Павел чем-то похож на главного героя фильма «Любовь и голуби». Такой же большой, нескладный мужик, растерянный во времени и пространстве. Рассказывает о себе, сильно заикаясь не из-за дефекта речи, а пытаясь подобрать слова, – кажется, он сам не понял, как оказался на улице.

– Я работал тут у одного три года назад, оставил у него документы, потом прихватило ноги, не смог работать, документы не отдали…

– А на улице как оказались?

– Жильё у меня было, машина – я всё отдал старшему сыну. Ушёл жить к сводной сестре, она умерла, оказался на улице. Бродяжил года полтора, ночевал в подъездах Старого квартала…

59-летний ангарчанин Павел попал в центр, став звездой местной прессы, – журналистка ангарской газеты сделала снимок, как он спит в кустах на обочине, завернувшись в какую-то ткань. Мы сидим в одной из комнат трёхэтажного центра социальной адаптации – он стоит где-то в недрах промзоны под Ангарском, у железной дороги. На Павла с соседней койки неодобрительно смотрит иркутянин Евгений. Он уверен: даже на улице нужно сохранять достоинство…

Специалист центра по соцработе Анна Роговская, работающая здесь со дня основания центра в 2009 году, рассказывает, что не все пациенты жили годами на улице. Есть среди них мужик, у которого сгорел дом, он сейчас добивается от мэра Ангарска, чтобы ему предоставили новое жильё. Есть дедушка, который жил с женой и приёмным сыном, – жена умерла, пасынок выставил дедушку на улицу.

– Со стариками это самая обычная история. У нас была бабушка, у которой было трое детей. Она глухонемая, жила в своём доме где-то в деревне. Старший сын уехал, дочь умерла, а младший вообще жил на её пенсию. В результате её хозяйство продали, а прописать у себя «забыли». Она попала к нам, сейчас её перевели в дом-интернат на постоянное проживание, – рассказывает Анна Николаевна. – В женской комнате сейчас живёт беженка с Донбасса – ей просто некуда идти.

Женские истории хоть и типовые, но находятся в диапазоне от неблагодарных детей до собственной безответственной жизни, когда сама во всём виновата. Одну женщину сдали в центр собственные дети, когда она сломала шейку бедра. Другая – очень чистенькая, приличная бабушка, всю жизнь жила с разными мужиками – и при этом 30 лет без паспорта. Последний муж умер, его дети чужую им женщину выгнали из отцовской квартиры. Жестоко? Но при этом собственными многочисленными детьми от предыдущих браков она никогда не интересовалась и даже не знала, где они живут, чтобы обратиться за помощью.

Иркутянин Евгений про себя рассказывает со смесью гордости и иронии: «Я – попрошайка! Пил, курил, болел, ноги отморозил по пьяни». По коридорам центра он бодро рассекает на инвалидной коляске, но присутствие духа не теряет. История его беспризорничества банальная: «Чёрные риэлторы подсуетились. Я хотел продать квартиру, уехать к бабушке в деревню – ну вот, помогли, продали. Я и уехал – на улицу…»

Дмитрий, 36 лет, строго поправляет: «У меня квартиры нет, но я не бомж – я на улице не жил, не побирался и не попрошайничал! Я работал, снимал жильё. Всю жизнь на стройках проработал, был грузчиком, доводилось жить в бытовках. Или жену себе найдёшь – молодую и красивую». О том, как оказался без квартиры, говорить отказывается – это старая история, жилья от родителей не досталось, он уже лет двадцать так живёт.

– Жизнь на улице разная – у кого-то хорошая, у кого-то очень плохая, – философствуют бомжи,рассевшись кружком в своей комнате: кто на кроватях, кто на инвалидных креслах. – Кто-то и на улице живёт лучше, чем дома, – сам себя кормит и поит.

Можно жить по собственным правилам – вот основная мысль, которую они пытаются доказать и другим, и себе. Кто-то сидит на паперти, кто-то лазит по помойкам, а кто-то работает. Кто-то «рассказывает красиво». Или подворовывает – тоже способ выжить.

