«Незнакомка» и «уплотнение»

Листая страницы проекта библиотеки имени Молчанова-Сибирского «Хроники Приангарья», убеждаешься, что старые газеты открывают ушедший мир не таким, как мы себе его представляли. Газета – это лишь малый кусок огромного мира, ушедшего от нас. Но даже по этому куску понятно, что наше видение прошлого неполное, мозаичное, а то, что мы знаем, основано на привычных штампах. Это касается и иркутского литературного движения начала 20 века. Мы все привыкли повторять: «Барка поэтов», «Барка поэтов», но в большинстве своём наши знания об этом периоде ограничены не раз перепечатанными из одной научной работы в другую воспоминаниями первых членов Иркутского литературно-художественного общества. Между тем иркутские газеты начала века содержат много неатрибутированных стихотворений, которые, по всей вероятности, так и не были напечатаны в сборниках.

В газете «Наше дело» за 1919 год я обнаружила, к примеру, некую поэтессу Е. Медведеву. Возможно, в узком кругу литературоведов это имя известно, однако в списке «барочников» она не упоминается. В «Нашем деле» печатался и некий Юлий Юратов (Юстус), имя которого тоже, возможно, знакомо профессиональным филологам. Но широкий круг читателей знает его только по словарю псевдонимов Ивана Масанова. Юратов фигурирует в нём как член Московского общества драматургов и поэтов. Иркутский литератор Андриан Вечерний (Голянковский) известен как сотрудник «Власти труда», активный член «Барки поэтов», а потом – ИЛХО. Однако мы его в основном знаем по обзорным статьям о литературе, драматургии, воспоминаниям. А в «Нашем деле» он напечатал по крайней мере три своих стихотворения и рассказ очевидца о первых днях после декабрьских событий 1917 года. Поражает контраст между газетным «мясом» – сводками с фронтов, дрязгами вокруг продовольствия – и абсолютно инородными поэтическими «островками». Странно видеть подражание блоковской «Незнакомке», а рядом мелочный разбор: кто в какую квартиру должен «уплотниться». В этом прелесть газет времён гражданской войны.

Дело осложняется тем, что поэты не только печатались под псевдонимами, они ещё и сокращали их до букв. К примеру, Андриан Вечерний всегда пользовался полным псевдонимом при подписи, если дело касалось стихотворений, рассказов. А короткие информационные статьи или обзоры мог подписать буквами «А.В.». А потому слово «Вечерний» я встречала под всеми найденными стихами Голянковского. Но некоторые поэты избирали двойную шифровку. Дмитрий Глушков, к примеру, не просто подписывался Олероном, а часто писал: «Д.О.» или «Д.-Он». Если бы не существующие словари псевдонимов (в которых, кстати, иногда даётся неполный список использовавшихся литераторами псевдонимов), мы бы точно уже навсегда потеряли его стихи, относя их к творчеству «неизвестных поэтов» времён гражданской войны.

Поклонник французской элегии

Осенью 1919 года в «Нашем деле» было опубликовано стихотворение «Осенним утром. Из Парни», подписанное «Е.Т.». Сам по себе перевод произведения Эвариста Парни говорит о том, что человек был хорошо знаком с отечественной и зарубежной литературой, ведь Парни был кумиром юного Пушкина, мастером элегии. Его переводили и Батюшков, и Баратынский… Анна Ахматова посвятила Пушкину стихотворение, в котором были такие строки: «Здесь лежала его треуголка и растрёпанный том Парни…» Но одно дело – увлекаться элегиями Парни в переводах, а другое – решиться на собственный перевод. Значит, человек неплохо владел французским. Но кто это? Мужчина, женщина? Единственное, что могло помочь, это очень утомительный и скучный просмотр газет хотя бы за один 1919 год по номерам. На такие эксперименты иногда уходит по 3-4 дня, однако они почти всегда заканчиваются интересными находками. Расчёт был простой: вдруг загадочный «Е.Т.» писал в газеты ещё что-то, кроме стихов. Ведь известно, что Андриан Голянковский, к примеру, и печатал свои стихи как поэт, и служил журналистом. Похожая журналистская судьба была у Дмитрия Олерона. Теплилась надежда, что «Е.Т.» тоже из круга иркутских литераторов и обнаружит себя как журналист. Нужно было искать похожие инициалы среди газетных статей, а уже по их тематике пытаться понять, что интересовало человека, чем он занимался…

