период участия в петроградской газете «Новая жизнь», был озабочен судьбами русской интеллигенции и «революционеров поневоле» (Клим Самгин), искренне пытался понять души как мятущихся Фомы Гордеева, Егора Булычова, Вассы Железновой, так и бездомных ночлежников («На дне») и «мещан» Бессеменовых.

Его «уроки», жизненные и художественные, нравственные и психологические, я думаю, ещё не раз будут востребованы грядущими поколениями.