Люди особой породы

Тема больших юбилеев сама собой ушла на дальний план, как только я переступила порог офиса совета ветеранов станции. Всё дело в том, что, попадая в орбиту этих людей, не видишь места для пафоса. Природа и жизнь щедро наградили их мудростью и чувством юмора. Очевидно, что это особая порода людей, прошедших через мелкое сито большой гидростанции.

– Чай заварен! Ну рассказывайте, чего от нас хотите услышать… – встречают меня хлебосольные собеседники.

– Интересные личные истории, связанные с началом работы на ГЭС.

– Ну тогда надо не чай пить… – отшучивается Фёдор Фёдорович Зигфрид и оговаривается: – Вы уж сильно всерьёз шутки мои не воспринимайте, люблю пошутить. Но раньше работа не позволяла, не все шутки понимают. Теперь, когда я на пенсии, могу быть самим собой.

Десять лет назад он оставил должность главного инженера и ушёл на заслуженный отдых. Теперь возглавляет совет ветеранов станции, который был организован на Красноярской ГЭС шесть лет назад. Создание совета стало далеко не формальным решением. У людей, отдавших не один десяток лет совместной работе, осталась естественная потребность в общении друг с другом. Красноярская ГЭС будто сцементировала их. Здесь, например, существует традиция: по вторникам один из «дежурных» по совету отправляется в стационар городской больницы, чтобы выяснить, нет ли там кого из гэсовских ветеранов, и уже в четверг больного обязательно навещает делегация бывших коллег.

Прошу вспомнить, когда впервые отметили годовщину запуска станции. Мои герои переглядываются: праздновали и выработку 100 миллиардов киловатт-часов, и 200 миллиардов. Но, оказывается, первые по-настоящему юбилейные торжества наложились на тяжёлые экономические события 25-летней давности.

«Было трудно, когда в девяностых началась чехарда, когда не выдавали зарплату по нескольку месяцев, но уверенность была, что всё должно наладиться», – констатирует Александр Пимонович и вспоминает, что примерно в это же время из-за дефицита наличности в стране на станции были введены талончики, своеобразные заменители денег. Их сначала прозвали «колмогорки» по имени гендиректора Владимира Колмогорова. А потом народ переименовал их в «лиры» – в честь главного бухгалтера Лиры Петровны. «Мы ими в столовой рассчитывались, в магазине, конечно, наши «лиры» не обращались», – подхватывает Фёдор Фёдорович.

– Не возникало ощущения, что всё рухнет?

– Мы не одни такие были, многие заводы и вовсе остановились: не было сырья, потребителей и так далее. Но мы всегда знали, что станция будет работать, – говорит Фёдор Зигфрид. – Вот как запустили 3 ноября 1967 года, с тех пор она ни разу не останавливалась. В противном случае встали бы пароходы, водозаборы, ТЭЦ. Мы ведь не только электроэнергию вырабатываем, ещё и водный режим в Енисее регулируем! Наша задача была обеспечить работу станции, пока шли битвы в верхах. По-моему, нам это удалось.

«Мотаней» до Красноярской ГЭС

В день запуска первого агрегата Красноярской ГЭС на станции был митинг. «На ГЭС поставили машины бортами в виде сцены. Выступали люди, был концерт», – вспоминает Александр Пимонович события пятидесятилетней давности. Это он тогда вёл тепловоз, тянувший «мотаню», на которой доставляли по железной дороге рабочих. В день запуска поезд остановился не у моста, как обычно, а проехал прямо к ГЭС.

Каждый из моих собеседников пришёл на станцию своим путём. Александр Харькевич в детстве и не помышлял заниматься ремонтом гидрооборудования. Родился в деревне. А с 12 лет жил в Боготоле. «Это запад Красноярского края, как шутят у нас, первый город от Москвы, – рассказывает он. – Жил рядом с железной дорогой, так что выбор профессии был, казалось, предопределён».

Александру Пимоновичу нравилось учиться, были планы получить высшее образование. «Никита Сергеевич Хрущёв заявил, что в институт поступать можно при наличии двухгодичного стажа работы», – рассказывает он. Александру Харькевичу было 16, когда, глядя на то, как электрифицируется дорога, он решил стать монтёром контактной сети. «Не закончив 10 классов, пошёл в железнодорожное училище. Директор училища отговорил: «Отучишься, будет 17 лет, и на эту опасную работу тебя всё равно до 18-ти никто не возьмёт». Велел на будущий год приходить. А там уже начали набирать группу по ремонту электровозов», – говорит он.

Училище, служба в армии. После в Иркутске выучился на помощника машиниста. «Учиться было легко: всего одна четвёрка – и та по написанию шрифта по черчению», – вспоминает Александр Пимонович свои шесть иркутских месяцев.

