«В Иркутской области создана масштабная минерально-сырьевая база, включающая месторождения более 60 видов полезных ископаемых, среди которых представлены крупнейшие в России объекты золота, редких металлов, поваренных и калийных солей, слюды, талька, ювелирно-поделочных камней, промышленных литий-бромных вод и многие другие, – подобную фразу можно встретить на многих профильных сайтах. – Качество и объём прогнозных ресурсов полезных ископаемых, выявленных в регионе, обеспечивают возможность эффективного проведения геологоразведочных работ на дефицитные и высоколиквидные виды минерального сырья». В числе последних – нефть и газ, марганцевые, титановые, золотые руды, уран, никель, медь, платиноиды, олово, вольфрам и полиметаллы.

Прочитанное не вызывает удивления – кажется, о природных богатствах Приангарья было известно с тех времён, когда Ломоносов сформулировал утверждение о могуществе России, которое прирастать будет Сибирью. Однако по историческим меркам относительно недавно – в 1870 году – авторы вышедшей в типографии Синицына книги «Иркутск и Иркутская губерния с очерком прочих губерний и областей Сибири» признавали, что минеральные богатства региона ещё мало исследованы. Но уже полтора века назад было известно о наличии здесь золота, железа «в изобилии», пластов каменного угля «в песчаниках, сопровождающих берега Ангары», соли «в виде камней, в озёрах и в ключах», а также графита и слюды.

Однако, продолжали авторы труда, «все эти богатства до сих пор ещё правильно не разрабатывались». Добыча полезных ископаемых производилась «случайно, вследствие особенных надобностей». «Самые сведения о них поверхностны, – делали заключение составители очерка об Иркутской губернии. – Многие местности ещё вовсе не исследованы в геогностическом отношении». Для масштабных изысканий нужен был импульс. И он возник несколько лет спустя.

Ещё Польша не погибла

«Я бы хотел начать экскурсию с нескольких главных этапов становления геологии Иркутской области, – начинает профессор кафедры динамической геологии ИГУ Алексей Корольков. – Сразу оговорюсь, что геологи выходили за рамки региона, но исследования начинали отсюда. Первый этап я бы хотел назвать, как ни странно, польским, потому что первые изыскания на территории Иркутской губернии стали проводить ссыльные поляки». В восстании 1863 года участвовало немало интеллектуалов, которые, оказавшись в Сибири, искали, где бы применить имеющиеся знания и творческую энергию.

Биография некоторых из них достойна приключенческого романа. Примером мог бы послужить Александр Чекановский – человек, когда-то получивший в Киевском университете образование врача, но увлёкшийся геологией и поступивший за соответствующим образованием в Дерптский университет. Ещё на этапе из Киева в Тобольск, который ему пришлось преодолевать пешком, Александр Лаврентьевич собрал значительную энтомологическую коллекцию. В Томске случилась незапланированная остановка – тиф. До места ссылки в Забайкалье Чекановский добрался в 1865 году, но уже год спустя перебрался в район Братского острога. Примерно в это же время академик Фёдор Шмидт (кстати, выпускник Дерптского университета), находившийся в Иркутске в командировке от Академии наук, узнал о судьбе польского исследователя и, заручившись поддержкой именитых учёных из Санкт-Петербурга, добился того, чтобы его назначили в Сибирский отдел Императорского Русского географического общества.

Чекановский уже в 1869 году взялся за изучение Байкальского хребта. Примерно в то же время он изучал «иркутскую угленосную формацию» в границах Иркутского и Балаганского округов губернии. «Пласты эти залегают полосой, юго-восточный конец которой касается Байкала, образуя берег озера между рекой Кот (сегодня известна как Большие Коты, или Котинка. – «СЭ») и мысом Кадильным, – писал Чекановский в отчёте для Сибирского отдела Русского географического общества. – Отсюда формация эта тянется на северо-запад и в этом направлении была прослежена мною до деревни Верхне-Зиминской, близ которой она, впрочем, не оканчивается, но, кажется, тянется значительно дальше вверх по реке Зиме. Рассматриваемая формация первенствует перед всеми другими ныне известными в губернии формациями по разнообразию веществ, в ней заключённых». Мощность пластов Чекановскому определить с высокой точностью не удалось, но он отметил, что по соседству с залежами бурого угля содержится железная руда.