Сколько стоит паспорт?

Центр в Майске был создан ещё в середине 2009 года, но тогда он был государственным. В конце прошлого года его отдали в частные руки – под эгиду благотворительного фонда «Оберег». Президент фонда Александр Соболев рассказывает, что конкурировать с государством за души людей оказалось очень просто – бюрократическая машина работает неповоротливо даже в этой сфере.

– Когда мы сюда зашли в декабре, 64% помещений было занято административными кабинетами. Центр был рассчитан на 50 человек, содержалось гораздо меньше. Тогда работало 37 человек, после оптимизации осталось 16. Представляете, здесь работали три бухгалтера и один экономист. Я их спрашиваю: «А что вы делаете?» Они сидят, мнутся и не могут объяснить. Я оставил одного…

Сейчас в центре содержатся 72 человека, в конце следующего месяца, когда отремонтируют ещё одну комнату, будет под восемьдесят. За неполный год через него прошли 124 пациента. Чтобы попасть сюда – стоят в очереди. Основу трудового коллектива составляют десять человек младшего медицинского и санитарного персонала. Ещё двое юристов целенаправленно занимаются восстановлением документов, которых у бомжей почти всегда нет. И трое охранников – по одному на сутки.

Восстановление документов – основная часть работы с клиентами центра. Большим достижением является то, что в центре имеют право оформлять временную регистрацию: это позволяет получить все документы, включая право на пенсию. По правилам срок обязательного содержания составляет четыре месяца, после чего человека должны либо отпустить жить и работать самостоятельно, либо устроить в другие госучреждения по состоянию здоровья и возрасту – в Марковский геронтологический центр, в Саянский интернат, в Тулунский ПНДИ (психо-неврологический диспансер-интернат), где они остаются жить насовсем. Но многие задерживаются именно потому, что им не успевают сделать полный пакет документов.

Недавно умер один из престарелых клиентов по фамилии Талибов. Он так и не успел получить документы, потому что оказалось, что последние три паспорта были поддельными – на разные фамилии. Его истинную личность выяснить так и не удалось. Кстати, с таким трудом восстановленные работниками центра паспорта для самих бомжей часто являются просто валютой. Выйдя весной, к теплу, из центра, они первым делом, пока прилично выглядят, идут в пункт микрозаймов и берут быстрые деньги, оставляя в залог паспорт. Суммы, как правило, не превышают 50 тысяч.

К зиме они приходят обратно сдаваться и перезимовать в тепле, но уже в другой центр, где их не знают. Там им снова делают документы, которые ожидает та же судьба – быть «забытыми» в «быстрозаймах». Проблема в том, что не существует ещё единой базы данных для подобных социальных учреждений, в которой бы таких «кочевников» вносили в «чёрный список».

– У меня по штату полагается приходящий психолог, но она мне честно говорит: «Александр, вы мне зря платите». Контингент у нас такой, что перевоспитывать поздно. Перед ней стоит такой бродяга – три ходки на зону, сорок лет промёрз на улице. Глупо ему говорить, что хорошо, а что плохо – он для себя уже давно всё решил, – рассказывает Александр.

Порядок в камере! То есть в комнате…

Люди приносят с собой свои привычки и порядки, и центр является занимательной моделью общества. Основная проблема здесь – пьянство, которое сложно за несколько месяцев вытравить из хронических алкоголиков. Не помогают 16 камер, установленных по периметру здания и в коридорах на всех этажах. Страшный для персонала период – с седьмого по девятое число каждого месяца, когда люди получают пенсии и зарплаты. С зарплатами, правда, приходят всего десять человек – остальные не работают либо по состоянию здоровья, либо по привычке к вольной жизни.

– Я с ними пытался говорить, повлиять как-то. А мне один раз объяснили: «У вас есть семья, работа, увлечения. А у нас ничего нет, только водка. Мы не можем получить удовольствие от жизни иным способом», – обескураженно пожимает плечами Соболев.