Находка ждала почти сразу! В одном из декабрьских номеров «Нашего дела» за 1918 год под статьёй «Книгоиздательство и книжная торговля» стояли те самые буквы – «Е.Т.». Автор излагал собственный развёрнутый план развития книжной торговли при земствах, чтобы обеспечить простых людей из губернии доступной и хорошей литературой. «Е.Т.» предложил создать Областную лигу книжной торговли, центральное областное книжное бюро, которое занималось бы наполнением уездов книгами и создавало подвижные библиотеки, а то и книжные «склады-поезда». «Это, впрочем, не обязательно, – замечал «Е.Т.». – Хотя, напр. у американцев или – horribile dictu – у большевиков такие поезда существуют не без пользы…» По тексту видно, что пишет человек образованный. Видно и его отношение к большевикам – прямо скажем, не очень хорошее. Основную надежду «Е.Т» возлагал на книгонош, обращаясь к опыту лубочных торговцев. По его мнению, такой «книгоноша-офеня» от земства мог бы быть и продавцом, и проповедником, и учителем. Значит, «Е.Т.» был человеком образованным, начитанным и болел за распространение книг. Он вполне мог быть поэтом… èèè

Но надо было искать дальше. И вот в том же «Нашем деле» летом 1919 года появляется серия статей, посвящённых Делегатскому съезду учителей Иркутской губернии. Статьи подробно описывают ход съезда и подписаны то «Е.Т.», то «Е.Т-ов», то «Т». Вероятно, «Е.Т.» и «Е.Т-ов», «Т.» – это один человек, потому что тема всегда одна и та же. Из текстов стало ясно, что человек сам занимался учительством и знал все нюансы труда обычного преподавателя. Он даже предлагал создать отдельный учительский печатный орган Иркутской губернии. Значит, если предположить, что поэт «Е.Т.» и книгочей и учитель «Е.Т.» – это одно лицо, то мы имеем дело с творчески одарённым преподавателем, а по совместительству журналистом. Здесь уже закралась одна догадка…

«Е» – значит Елпидифор

Но, чтобы подтвердить её, надо было вернуться к той первой статье про книжное дело. Кажется, пропустив «запевку» статьи, я отбросила что-то важное… Действительно, в самом начале статьи «Е.Т.» вспоминает литератора, журналиста 19 века Николая Ивановича Новикова… И пишет: «Новиков научил читать своих современников. В десять лет (1879–1889) напечатал, издал и распродал такую массу книг, что зачитала даже Сибирь. По тем временам это было так же необычно, как если бы сейчас зачитали зыряне или забайкальские орочены…» Забайкальские орочены? Откуда такое знание этнографии? Я ещё раз внимательно прочла статью. Была ещё одна фраза, которую я тоже не заметила. Самое важное прошло мимо глаз. В конце статьи «Е.Т.», рассуждая о земских книгоношах, говорит: «Он же, офеня, собиратель сведений о народной жизни, статистик, фольклорист, филолог и этнограф…» Этнография. Вот главное слово! Так, значит, «Е.Т.» был учителем, причём хорошо знающим народ. Но он увлекался ещё и этнографией. А в «Барке поэтов» был только один человек, который позже прославил себя как этнограф, – Елпидифор Титов! И инициалы «Е.Т.» полностью совпадали. И псевдоним «Е. Т-ов» говорил о том, что фамилия точная. Сейчас уже кажется невероятным, что буквы сразу не натолкнули на имя Елпидифора Титова. Но так бывает…

Сейчас имя Титова, первоначально забытое, возвращено в науку вместе с именем его учителя – Бернгарда Петри. Рождённый в селе Тугнуй в семье священника-миссионера и школьного учителя, после окончания Иркутской семинарии Елпидифор Титов работал сельским учителем. Вот почему журналист «Е.Т.» так тонко разбирался в учительских вопросах и в преподавании на селе, оттуда же его страстное желание сделать книгу доступной каждому. Появление статей «Е.Т.» в «Нашем деле» в декабре 1918 года связано с действиями атамана Семёнова. Титову, как свидетельствует официальная биография, пришлось покинуть захваченную войсками атамана Читу и уехать в Иркутск. Здесь он поступил на историко-филологическое отделение Иркутского госуниверситета и познакомился с профессором Бернгардом Петри, стал членом его кружка народоведения…