Во время экспедиций 1871–1875 годов польский исследователь пересёк Сибирскую платформу с запада на восток и с севера на юг. Ему принадлежит заслуга в измерении её высот и исследовании пород, из которых она состоит. Наградой за это стало освобождение и дозволение приехать в Санкт-Петербург. Здесь Александр Лаврентьевич смог занять скромную должность учёного хранителя минералогического музея Академии наук и приступить к обработке материалов, накопленных за время изысканий. Делая отчёт о них Русскому географическому обществу, он представил проект новой экспедиции. Однако деньги на неё не выделили, к тому же не было никакой возможности погасить долг за предыдущие поездки.

Несмотря на все трудности, Чекановский опубликовал три фундаментальные работы, но ощущение несбывшихся надежд давило на него всё сильнее. Последней каплей стал ответ из канцелярии Александра II на прошение учёного поощрить братьев Каплиных – проводников-эвенков, участвовавших в его экспедициях: «Его Императорское Величество всемилостивейше пожаловал братьям Каплиным парадные крестьянские кафтаны наименьшей стоимости с удержанием их стоимости из сумм Географического общества». Александр Лаврентьевич покончил с собой 18 октября 1876 года.

Из солдат в геологи

Но дело Чекановского продолжилось. По пути в Омск он увлёк геологией своего соотечественника Яна Черского, также сосланного в Сибирь. Последний был приговорён трибуналом к службе в Амурском линейном батальоне в Благовещенске, но за взятку был зачислен в Западно-Сибирский линейный батальон. Должность денщика, которую он получил благодаря образованию, позволяла много времени проводить в библиотеке и дала возможность познакомиться с географами Григорием Потаниным и Александром Миддендорфом. Именно Миддендорф способствовал тому, что в 1871 году Черского перевели в Сибирский отдел Русского географического общества. До этого тот, впрочем, успел ходатайствовать о возвращении на родину. А после того, как его просьбу не удовлетворили, попытался получить разрешение поступить в Казанский университет. Отказ последовал и в этом случае. Оставался один путь – на восток, в Иркутск.

Первое время после прибытия в город Черский жил в библиотеке Сибирского отдела географического общества – пристрое к зданию Иркутского областного краеведческого музея, где раньше располагалось географическое общество. После этого он снял квартиру, дочь хозяйки которой, Мавра Иванова, впоследствии стала его женой. «Он её обучил грамоте и вдобавок увлёк геологией, – рассказывает Корольков. – Поэтому, говоря об изысканиях в Иркутской области, их именно вдвоём нужно рассматривать». Чета Черских, в частности, составила геологическую карту побережья Байкала. Материалы для неё были собраны к 1879 году, но значительная их часть сгорела во время пожара в Иркутске. Чтобы восстановить утраченное, пришлось организовывать новую экспедицию. За карту, составленную по её итогам, Ян Доминикович (на русский манер – Иван Дементьевич) был удостоен медали Русского географического общества и получил право уехать в Санкт-Петербург.

В столице Черский не задержался – желание продолжать исследования подтолкнуло к тому, что он упросил руководство Академии наук направить его вместе с женой и двенадцатилетним сыном в Якутию – в экспедицию по Яне, Индигирке и Колыме. Сам Ян Доминикович её не пережил, скончавшись от туберкулёза в низовьях Колымы. Но Мавра Павловна завершила начатое мужем, вернувшись в Петербург с отчётом и другими материалами.

