Книга «Александр Зиновьев. Прометей отвергнутый» вышла в серии «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия». Об идее её создания на презентации в Иркутской библиотеке имени Молчанова-Сибирского рассказал сам автор.

– В 2007 году в работе над выставкой, посвящённой годовщине кончины Александра Александровича, в Литературном музее ко мне подошла Ольга Мироновна Зиновьева и предложила поработать над биографией её супруга. Признаться, в тот момент я испытал состояние шока. Я знал масштаб личности и наследия Зиновьева, знал о его многотомных литературных, философских, логических трудах. Знал, но не читал. Писать биографию – это одно, другое дело осмыслить его творчество. Я не представлял, сколько по времени займёт чтение его трудов, ведь душа всегда стремится к разнообразию. Я много думал и, наконец, принял предложение. Первое время о своей работе постоянно говорил: «Если напишу…» И только в последний год в моём лексиконе появилась фраза: «Когда напишу…» Постоянно казалось, что взялся за непосильный труд: надо написать биографию, поговорить о его художественной литературе и изысканиях в логистике, рассказать о Зиновьеве как о карикатуристе и художнике. Я погружался в мир гения, удивляясь и поражаясь тому, насколько великим был его талант.

Александр Зиновьев разработал собственную социологическую теорию – логическую социологию. Построил научную теорию советского общества как образца общества реального коммунизма, которая была признана на Западе первой научной работой о реальном коммунизме. В книге «На пути к сверхобществу» (2000) он изложил основы собственной теории коммунизма и западнизма, перехода человека в стадию глобализации. Многие прогнозы Александра Зиновьева сбылись ещё при его жизни.

– Зиновьева мы знаем и не знаем. С его судьбой связана загадка умолчания, которая продолжает существовать и по сей день. Солженицын – другое дело, его все знают, даже если не читали. Зиновьев остаётся мерцающей фигурой, – рассказывает Павел Фокин. – На рубеже 80–90-х годов прошлого века в журнале «Иностранная литература» были опубликованы краткие анкеты писателей русского зарубежья. Здесь были Войнович и Аксёнов, менее знакомые имена, но о Зиновьеве я даже не слышал. Его не афишировали в советское время. Он был неугоден, из Союза изгнан в 1976 году за книгу «Светлое будущее», ходившую по рукам в самиздате. Неугодным Александр Александрович стал и в годы перестройки, оказался не ко времени и не ко двору.

Западная литературная критика роман Зиновьева «Зияющие высоты» в понимании советского мира ставила выше «Архипелага ГУЛАГа» Солженицына. Роман был переведён на десятки языков мира, издан во многих странах Европы и в США. А в России – тишина, хотя, казалось бы, идеологи должны были вступить в бой с политическим противником. Для советской системы он был намного опаснее Солженицына.

Зиновьев всегда мыслил опасно для власти – что в СССР, что на Западе, что в современной России. Потому что он никогда не приспосабливал мысль к вопросам личной безопасности и своего благополучия, а служил истине искренне и честно, направляя на её постижение всего себя целиком, весь свой разум и всю свою волю. Несомненно, в интеллектуальном плане он был неизмеримо выше любого генсека КПСС. Ведь интеллект – это не просто сумма знаний и тем более не какой-то объём информации, пусть самый огромный, доступный вождю и более никому. Интеллект – это не просто «способность мыслить». Интеллект – это совокупность разного рода способностей, которые определяют мощь разума и рассудка того или иного человека.

В то время, когда многие литераторы-диссиденты начали возвращаться в Россию, Зиновьев, живший во Франции, стал резким критиком «перестройки». Его позиция всех ошеломила: как же так, он, яростный антисоветчик, вдруг становится против преобразований страны? Зиновьев называл горбачёвскую «перестройку» «катастройкой», когда она ещё только начиналась. И оказался прав: перестройка в том виде, в каком её осуществлял Горбачёв, обернулась катастрофой. Александр Александрович считал, что Горбачёва и Ельцина при всех их прочих различиях объединяют общие качества: оба они нарциссы и геростраты.

Зиновьев был великим вольнодумцем, интеллектуально абсолютно свободным человеком, который ещё в «Зияющих высотах» объявлял себя «государством из одного человека», то есть свободным как от общества, в котором жил, так и от мирового сообщества.

Подобное мировоззрение неудобно для любого обустройства государства. Не случайно в сравнении его личности с Солженицыным он оказался фигурой, отодвинутой от широких информационных каналов. Возвращение из эмиграции Александра Исаевича было триумфальным. Два месяца страна наблюдала за движением поезда, который с востока на запад вёз писателя через всю страну. Этот поезд на час задержали в Ярославле, чтобы в Москве в новостной программе встретить его в «прямом эфире».

Возвращение Зиновьева было скромным. Правда, на следующий день состоялась пресс-конференция, длившаяся более двух с половиной часов. «Отчёты» журналистов оказались сдержанными, они сообщали о факте прибытия в Москву Зиновьева и ни словом не обмолвились о напряжении его мыслей, которыми он делился с собравшимися.

После переезда в Россию в 1999 году основным местом работы философа был Московский гуманитарный университет. До последнего дня своей жизни Александр Зиновьев оставался президентом Русского интеллектуального клуба, руководителем «Школы А.А. Зиновьева» Московского гуманитарного университета.

В 2002 году журнал «Вопросы философии» опубликовал статью об итогах ХХ века для российской философии. Там названо всего несколько имён философов советского периода и среди них – Зиновьев. Причём отмечено, что Зиновьев – самая яркая личность из всех названных. Для россиян он останется выдающимся русским мыслителем, философом, социологом и писателем, смелым и мужественным человеком, великим гражданином России.