Хотя все правила общежития устанавливает персонал, любое общество всё равно – система самоорганизующаяся. Характерный пример этого – когда три месяца назад пришли несколько человек из мест лишения свободы. Сначала случился конфликт с одним из бомжей. Охрана вызвала администрацию едва ли не на бунт, и все были полны мрачных предчувствий, что зэки собираются установить свои порядки. Но делегаты от бывших сидельцев пришли и объяснили, что не отказываются соблюдать местный порядок – они только отказались сидеть в столовой и обедать с одним из бомжей, у которого оказалось несколько судимостей за изнасилования несовершеннолетних. Не только сидеть за одним столом, но и находиться с ним в одном помещении для бывших зэков было «западло».

С их приходом вообще неожиданно стало больше порядка. Александр признаётся, что, хотя соблюдение общего порядка лежит на охране и персонале, в быту регулирование отношений населения центра происходит через «авторитетов». Анна Роговская неохотно соглашается – они действительно пытаются устраивать свои порядки, хотя не всегда это идёт на пользу общему спокойствию.

– Бывает, придёт такой деятель в наколках и кричит: «Вы мне обязаны! Давайте паспорт! Давайте пенсию! Я инвалид третьей группы! Питание плохое!» А сам собрал весь металл в округе и неплохо с этого живёт. Но был и обратный случай. Приехал к нам жить дядя, 75 лет, тихий. Всю жизнь – по зонам. И как-то сразу все перестали пить, курить в комнатах, начали потише себя вести. Видимо, авторитет какой-то. Я против того, чтобы кто-то здесь устраивал свои порядки. Но людей из мест лишения свободы здесь мало, около десяти человек. Не так уж они и влияют на всех…

Пьянящий воздух свободы

Рассевшись кружком в своей комнате – одни на кроватях, другие на инвалидных креслах, бомжи рассуждают, как выжить на улице. Начинают с того, что будет завтра:

– Ну вот вышел ты из центра, да? Берёшь бутылку, идёшь к друзьям…

Про этот способ выхода из центра адаптации Александр Соболев чуть позже расскажет немного по-другому:

– Бывает, в них начинает играть эта свобода. «Всё достало, – кричит, – отпустите!» Мы их задерживать не имеем права, они обладают всеми правами граждан России. Мы спрашиваем: «Ну куда ты пойдёшь?» А он отвечает: «Поеду к Коляну в Тулун, он мой друган, не бросит на улице!» А Колян только женился, пить бросил, дети маленькие. И тут приезжает его «друган». Конечно, жена его на пинках из дома вышибет, и вот он снова на улице…

Безногий и неунывающий Евгений рассказывает: оказавшись на улице, на остатки денег он покупает еду, которая подешевле. Потом начинает искать, где бы «подколымить» – разгрузить в магазине, подмести двор, поколоть дрова. Цены договорные, но, как правило, бомжи соглашаются работать за обед, выпивку и мелочь «на похмелиться». Уверен, что работа сама найдёт человека.

– Ко мне как-то мужик подходит, спрашивает: «Сотню заработать хочешь?» Что надо делать, спрашиваю. Он подводит меня к своей «Волге», открывает багажник – там кот с дикими глазами сидит и шипит. Не знаю, сколько он его возил, но весь багажник «заминирован». Я рукав на кисть натянул, кошака вытащил, но и мужик не обманул – протягивает сотню.

Видимо, вспомнив, что без ног особенно дрова не порубишь, Евгений признаётся: «на попрошайке» выходит больше, но и тут свои особенности. Все людные места, где можно попрошайничать, в городе заняты. Там орудуют цыганские семьи. Организация простая – цыганская семья берёт себе двух-трёх бомжей, выделяет им место для работы. Работают только за жильё и еду – живут с цыганами в съёмных квартирах. Всю выручку цыгане забирают себе. В день один бомж может заработать до полутора-двух тысяч.