Параллельно с тем, как работали польские исследователи, развитию геологии способствовали местные золотопромышленники. На участке набережной, где примерно 60 лет назад разместился Иркутский научно-исследовательский институт благородных и редких металлов и алмазов, в 1871 году по ходатайству купцов была создана золотоплавильная лаборатория. Своё функциональное назначение место сохраняет и по сей день, пусть специализация института несколько шире.

Геолог, географ, путешественник и писатель

«Второй этап становления иркутской школы геологии – обручевский», – ведущий «Прогулок…» указывает на мемориальную табличку на доме купца Солдатова на бульваре Гагарина, возле которого мы стоим. Та гласит, что в нём с 1895-го по 1898 год жил «выдающийся геолог, географ-путешественник, писатель, исследователь Центральной и Восточной Азии академик Владимир Афанасьевич Обручев». В то время учёный занимался изысканиями, связанными со строительством Транссибирской магистрали. Но впервые он, выпускник Горного института Санкт-Петербурга, оказался в столице Приангарья ещё в 1888 году по рекомендации своего учителя – профессора Ивана Мушкетова. Здесь Обручев стал первым штатным геологом на весь огромный Иркутский горный округ, в состав которого помимо одноимённой губернии входила территория современных Бурятии и Якутии, Забайкальского и Красноярского краёв.

Путешествие из Петербурга в Иркутск, в которое Владимир Афанасьевич пустился с женой Елизаветой Исаакиевной и семимесячным сыном Владимиром 1 сентября 1888 года, заняло шесть недель. В ноябре Обручев приступил к своим обязанностям, начав систематизировать геологическую коллекцию, знакомиться с геологической литературой и завершать отчёт об исследованиях в Туркмении, где он работал до того. Первая экспедиция состоялась в мае 1889 года – руководство Иркутского горного управления направило её для поисково-разведочных работ на месторождении угля на Оке, левом притоке Ангары. Оно оказалось богатым, но через несколько лет более мощные и протяжённые пласты были обнаружены вблизи Черемхова. Разработка угля началась именно с этого села, которое впоследствии стало городом, центром угольной промышленности Иркутской области.

Следующие два года Обручев работал на Бодайбинских приисках. «Он пришёл к выводу, что россыпи там исследовали неправильно, – отмечает Корольков. – Россыпь – это золото, связанное с речными отложениями, и находится оно в песке. Обручев заключил, что золотоносные пески перекрыты большой толщей пустых пород, мощность которых достигает 100–120 метров. После его исследований золото в Бодайбинском районе добывали даже из шахт». Учёный также обратил внимание на то, что речные долины богаты россыпями в том случае, если они пересекают коренные породы, обогащённые пиритом и кварцем. А через несколько десятилетий признал в качестве первоисточника золота тонкие кварцевые прожилки в толще пород. Тем самым он, среди прочего, предугадал открытие Сухого Лога – крупнейшего по запасам месторождения в России, лицензию на освоение которого в январе 2017 года приобрело совместное предприятие компаний «Полюс» и «Ростех».

«Районы, всё более удалённые от железной дороги»

«Третий период развития нашей школы геологии можно назвать переходным, – добавляет Алексей Тихонович по дороге от дома, где жил выдающийся учёный, до памятника. – Он начался после отъезда Обручева и длился до сороковых годов». Символично, что во время «Прогулок по старому Иркутску» этот путь занимает полкилометра по улице Российской. Начинаясь с набережной Ангары, где жили исследователи прошлого, он заканчивается у здания, в котором располагается отдел геологии и лицензирования по Иркутской области департамента по недропользованию по Центрально-Сибирскому округу.

Ровно посередине встречается мемориальная табличка с именем человека, немало поспособствовавшего развитию в регионе современной геологической школы, – академика Николая Логачёва, который с 1976-го по 1998 год возглавлял Институт земной коры СО АН СССР (позднее – СО РАН). «Первым человеком, который предсказал наличие алмазов на Сибирской платформе, был Михаил Михайлович Одинцов, – говорит Корольков, когда мы останавливаемся под ней. – И не только предсказал, но и организовал их поиски. В первой тунгусской экспедиции 1947 года работал студент Николай Логачёв. Одинцов в 1954 году ушёл в Институт земной коры, практически под его руководством строился Академгородок. Его дело продолжил академик Логачёв, который пришёл ему на смену».

