Вернулся фронтовик в село
Он ушёл из родного сибирского села на войну, когда загрохотали первые орудийные залпы. Вернулся Илья Печерский с сухими обрубками оторванных рук, когда-то таких умелых и работящих. Война унесла силу, изредила лихой светлый чуб, оставила на спокойном лице синеватые тени рубцов. Но в боях выросла и окрепла воля, опасности фронта приучили не бояться лишений и трудностей.
Односельчане встретили Печерского тепло и заботливо. Помогли избу подладить, дрова навозить, огород распахать. А когда общее собрание артели предложило ему руководить хозяйством, Печерский поднял на односельчан подёрнутые влагой волнения серые глаза и порывисто вздёрнул кверху пустые рукава гимнастёрки.
– Вот руки-то у меня!..
Колхозники зашептались, сочувственно кивая головами. А артельный чабан Алексей Баянов так, чтобы услышали все, произнёс:
– Ничего, Илья, мы тебе Ванюшку писарем приставим. Головой будешь, а рук-то здоровых в селе хватит. Знаем мы тебя. Мужик ты хозяйственный. Порядок наведёшь. Не каждый на фронте взводом-то командовал.
И с тех пор пропала у Ильи тревожная дума о своей бесполезности. В далёкий туманный мир воспоминаний унеслись кошмарные видения боёв. Пустые рукава гимнастёрки не смущали. Умело пользуясь остатками искусно оперированных рук, Илья научился писать, легко взбираться в седло и даже закручивать самокрутку. Поглощённый заботами об артельном хозяйстве, он не замечал, как бесконечной цепочкой пробегали дни, недели и месяцы. После хлопотливого рабочего дня Илья полюбил читать книги. Бессонные ночи он отдавал упорно влекущей жажде знаний.
Так незаметно из фронтовика-инвалида вырос другой человек: грамотный, умелый, настойчивый и строгий хозяин.
В предрассветной тишине звонко наперебой кричали беспокойные сельские петухи. Пастух ещё не выгонял в степь артельное стадо, когда Илья выехал в бригаду.
На полевом стане люди не удивились, завидя в поле прямую фигуру всадника на поджарой гнедой лошади.
– Председатель наш, должно, опять все участки проверил?.. И когда спит человек? – размышлял вслух звеньевой Макаров, торопливо расталкивая заспавшихся людей.
– Ефим Фёдорович, – обратился к звеньевому подъехавший Печерский, – семенные участки пропололи вы чисто, а вот сорняк… Сегодня же в кучу соберите.
– Стоит ли, Илья Иванович? Он и без того посохнет, заглушит его пшеница.
– Подсохнет, значит, плохие мы хозяева. Силосовать будем. Доярки вон давно ямы приготовили.
Звеньевой смутился.
– А ведь и верно, скота у нас много, а сенокоса больше 40 гектаров, пожалуй, и не наберётся.
– Не беда, выйдем из положения, – успокоил Печерский. – Пырея американского, почитай, гектаров двадцать посеяли. А вчера ребятишек послал веники берёзовые ломать. Глядишь, опять, как в прошлом году, животноводство наше на первом месте будет и знамя переходящее удержим.
– Конечно, удержим, Илья Иванович! Ты уж не беспокойся. Всё приберём До былинки. Работаем на совесть, каждый по две нормы гонит!
Илья слушал Макарова и молча смотрел на волнистую поверхность ровных густых всходов пшеницы. Люди, растянувшись цепочкой, с песням приступали к прополке. По тому, как далеко стояли друг от друга, Печерский понял, что участки звеньевой разбил правильно. Опытным глазом хозяина он измерил убегающий вдаль зелёный простор.
– Дружно полют. Пожалуй, гектаров триста очистили, – прикинул председатель и круто повернул коня к видневшемуся за селом пригорку.
Навстречу, тарахтя гусеницами, полз трактор. Илья внимательно посмотрел на глубокую, ровную борозду, проложенную плугом. Пашня широко раскинулась, упёрлась в дальние, едва заметные заросли кустарника.
