Четыре ГЭС суммарной мощностью почти 9,1 ГВт, полтора десятка тепловых электростанций на 4,16 ГВт и более 13 тысяч гигакалорий в час. Иногда кажется, что авторы идеи «Прогулок по старому Иркутску» пытаются объять необъятное. Как в случае с рассказом о региональной энергосистеме, которым для проекта завершается 2017 год. «Громко было бы сказать, что речь идёт об истории всей иркутской энергетики, – отмечает его автор – журналист Владимир Скращук, когда «прогульщики» собираются в одном из залов областной государственной универсальной научной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского. – Она очень большая и очень сложная. И до сих пор не написана. Допустим, есть информация, что первая в России промышленная система, включающая в себя ТЭЦ, ГЭС и ЛЭП, была построена в Иркутской губернии ещё в XIX веке. Но никто изучением этого вопроса не занимался, как и вообще, к сожалению, всей историей региональной энергетики».

«Идеальным водохранилищем может служить Байкал»

Точкой отсчёта для той её части, где нашлось место легендарным гидроэлектростанциям, можно считать декабрь 1920 года, когда на VIII Всероссийском электротехническом съезде академик Глеб Кржижановский представил план ГОЭЛРО. Правда, изыскания, которые показали возможность строительства на Ангаре крупной ГЭС, проводились ещё в 1917 году, и об этом было сказано в записке, составленной по заданию Государственной комиссии по электрификации России. А первый проект «Ангаростроя» руководитель президиума Иркутского губернского исполнительного комитета Мартемьян Рютин передал председателю Всероссийского ЦИК Михаилу Калинину за три недели до начала съезда.

В 1921 году при Сибирском комитете государственных сооружений было образовано Центральное бюро по использованию вод Сибири. Резиденция его расположилась в Томске, а в Иркутске было открыто региональное отделение. И на совещании, которое вскоре после его возникновения созвал губернский исполнительный комитет, инженер Брокаловский доложил о возможности создания шести промышленных зон, где должна была быть проведена электрификация: Минусинской, Томской, Ленской золотопромышленной, Акмолинской, Алтайской и Иркутской. Источником энергии, особенно для последней, должен был стать «белый уголь» – вода сибирских рек.

«При Высшем совете народного хозяйства была создана комиссия, которая занималась конкретно изучением Ангары, – продолжает Скращук. – Чтобы вы понимали, Ангара – это уникальная река. От остальных она отличается тем, что у неё есть постоянный источник воды, который даёт примерно равный расход в течение всего года, – Байкал. Следовательно (мы рассуждаем с позиций того времени), на ней реально поставить плотину, на которой можно установить сколько угодно гидроагрегатов небольшой мощности. Но планы, которые тогда обсуждались, отпали полностью практически на десять лет. Только в 1930-х годах началась нормальная работа треста «Ангарострой». Если точнее, стартовали многочисленные детальные изыскания. Сотрудники Байкальской биологической станции, из которой вырос Лимнологический институт СО РАН, измеряли, к примеру, сток Ангары, температуру воды и другие показатели. Отдельная экспедиция прокладывала теодолитные ходы вдоль реки. Многочисленные партии геологов изучали местность, которая потенциально попадала в зону затопления, на предмет наличия ценных полезных ископаемых.

Но ещё до этого, в июле 1930 года, журнал «Сибирские огни» опубликовал статью автора проекта Днепрогэса Ивана Александрова об энергетических перспективах реки. «Район Прибайкалья является первым в СССР по изобилию дешёвой водной энергии, основные запасы которой заключаются в Ангаре, – писал Иван Гаврилович. – Теоретическая мощность этой реки при использовании всего падения её (375 м) полностью может быть исчислена в 15 млн л. сил. Впрочем, выгодная для использования мощность значительно меньше. Идеальным водохранилищем для Ангары может служить оз. Байкал, допускающее почти безграничное регулирование и тем самым обеспечивающее максимальное количество первичной (постоянной) энергии. Наиболее интересным с точки зрения использования Ангары в энергетических целях является порожистый участок Ангары между устьями её притоков Оки и Илима, имеющий падение на протяжении 281 км около 100 м. Мощность этого участка составляет свыше 3 млн л. с. с возможной отдачей по воде до 20 млрд кВт-ч».