На этом этапе я снова вернулась к газетам. Если в иркутских газетах 1919 года что-то напечатано о кружке народоведения, то на 99% эти строки должны быть подписаны псевдонимом «Е.Т.». Кружок был создан весной 1919 года, а в июне 1919 года в «Нашем деле» я обнаружила статью «Из жизни студентов. Кружок народоведения». В ней рассказывалось о том, как Георгий Виноградов прочёл кружковцам доклад о народной медицине у старожилов. И она была подписана именно «Е.Т.». А в июле 1919 года «Е.Т-ов» прислал в газету очерк «На крайнем севере Байкала», описывающий легенды и быт этого края. Если сопоставить это письмо с более поздним, сентябрьским, сообщением о докладе Е.И. Титова на заседании кружка народоведения о раскопках стоянок неолита на северном Байкале, то станет ясно, почему появился этот очерк. Титов был направлен на раскопки, а попутно проводил этнографические исследования и написал интереснейший очерк в газету, который любопытно читать и сегодня. Он оставил нам легенду об этом крае: «Лет 300 назад, рассказывают старики, В.-Ангарский лиман не знал человеческой ноги. Первыми вышли тунгусы из-за северо-западных гольцов. Шаман, имени которого не запомнили, обратившись вороном, летал на остров Раккиду и отсюда обозрел весь край. Озёра кишели рыбой, утки и гуси закрывали солнце, а леса стонали от избытка зверья…» А уже в сентябре Титов, на этот раз подписавшийся «Т.», сообщал о возвращении экспедиции доцента Бернгарда Петри с раскопок в бухте Песчаная. Под этим же псевдонимом он осенью 1919 года возвращается к школьной теме и пишет заметку о распределении зданий для городских школ.

Контрреволюционный Парни

На 99,9% стало ясно, что «Е.Т.» – это и есть Елпидифор Титов, когда я обратилась к электронному словарю псевдонимов русских писателей, учёных и общественных деятелей. Он составлен сотрудниками Института русской литературы (Пушкинский Дом) и Российской национальной библиотеки. Словарь собран на базе классического издания Ивана Масанова 1956–1960 годов и дополнен. Оказалось, ещё Масанов зафиксировал, что Елпидифору Титову принадлежал псевдоним «Е.Т». Теперь информацию можно дополнить: судя по статьям, размещённым в газете «Наше дело», Титов пользовался ещё и псевдонимами «Т.» и «Е.Т-ов».

Но теперь стало интересно, а что же ещё писал Титов в 1918-1919 годах в «Наше дело»? Я начала листать архив повторно, теперь сосредоточившись на фамилии Титов. Оказалось, он печатался и под полной фамилией. Весной 1919 года в «Нашем деле» был опубликован большой рассказ «Старик Назар». Потом был перерыв, Титов по-видимому, освещал работу съезда учителей. А осенью 1919 года этнограф, покончив со школьными и экспедиционными делами, активно занялся и иркутским литературным миром. В годовщину смерти Дмитрия Олерона по просьбе Елпидифора Титова «Наше дело» напечатало два стихотворения покойного. В следующем номере Титов разместил текст о судьбе Дмитрия Глушкова и подписался полной фамилией, так что в этом случае сомнений в авторстве не было. И в это же время под его полной фамилией выходит в двух номерах «Нашего дела» рассказ «Сухостой». Однако оставались ещё газеты за 1918 год. И вот в ноябрьском номере за 1918 год я увидела рассказ «Селенье Погиблое», подпись была смазана, однако по контексту стало понятно: пишет очень молодой сельский учитель, которому «двадцать с хвостиком» лет, приехавший в село поднимать школу. Не осталось сомнений, что смазанная подпись под текстом – «Е.Т.». Писал Елпидифор Титов.

Судьба его после сотрудничества с «Нашим делом» уже описана: будут археологические экспедиции, публикации в журналах. Титов станет одним из создателей «Барки поэтов», будет работать в Чите, печататься в местном сборнике «Камены», затем появится в иркутских «Отзвуках», выпустит в Иркутске в 1923 году единственный сборник своих стихов «Стихотворения». С годами всё сильнее будет склоняться к экспедиционной этнографической деятельности, в частности, составлять тунгусско-русский словарь. В 1924 года переедет в Хабаровск, где начнёт работать в «Тихоокеанской звезде», не забывая этнографическую работу. С 1927-го по 1932 год – с женой и дочерью в Харбине. После возвращения – снова Хабаровск, арест в 1937 и расстрел в 1938 году. 1957 год – реабилитация. Между «Нашим делом» и трагической гибелью – около 20 лет жизни. Тем не менее сотрудничество с этой газетой станет ещё одним аргументом в пользу доказательства его контрреволюционной деятельности. Не прощалось ничего, даже переводы Парни.