В геологических изысканиях, начавшихся после победы в Великой Отечественной войне, тоже можно увидеть след Обручева. Владимир, старший сын Владимира Афанасьевича, был учёным секретарём горно-геологической секции конференции по изучению производительных сил Иркутской области 1947 года, предопределившей развитие региона на несколько десятилетий вперёд. Его младший брат Сергей рассказывал о геологическом строении и генезисе полезных ископаемых региона. Тон же задавал главный геолог Восточно-Сибирского геологического управления Николай Флоренсов, чей доклад был посвящён перспективам дальнейших исследований. В нём речь шла, в частности, о «проблемах» бокситов, золота, меди, полиметаллов, высокосортного асбеста и палеозойской нефти. «Геологические исследования в будущем должны захватывать районы, всё более удалённые от железной дороги, – подчёркивал Николай Александрович. – То есть Восточный Саян, Тунгусский бассейн, Лено-Бодайбинский район, Байкальскую и Витим-Олёкминскую горные области. Это направление согласуется с необходимостью геологического освещения и промышленного освоения новых угленосных, золотоносных, молибденоносных и слюдоносных площадей».

Дальше по таблице Менделеева

Современный этап развития геологии Иркутской области был связан не только с ними, но и с энергетическими полезными ископаемыми. С некоторой натяжкой в их число можно включить уран, поиски которого в регионе были организованы ещё в 1943 году для нужд советского атомного проекта. Поначалу работы ограничивались накоплением знаний и опыта, созданием и совершенствованием методики поиска радиоактивных руд. В 1944 году была создана Заганская партия, которая в течение трёх лет занималась оценкой ранее известной Заганской группы месторождений хлопинитовых руд в Забайкалье, а к 1946 году в Восточной Сибири действовал уже десяток поисково-ревизионных и гамма-каротажных партий и отрядов. Ещё более масштабные исследования начались после того, как 15 ноября 1947 года была организована Сосновская экспедиция. В советские времена она записала на свой счёт открытие Кодара-Удоканского рудного района, Алданской ураноносной провинции и Стрельцовского рудного поля.

Семьдесят лет назад на той же конференции по изучению производительных сил Иркутской области директор Московского филиала Всесоюзного нефтяного геологоразведочного института Василий Сенюков сообщал, что на территории Восточной Сибири «из осадочных пород наиболее широкое распространение имеют кембрийские отложения», с которыми «связана наибольшая возможность нахождения нефти» в регионе. Поисковые работы начались позднее и увенчались успехом 15 лет спустя, 30 мая 1962 года. «Фонтан, хлынувший на берегу Лены, позволяет со всей определённостью сказать, что у нас, в Иркутской области, есть большие горизонты нефтяной целины, – писала неделю спустя «Восточно-Сибирская правда». – Нынче в приленских районах работают кроме Марковской восемь партий разведчиков треста «Востсибнефтегеология»», а также группа специалистов геологического управления и Иркутского университета. В приленских же районах ведут детальную съёмку геофизики. Дать геологическое описание, составить карты, иными словами, подготовить к бурению пять таких площадей, как Марковская, – вот какая стоит перед ними задача».

Позднее к Верхнемарковскому нефтегазоконденсатному месторождению добавили Ярактинское, Даниловское и Верхнечонское. А в 1987 году партия под началом кандидата геолого-минералогических наук Геннадия Шутова открыла Ковыктинское газоконденсатное месторождение. Пусть впоследствии расходы государства на геологоразведку существенно сократились, ресурсов, разведанных геологами из советской и царской России, достаточно для работы большой промышленности Иркутской области. Свой неоценимый вклад в их освоение внесла местная школа науки о земле.