Да, это был Игнатий Дворецкий – будущий известный драматург, а тогда начинающий прозаик. Пока решалась судьба рассказов о суровом Севере, его первой публикацией в Иркутске стал очерк в номере «Восточно-Сибирской правды» за 29 октября 1948 года о молодой работнице слюдяной фабрики, без отрыва от производства закончившей с золотой медалью среднюю школу, – «Медаль Иды Семиусовой».

С нашей газетой он терял связи и потом, когда его рассказы и очерки стали охотно печатать альманах «Новая Сибирь», журналы «Сибирские огни», «Смена», «Огонёк», «Новый мир», «Москва»… Рассказы им позже были собраны в отдельную книгу, названную «Половодье». Но не она оказалась первой в его творческой биографии. Как много обещающий автор, Дворецкий получает заказ от Иркутского книжного издательства, едет в передовой леспромхоз и пишет документальную повесть «Тайга весенняя». Ещё до выхода в свет чуть ли не целый месяц день за днём, глава за главой передавало её на всю страну в эфир Центральное радио…

Затем была следующая повесть, навеянная наступившей в стране «оттепелью» и названная «Командировка». В итоге Игнатия принимают в Союз писателей СССР, и он едет учиться на Высшие литературные курсы в Москву.

И тут произошло то, что через несколько лет случилось с другим начинающим прозаиком, также уехавшим учиться в белокаменную и также на курсы, но только журналистов, и там написавшим свою первую одноактную пьесу «Двадцать минут с ангелом», – Александром Вампиловым.

А с Игнатием Дворецким дело было так. Однажды в разговоре с одним знатным столичным прозаиком и драматургом Игнатий Дворецкий поделился впечатлениями о встрече с человеком с необычными судьбой и характером – уволенным в запас генералом, возглавившим в Иркутской области строительство знаменитой ЛЭП-500, о которой потом написала песню Александра Пахмутова. Этого человека звали Александр Степанович Южаков. «У него, – рассказывал впоследствии Дворецкий, – были огромная воля, масса житейских знаний, дьявольская напористость, переходящая в столкновении с равнодушием в неистовый гнев и грубость. Он плохо владел дипломатией, но умел быть терпеливым. С людьми, в которых чувствовал страсть к делу, был бесконечно добрым и доверчивым… Он умел ободрять людей. Но он был требовательным без уступок».

– Да это же готовая пьеса! Садись и пиши, – услышал Игнатий в ответ.

А на следующий день позвонила заведующая литературной частью театра имени Пушкина:

– Вы написали пьесу, дайте её нам почитать…

– Нет никакой пьесы, есть только сюжет очерка для журнала «Москва»…

Тем не менее пьесу он написал. Она называлась «Трасса», и премьеры спектаклей по ней прошли триумфально, причём день за днём в январе 1959 года в том же столичном театре имени Пушкина, где тогда выступали Фаина Раневская, Борис Чирков и другие мастера сцены, и в Ленинградском Большом драматическом театре, которым руководил Георгий Товстоногов.

Право первой постановки следующей пьесы – «Взрыв» – два года спустя Дворецкий предоставил Иркутскому драматическому театру. Затем на афишах многих сценических коллективов – и не только нашей страны – стали появляться одно за другим названия его пьес – «Большое волнение», «Мост и скрипка» («Буря в стакане»), «Мужчина семнадцати лет»… Всего им было написано около 20 драматических произведений

Самый большой, можно сказать, ошеломляющий успех принесла ему пьеса «Человек со стороны». Она увидела рампу более 50 зарубежных театров и вместе со спектаклями по ней удостоилась свыше 150 рецензий и статей только в отечественных газетах и журналах. У героя этой пьесы инженера Чешкова существовал прототип, как, впрочем, и у персонажей «Утиной охоты» Александра Вампилова – Зилова и его товарищей, которые, судя по тексту пьесы, трудились в реально существовавшем в Иркутске бюро технической информации и имели отношение к весьма обычным, приземлённым делам. Интересно совпадение по времени появления этих двух произведений: в 1970 году напечатана «Утиная охота», в следующем – «Человек со стороны», а также полярность, абсолютная полярность их героев. Чешков – человек активный, одержимый целью добиться успеха на вверенном ему участке, беспощадный к апатии, ленности, неправде. Зилов же – личность с порушенными нравственными устоями, лишённая духовной энергии, как кто-то сказал, «внутренне устранившаяся от живой реальности, выпавшая из времени»…

Хотя Дворецкий покинул Иркутск в середине 1960-х годов, выбрав местом жительства Ленинград, его творческие интересы были постоянно связаны с малой родиной. Живя или бывая наездами в нашем городе, он не проходил мимо редакции «Восточно-Сибирской правды», продолжал печататься на её страницах. В моей памяти картина студенческих лет: открываешь дверь в свободный кабинет, надеясь там уединиться с листом бумаги, а он сидит за столом, куда-то звонит, что-то записывает. К нему подсаживались знавшие его сотрудники, в том числе ещё молодые Юрий Скоп и Вячеслав Шугаев. А работавший тогда в «Советской молодёжи» коллега Владимир Ивашковский рассказывал: «Частенько в редакцию заходил Игнатий Дворецкий. Они обычно уединялись с Вампиловым. Преуспевающий драматург легко находил общий язык с младшим собратом, а мы, чтобы не мешать, разбредались по другим кабинетам».

В Ленинграде Игнатий Дворецкий прожил больше, чем на своей родине, после Колымы. Там, на берегах Невы, кроме написания собственных пьес, он на базе местного отделения Всероссийского театрального общества создал драматургическую мастерскую. Среди тех, кто учился у него в 1970–1980-х годах, была мощная плеяда представителей так называемой «новой волны» в драматургии: Александр Галин, Алла Соколова, Сергей Коковкин, Семён Злотников, Александр Кургатников, Людмила Разумовская и другие.

Все, кто знал Дворецкого, отмечали в нём незаурядный социальный и творческий темперамент. Он более всего ценил романтиков, увлечённых, фанатически преданных своему делу людей. Ему принадлежат слова, сказанные на одной из встреч с пишущей братией: «Раньше люди задавали себе вопросы: что делать, как жить? Теперь задают: какой счёт, счёт успехам, карьере, деньгам? Это страшно! Не суетитесь! Что нужно творческому человеку? Семья. Два-три друга. И письменный стол…»

Игнатий Дворецкий ушёл из жизни в 68 лет. Похоронен на Волковом кладбище в Ленинграде (Санкт-Петербурге).