Известный учёный, исходивший из современных ему возможностей техники, несколько ошибся: суммарная мощность Иркутской, Братской и Усть-Илимской ГЭС превышает 9 ГВт, а их выработка в средние по водности годы составляет 44–46 млрд кВт-ч. А потенциальная отдача Ангары оценивается сегодня в 80 ГВт, а не в 11 ГВт, которым равны 15 миллионов лошадиных сил. Однако Иван Гаврилович предвосхитил развитие тех отраслей, для которых используется энергия ГЭС в Иркутской области, – производства алюминия, лесопереработки и химической промышленности. Точно указал он и на дешевизну электричества, которое они будут вырабатывать: 0,27 копейки за киловатт-час – сумма, которая с учётом инфляции и смены курсов вполне соответствует нынешним ценам.

Эти цифры называл и журналист Борис Жеребцов, летом того же 1930 года участвовавший в экспедиции по Ангаре. Часть пути он преодолел на пароходе «Константин Ульянов» – колёсной машине, построенной в Питтсбурге в 1895 году и напоминавшей «допотопные ковчеги, какие плавали по Миссисипи во времена Тома Сойера и Хекльберри Финна». Пороги же, начинавшиеся ниже Братска, пришлось проходить на шитиках – «больших лодках с загнутыми кверху носами». Детально описывая места, где должен был развернуться «Ангарострой», Борис Иннокентьевич перечислял и проблемы, с которыми придётся столкнуться организации: малочисленность местного населения («колоссальные промышленные комбинаты Приангарья потребуют для своего обслуживания 10 миллионов человек, плановые работники снижают эту цифру до 5 миллионов»), слабое развития транспортных путей («два малоустроенных тракта, порожистая река и вьючные тропы») и тучи гнуса, роящиеся на болотистых берегах.

«Свободные люди по вольному выбору»

«Ещё одна проблема – местные строительные материалы, – добавляет ведущий «Прогулок». – Основные сооружения ГЭС – это бетон. Плюс очень много металла уходит на арматуру. Если металлургические заводы есть на Урале и в центральной части страны, то песок и щебень вы возить не будете. Геологические экспедиции его искали в том числе. Другой вопрос – кадры. В 1930-х годах в СССР множество гидроэлектростанций и гидротехнических сооружений строилось силами заключённых. Нам крупно повезло, что в то время сил государства не хватило на Сибирь и ни на одной из наших ГЭС их труд не использовался. Их строили только свободные люди по вольному выбору». Уточним: заключённые всё же готовили ложа водохранилищ Иркутской и Братской ГЭС. И среди возводивших первую на реке станцию, писал в своей автобиографии четвёртый по счёту начальник стройки Андрей Бочкин, были «те, кто побыл «дальше Ангары», выражаясь словами Твардовского».

В отношении к людям да и в самом процессе строительства проявились все личные качества Андрея Ефимовича, приехавшего в Иркутск в июле 1953 года. «У него была карьера типичного руководителя тридцатых годов: из низов, начинал трудиться чернорабочим, потом его отправили учиться, после института участвовал в различных стройках, затем был направлен в Наркомат сельского хозяйства СССР, руководил Главным управлением водного хозяйства, – замечает Скращук. – В войну был сапёром. Даже на фронте умудрился построить ГЭС». Если точнее, во время службы на Карельском фронте придумал прорыть полуторакилометровый канал между двумя озерцами, оборудовать приёмный колодец и деревянный шлюз, установить деревянный шлюз, чтобы замаскировать «турбинку, от которой провели трансмиссию к динамо-машине». «Скромное гидросооружение» обеспечивало энергоснабжение мастерских по производству и ремонту шанцевого инструмента. И в том, как Бочкин вспоминает о солдатах, рывших канал, чувствуется свойственное ему уважение к чужому труду. «За четыре года войны пришлось много минировать и взрывать – взлетали мосты, ряжи, шлюзы, и всегда досадно было, что приходится это делать, даже когда это бывало на чужой территории: всё равно сделано руками людей», – сокрушался он в автобиографии.