– Паров не более двадцати гектаров осталось. Можно будет культивацию начать. Не забыть бы участки семенные подкормить, – раздумывал председатель.
– Картофель окучивать надо, сенокос наступает, и уборка не за горами. Много ещё дел. А выполним, непременно выполним!
Заметив па посевах гречихи твёрдую, растрескавшуюся корку земли, Печерский невольно подумал о дожде. Словно угадывая его мысли, с запада, поднимая густую пыль, подул ветер. В знойном воздухе наступившего дня запахло дождём.
Торопясь попасть в овощеводческую бригаду, Печерский погонял коня.
– Хорошо бы теперь высадить рассаду, – мысленно рассуждал он. – Капусту с брюквой под дождик лучше всего садить.
В село председатель въехал, когда первые, ещё редкие капли дождя застучали по крышам.
– Эх, радость какая! Вот урожай теперь будет! — восхищённо шептал Илья, с наслаждением подставляя голову, лицо и грудь навстречу долгожданной благодатной влаге.
На огороде высаживали рассаду. Председатель увидел, что люди беспорядочно топчутся под крышей сторожки и только немногие, зябко подёргивая плечами, сажают капусту, притеняя лунки прошлогодним навозом. Лицо Печерского сразу стало мрачным и недовольным. Он сухо окликнул бригадира.
– Почему беспорядок? Дождя испугались?
Бригадир виновато моргал глазами.
– Сажаете глубоко, растения болеть долго будут, – сердился председатель.
Он извлёк из кармана справочник, прочитал, как высаживать овощные культуры, сам расставил людей и приказал бригадиру никого с участка не отпускать, пока не будет высажена вся рассада.
Не переставая лил дождь. Мутные лужи разливались по засохшим колеям дорог, пенились и пузырились. Истомлённая зноем земля жадно впитывала влагу.
Накинув на мокрую рубашку брезентовый плащ, Илья вышел из колхозной мастерской. На этот раз он остался доволен: кузнецы и деревообделочники не обманули ожиданий. Машины, телеги и инвентарь поладили так, что хоть сейчас выезжай на уборку.
Пересекая улицу с ведром, задёрнутым марлей, накинув на голову рваный мешок, проходила женщина. Босые загорелые ноги скользили по грязи, но шла она легко и ровно. Печерский, узнав в ней доярку Ощепкову, крикнул:
– Васса Романовна, молоко на завод отвезли?
Женщина остановилась, лицо её сияло счастливой улыбкой.
– С утра свезли, товарищ председатель, – певуче протянула она. – Счастливый день у меня сегодня. Бурёнка телёночка принесла, теперь все наши коровы с приплодом.
– Вот так молодец, Романовна! Ну выхаживай! Твоим телёночек будет, – подбодрил её Печерский, взбираясь в седло.
До вечера он успел побывать на мельнице, пчельнике, в конторе. Он вникал в каждую хозяйственную мелочь, расспрашивал, пояснял, ругался и хвалил.
В сумерки, когда прояснилось небо, Печерский приехал на пастбище к чабану Алексею Трофимовичу Баянову. Обрадовавшись гостю, чабан расседлывал его лошадь и с ласковой заботливостью говорил:
– Устал, небось, Илья Иванович, за день-то маяться? Вот я сейчас чаёк согрею, картошки напеку, а ты посиди пока, отдохни да скажи, пожалуйста, что у нас в колхозе сегодня делается?
Илья молчал. Запрокинув голову к звёздному небу, он лежал на пахучей сырой траве. Вдыхая полной грудью вечернюю прохладу, он думал о другом, не сегодняшнем, а о будущем родного села. И рисовалось оно ему расцвеченным фруктовыми садами, с просторными улицами высоких домов, в ярком электрическом свете.
Колхоз «Новая жизнь», Баяндаевского аймака