– Договорились с сослуживцем, что будем вместе работать. Я переберусь из Боготола в Красноярск, где мой товарищ в депо был секретарём комсомольской организации. Пришлось втихую уволиться, но мой прежний начальник позвонил в Красноярск и просил, чтобы не брали, наверное, надеялся, что вернусь, – предполагает Харькевич.

Но он не вернулся. Кто-то присоветовал ему ехать в Дивногорск, где 24-летний Александр Харькевич и оказался 9 ноября 1966 года. «Прихожу к начальнику депо, а тот говорит: «Выходи сегодня на работу в ночь», – вспоминает он.

Работал помощником машиниста на тепловозе. Строительные грузы – арматура, гравий, цемент – на станцию приходило по два состава в сутки. Их развозили по точкам. Параллельно Александр Пимонович учился в вечерней школе, хотел окончить 11 классов. «Работали по графику, по 12 часов. Один начальник депо не возражал, чтобы меня подменяли, когда я занимался в школе, – говорит он. – Но пришёл новый и запретил самовольные подмены. Тогда я принял решение уйти. Так оказался на ГЭС и был принят слесарем 4 разряда».

Через два года на станции начали образовывать участок по ремонту гидромеханического оборудования. Александра Пимоновича назначили бригадиром. А с 1972 года, после окончания гидротехникума, начал работать на инженерно-технических должностях – мастером, замначальника турбинного цеха по ремонту турбинного оборудования.

– Сложно было адаптироваться?

– Много было похожего оборудования, что и на электровозах, взять те же ртутные выпрямители в системе возбуждения. Правда, в 1965-м на электровозах устанавливали уже тиристорные. Поэтому я даже удивился: пускается новая станция, а выпрямители старые. Технические расчёты – это одно, а потом в процессе эксплуатации многое дорабатывается.

Первые серьёзные ремонты начались на второй год работы. Харькевич приводит пример: «Не была предусмотрена система смазки на подпятниках на подпорном подшипнике. И если происходило три-четыре остановки, нужно было агрегат разобрать, сегменты вынуть, прошабрить их, смазать и опять установить. Это физически очень тяжёлый труд. Приходилось по 16 часов кряду работать. Сейчас, конечно, такого нет. Оборудование довели до ума. Сначала принудительная система смазки на всех агрегатах была сделана. А потом перешли на фторопласт, не требующий смазки. А ведь смазывали сегменты изначально исключительно чистым говяжьим жиром».

«Попала под воду»

Жизнь связала Галину Егоровну с Красноярской ГЭС раньше двух других наших героев. Деревня Ижуль, где она родилась и росла, находилась в 80 километрах от Дивногорска, если по прямой, и попала под затопление. «С одной стороны, я даже рада, что «попала под воду». Иначе никогда бы сюда не приехала», – говорит женщина.

– Когда началось наполнение водохранилища, деревенским сказали, чтобы все дома сносили и прочее. А люди привыкли, им разве до Красноярской ГЭС? И уже надо было уезжать, а мы всё сидели, ждали чего-то, – вспоминает Галина Егоровна. – Когда началось подтопление, маленькие дети бегали смотреть за одной избушкой на берегу. И однажды эта избушка поплыла…

Семья Галины Егоровны, мать – инвалид по слуху, брат и дедушка, перебралась на новое место, в другую деревню, где сейчас жителей раз-два – и обчёлся. «Я в 17 лет пошла работать, некому меня было кормить, – вздыхает Галина Качаева. – А в 18 и вовсе уехала из дома».

Так в 1968 году она оказалась в Дивногорске. Здесь Галина Егоровна бывала и раньше, приезжала в гости к тётке. Устроилась на почту и год разносила телеграммы. «А на ГЭС попала случайно, не то чтобы мечтала там работать», – вспоминает она.

Ищите женщину

– Средний возраст дивногорца в 1967 году был 23 года. Представляете? Это сейчас каждый третий – пенсионер, – замечает Александр Пимонович. А тогда в городке гидростроителей и энергетиков массово строились общежития. Вся последняя полоса газеты «Огни Енисея» состояла из объявлений о приёме на работу: «Требуется на Красноярскую ГЭС». Спрос на рабочие руки был большой.

На станцию охотно принимали женщин. «И не только монтёрами, дежурными. У нас на большинстве распределительных устройств 220–500 киловольт работали женщины», – вспоминает Фёдор Фёдорович Зигфрид. Слабый пол более внимательный, усидчивый. К тому же зарплата энергетиков одно время была невелика (она в два, а то и в три раза отличалась от той, что получали гидростроители). Поэтому мужчины – кормильцы семьи – искали работу с более высоким уровнем дохода.

Галина Егоровна пришла на станцию девятнадцатилетней девушкой:

– Сразу поняла, что надо учиться. Я ведь ничего не умела. Сначала наблюдала, есть такая специальность – наблюдающая: ты смотришь, чтобы люди под напряжение не попали. А потом надо было – и в обходчики переквалифицировалась. Аккумуляторщик ушла, и меня на её место перенаправили. Оперативник должен многое уметь. Одновременно окончила вечернюю школу, а после получила высшее образование.