Стройка, которую Андрей Ефимович возглавил в 1953 году, серьёзно отставала от графика. Поставленная задача, несмотря на все обстоятельства, была неизменной: к концу 1956 года должны заработать первые гидроагрегаты Иркутской ГЭС. Вот и пришлось «заканчивателю», как называл сам себя гидростроитель, искать всевозможные способы ускорить и удешевить проект. Для начала отказались от судоходного шлюза. Вместо отсыпки плотины только в течение шести тёплых месяцев перешли к работе круглый год. «Для этого летом заготавливали резервы: ссыпали только что взятую из реки мокрую гравийно-песчаную смесь в бурты высотой до пятнадцати метров, – объяснял Бочкин. – Вода стекала, гравий и песок просыхали и промерзали – пользоваться ими оказалось возможно весь год».

Вместо специальных катков для уплотнения плотины стали использовать гружёные «МАЗы». Лабораторные исследования показали, что плотность грунта в результате оказалась даже выше проектной. При этом удалось сэкономить 7 млн рублей – 50 копеек с каждого кубометра. Наконец, бетон для основных сооружений стали делать на основе естественной песчано-гравийной смеси, а не специально подготовленного сырья. Стройку остановили решением Министерства электростанций СССР – работы прекратили на то время, что будет работать присланная из столицы комиссия во главе с «инженером Ш.». «Этот Ш., министерский работник, был «великий» знаток бетона: на гидростанции, которую он построил, бетон получился как решето, станция текла целых пять лет после того, как была сдана», – вспоминал Андрей Ефимович. Бетон Иркутской ГЭС, напротив, по результатам всех проверок выходил прочнее проектного.

Сама плотина, к слову, оказалась более массивной, чем предполагалось изначально. «Вся сибирская энергетика до 1956 года строилась с мыслью о том, что мы ведём холодную войну, – напоминает ведущий «Прогулок». – С 1950-го по 1953 год шла корейская война, так что угроза её превращения в «горячую» казалась очень реальной. Поэтому все гидроэлектростанции проектировали с учётом того, что, не дай бог, будет нанесён ядерный удар». По проекту 1949 года ширина плотины Иркутской ГЭС по гребню должна была составлять 16 м – чуть больше автомобильной дороги, которая по нему пролегает. На практике её довели до 60 м, чтобы обеспечить требуемый запас прочности.

Между тем в 1956 году дело подошло к монтажу гидроагрегатов, перед которым в здание ГЭС нужно было доставить их комплектующие и другие детали, масса которых доходила до 60 тонн. Грузоподъёмность имеющихся кранов составляла 10 тонн, на изготовление специального мостового крана времени не оставалось. Начальник экскаваторного парка Илья Гуревич и его коллега Александр Фесенко предложили безумную, на первый взгляд, идею: «Давайте, мол, шагающим экскаватором забросим всё, что надо». Завод-изготовитель на такое дело гарантию дать отказался: «шагарь» может поднять до 25 тонн. «Мы с [главным механиком Евгением] Батенчуком и Гуревичем забрались наверх, к экскаваторщику в кабину, – писал позднее Бочкин. – Фесенко остался отдавать распоряжения снизу. Для начала подняли тридцатитонную балку, потом тридцатипятитонную, сорокатонную – так постепенно достигли веса нужного груза». Скращук констатирует: «Это исключительный во всей мировой истории гидростроительства случай, когда с помощью шагающего экскаватора были смонтированы гидроагрегаты». Заработали они точно в срок.