Тех, кто шарит в мусорных контейнерах, Евгений с сарказмом называет «сектой». Они там и кормятся, и работают – собирают цветмет, банки и бутылки на вторсырьё, тут же подбирают огрызки и сигаретные окурки.

– А ты думаешь, они мало с этого имеют? – не соглашаются с ним остальные члены «круглого стола».

– Как получится, – авторитетно настаивает Евгений. – День в карете – неделю пешком…

Но все соглашаются, что контейнеры также поделены и расписаны между «бригадами», из которых одни могут контролировать только один двор, другие – целый квартал. Туманно упоминают каких-то «бригадиров», которые могут компании бомжей за процент сдавать в аренду контейнеры одного дома, но признаются: лично их никто не видел.

Самый больной вопрос – где ночевать.

– Есть те, кто под клеёнкой спит прямо на улице: где упал, там и уснул, – презрительно говорит Виктор. – Я знаю случай, когда несколько бомжей вырыли землянку, обустроились, как деньги заработают – едут в баню, стираются. Люди разные. Человек человеку – рознь. Мужик мужику – рознь. Мент менту – рознь. Так и бомж бомжу – рознь, – неожиданно подводит он под простую мысль сложную философию.

Сам он бомжом себя не считает. Говорит, что судится с родственниками за квартиру. Сидит, поглаживая крепление протеза на колене: ногу потерял в тайге, сначала сломал, потом отморозил, и если бы не случайный лесовоз… Он многозначительно кивает головой.

Оборотная сторона «вольной воли»

Соцработники, правда, к этим байкам о воле и свободе относятся скептически.

– Есть необратимые случаи, когда человека привезут вечером – он пьяный, грязный, скандалит, отказывается мыться. Проспится до утра в изоляторе, утром кричит: «Отпустите, у меня есть выпить и курить, у вас этого ничего нельзя, мне свобода дороже»! А какая свобода? – задаёт риторический вопрос специалист центра Татьяна Кривошеева и сама отвечает.

Месяц назад привезли в центр совершенно слепого дедушку. Он сидел на паперти одной из церквей, куда его приводили две дочери. В центр привёз его батюшка из этой церкви. Дедушка месяц лежал под одеялом, нос не высовывал, только ел и отсыпался. Ему оформили пенсию, и через месяц дедушка оживился, дождался первых денег и засобирался обратно на паперть. Напрасно дочери, батюшка и соцработники убеждали его, что он снова всё потеряет, включая регистрацию и пенсию, – старикан на последние деньги заказал такси из Иркутска и уехал обратно, христарадничать.

– А как же их рассказы о прекрасной свободе? – с лицемерной наивностью спрашивает корреспондент «ВСП».

– А вы заметили, что о свободе они предпочитают рассуждать здесь, у нас? И очень боятся с нами расстаться…

Александр Соболев признаётся:

– В реабилитационном центре для женщин фонда «Оберег» удаётся ресоциализировать 60% попавших туда: когда женщина уходит от нас, заводит семью, содержит дом, работает. В центре адаптации для бомжей 80% возвращаются к прежней жизни. У них нет моральных сдерживателей, нравственных ограничений. Бывают случаи, что человек у нас отмылся, отъелся, устроился на работу, всё хорошо. А потом мы узнаём, что он по дороге сдёргивает с женщин цепочки и серьги, отбирает у подростков телефоны. И идёт сюда ночевать, как будто ничего не случилось.

Прощаясь, Татьяна неожиданно чеканно, словно давно обдуманное, формулирует:

– Пребывание в нашем центре – это закономерный итог жизни некоторых людей. То, что они здесь оказались, они заслужили сами своим жизненным путём. Их жизнь – это брошенные дети, жёны, родители, пьянство со школы, разгульный образ жизни, полная безответственность по отношению к себе и своим близким. Случайно здесь оказываются единицы…