Надо сказать, что на станции поощрялось стремление персонала к знаниям. И даже разрешалось читать учебную литературу на рабочем месте во время дежурств. (Чтение художественной было под строгим запретом.)

На формирование команды станции необходимы были годы. Не только размер зарплаты отражался на движении кадров. Многим и многому нужно было учиться. «Оборудование новое. На первых порах часто возникали аварийные ситуации. И линии отключались, и трансформаторы горели», – отмечает Фёдор Зигфрид.

Не каждый человек выдерживал это напряжение, увольнялись по собственному желанию. «Однажды стала свидетельницей такой ситуации: молодой сотруднице надо было протереть щит, и у неё релюшка соскочила (думаю, кто-то из релейщиков её плохо закрепил). У девушки не выдержали нервы. Она ушла после этого с работы», – вспоминает Галина Егоровна.

Красноярской ГЭС потребовалось время, чтобы заработать репутацию кузницы кадров.

– Люди уезжали из Дивногорска, как правило, с повышением: на Усть-Илимскую, Нурекскую, Токтогульскую ГЭС. А на Саяно-Шушенскую ГЭС от нас ушли главный инженер, начальники цехов, около 20 инженерно-технических работников. Но Валентин Иванович Брызгалов, умнейший человек, предполагаю, знал, что получит назначение директором на Саянку, и за год до пуска первых агрегатов отправил меня в командировку в Томск и Новосибирск, где мы набрали 22 молодых специалиста. Они после окончания вузов приехали в Дивногорск, устроились на станцию стажёрами, слесарями, монтёрами. И в течение года набирались опыта. А когда на Саянке произошёл пуск, уехали в Хакасию.

Культура передачи знаний о профессии, наставничества, в том числе и с подачи Брызгалова, на долгое время стала частью кадровой политики ГЭС. «Ежегодно к нам на практику приходили группы по 25 человек из местного гидротехникума, многие после вернулись в качестве молодых специалистов и до сих пор работают», – рассказывает Александр Харькевич. А обучением Галины Качаевой занимался Фёдор Зигфрид. «Фёдор Фёдорович рос по службе, и я тоже продвигалась: в электроцехе работала, после в ИВЦ ушла оперативником, – рассказывает она. – И потом, когда работала дежурным инженером, многие уже учились у меня. К примеру, Сергей Каминский (генеральный директор КГЭС. – Авт.) учился в нашей смене».

«Кто на столб залезет, того возьму на работу»

– У меня жена учителем работает, и я с ней соглашусь: нет плохих учеников – есть плохие учителя. Плохо объяснил, вот и не поняли друг друга, – говорит Фёдор Фёдорович. Сам он после службы в армии пришёл на станцию молодым специалистом: «Сюда я приехал, уже зная, что такое генератор». Во время производственной практики он полгода работал на Братской ГЭС.

– Когда я учился в Томском политехническом институте, гремели две большие стройки – Братская и Красноярская ГЭС, – говорит он. – Вообще, они начали строиться почти одновременно. Но Красноярская ГЭС пару раз замораживалась – у страны не хватало техники и средств сразу на два этих объекта. А принцип был такой: кто первый уложит бетон, ту станцию и финансировали. В итоге пуск первых агрегатов в Братске состоялся в 1961 году.

В его потоке на электроэнергетическом факультете томского политеха лишь трое специализировались на гидроэнергетике. После распределения один поступил в аспирантуру, второй уехал на Братскую ГЭС, а Фёдор Фёдорович попал на Красноярскую. «Так случилось, что мой одногруппник закончил свою трудовую деятельность главным инженером Братской ГЭС, а я – главным инженером Красноярской, – рассказывает Зигфрид. – Мы постоянно поддерживали отношения. И в гости ездили друг к другу».

Сегодня Фёдор Фёдорович, воспитанный в многодетной семье поволжских немцев, высланных в Алтайский край, не без юмора вспоминает, как он выбрал профессию:

– В наше село потребовался электрик. Мой бывший одноклассник, он после седьмого класса выучился в техникуме, пригласил нас, двоих друзей, дал кошки: «Кто на столб залезет, того возьму на работу». Первым полез Витя Маков, но он высоты, как оказалось, боялся и не смог выше трёх метров подняться. А я забрался.

Одна, но пламенная страсть

– Красноярская ГЭС для нас всё! Одна, но пламенная страсть, – цитирует Лермонтова Фёдор Зигфрид, подытоживая наш разговор. – Когда 10 лет тому назад я уходил на пенсию, пришлось держать ответное слово, я сказал: «Всё, что у меня есть, я заработал на Красноярской ГЭС, единственное – детей я завёл не на Красноярской ГЭС». Так же все и засмеялись, как вы сейчас.