«Братскгэсстрой» всё делает на «двойку»

«Иркутское строительство, по существу, превращалось в гигантскую опытную лабораторию, – заключал Бочкин. – До нас ни в одной книге не было сказано, что гравийно-песчаную плотину можно возводить зимой. Эту книгу – не на бумаге – теперь писали мы сами. Недаром к нам приезжали гидротехники из-за рубежа убедиться в том, что мы действительно поднимаем плотину зимой». После того, как 24 октября 1959 года Иркутская ГЭС была официально принята в эксплуатацию, Андрей Ефимович отправился в Дивногорск на строительство Красноярской ГЭС. А в Иркутской области уже шло освоение следующего створа на Ангаре, расположенного возле Падуна. Здесь возводили Братскую ГЭС. Созданием легенды руководил начальник треста «Братскгэсстрой» Иван Наймушин.

«Тоже фронтовик, тоже опытный гидростроитель, – даёт ему характеристику ведущий «Прогулок». – Но у него были другие принципы работы. Бочкин рассуждал, что есть два типа строителей – «начинатели» и «заканчиватели», первые из которых снимают все сливки и забирают большую часть ресурсов, а вторым приходится ужиматься и принимать необычные технические решения. Наймушин всё делал от начала до конца. Когда он пришёл на Братскую ГЭС, поставил своим работникам задачу: выполнить всё вовремя и так, как было запланировано». Те со своей задачей справились. С пуска первого агрегата 28 ноября 1961 года до официальной приёмки в эксплуатацию 8 сентября 1967 года Братская ГЭС полностью окупила своё строительство за счёт выработанного электричества.

«Братская ГЭС на тот момент была мощнейшей в мире, предполагалось также, что у неё будет самое большое водохранилище, – отмечает Скращук. – Партийное руководство придавало ей первоочередное значение. Её построили люди, которые были очень романтично настроены. После того как была возведена Иркутская ГЭС, была поставлена пьеса «Иркутская история», вышло множество фильмов, в которых некие московские молодые люди всё бросают и едут поднимать целину или строить ЛЭП-500. Сюда прибывала молодёжь. Оказывалась в палатках в снегу рядом с местным населением, которое ко всему этому не столь восторженно относилось, но тем не менее многих удалось удержать романтикой и славой. Жильём, в конце концов». Одна цифра: в 1959 году в «Братскгэсстрое» работало 39 тысяч человек. Отсюда и растут корни советской шутки о третьем в мире строе после социалистического и капиталистического.

«На каком-то из московских совещаний Наймушин говорит, что «Братскгэсстрой» всё делает на «двойку», – рассказывает автор «Прогулок». – Все изумляются: как же так, это же ненормально. А он отвечает: «В два раза быстрее, в два раза дешевле и в два раза больше». В шутке была изрядная доля правды: помимо гидроэнергетических и промышленных объектов трест возводил жильё, дороги и социальные объекты. Когда в конце семидесятых началось строительство Богучанской ГЭС, на полном серьёзе обсуждалась идея присоединить Кежемский район Красноярского края к Иркутской области – всё снабжение шло через Братск.

«Иркутск стал другим»

Настолько географию региона никто изменить всё-таки не решился. Но Ангарский каскад сам по себе преобразил Иркутскую область. За сорок с небольшим лет, прошедших с конференции по изучению производительных сил 1947 года, численность её населения выросла примерно с 1 млн до 2,83 млн жителей. Сегодня, правда, в регионе осталось чуть более 2,4 млн человек, но существующая в настоящее время промышленность – следствие того, что был построен Ангарский каскад ГЭС. Благодаря ему появились даже новые города, а облик областного центра стал именно таким, каким мы его знаем в настоящее время. «За счёт того, что появилась гидроэлектростанция, Иркутск стал совершенно другим, – резюмирует Скращук. – Появилась возможность строить отдалённые районы: чтобы обеспечить их энерго– и водоснабжение, нужно электричество. НИИ, которые стоят в Академгородке, очень энергоёмкие. Как и промышленные производства. А ведь ещё есть тепловая энергетика, о которой мы, надеюсь, поговорим в следующий раз».