Его рабочий день близок к концу. Темнеет за высоким окном профессорского кабинета, глуше голоса в коридорах его клиники, реже шаги за дверью. Теряют очертания книжные шкафы, становится неразборчивым текст диплома почётного члена общества невропатологов и психиатров, висящего над письменным столом, прячется у двери на маленькой вешалке пиджак, который он снимает здесь, у себя в кабинете, каждое утро, надевая белый докторский халат. Каждое утро в течение сорока двух лет – с тех пор, как стал профессором и принял кафедру нервных болезней Иркутского медицинского института.

Сейчас он спокойно сидит за широким и строгим столом, высокий, в белом халате, привычно положив на этот свой стол руки, и они тоже белеют, словно собирая на себя остатки зимнего дневного света. Руки его всегда кажутся мне мягкими, даже нежными: в короткие ли минуты отдыха, как сейчас, в долгие ли часы его профессорских обходов, во время ли осмотра особенно сложных больных в кабинете. За полвека работы врачом эти руки выдержали проверку на чувствительность к чужой боли, он доверяет им так же, как своей интуиции, знаниям, опыту. И сотни людей-сибиряков, проживающих в городах, далёких от Иркутска, из союзных республик, из-за рубежа обязаны ему, Хаим-Беру Гершоновичу Ходосу, своим исцелением, возвращением к жизни.

Из многих испытаний, подстерегающих нас на жизненном пути, испытание славой – одно из самых коварных. Не все его выдерживают, сохраняя в мгновения взлётов «добрый ум и умное сердце». Профессор Ходос из тех, кто это испытание выдержал блестяще. Имя его авторитетно в научном мире. Его знают в стране как талантливого учёного, тонкого клинициста, самобытного преподавателя. Он автор девяти глубоких монографий, учебника для медицинских вузов, по которому учатся будущие врачи в стране, руководства для практических врачей-невропатологов. Из-под его пера вышло более ста работ, которым суждена счастливая судьба: они редко стоят на книжных полках, чаще – в руках людей. Так что диплом, висящий в его кабинете над столом, говорит о многом: в нашей стране более пятидесяти тысяч врачей-невропатологов, но почётных членов научного общества всего двадцать. И он – один из двадцати.

Но вот несколько минут, вырванных из его обычного рабочего дня. Только что закончился профессорский обход, и сейчас кабинет не кажется просторным: ассистенты, ординаторы, лечащие врачи обсуждают больных. Не ищите его за письменным столом – он в уголке, на стуле у стены – возле книжного шкафа. Руки сложил на груди, закинул ногу на ногу, слушает, чуть подавшись вперёд. Слушает того, кто сидит сейчас за его столом, врача, ведущего больного. Только его вопросы, заданные после сообщения молодого коллеги, только его краткие замечания, обращённые ко всем, кто принимал участие в обходе, наводят на мысль о более точном им видении болезни, о более глубоком проникновении в сложный процесс человеческого страдания. Так определяются диагноз и методы лечения.

Иногда бывает и по-другому: экспромтом возникают по его же инициативе интереснейшие экскурсы в области, казалось бы, совсем далёкие от сиюминутной ситуации. Однажды после осмотра больного эпилепсией он, сидя на своём стуле у шкафа, вдруг вспомнил Достоевского и его страдающего князя Мышкина. И оказалось это отступление не случайным, а продуманным, ярким, полезным. Я убеждена, что в его общении с врачами, со студентами или больными он не позволяет себе вообще ни одного случайного жеста или слова.

– Почему садятся за мой стол во время обсуждения больных? – удивляется вопросу. – Разве место красит человека, а не наоборот?

И вспоминается, что все его сотрудники, с кем довелось познакомиться, прежде всего говорят об удивительной атмосфере демократизма, доброжелательства на кафедре. Я понимаю, что его стол – просто деталь, внешнее проявление чего-то более важного, человечного, мудрого. Может быть, того, о чём Виталия Ванифатьевна Берденникова, ординатор кафедры, сказала весьма точно: «Очень легко работать с профессором – он не настаивает, а наталкивает, не давит своим авторитетом, а подводит к выводу».

Чтобы было «свободно» при человеке, обладающем авторитетом, известностью, славой, нужна глубокая внутренняя культура самого человека. Впрочем, это и его, Ходоса, убеждение: врач должен быть интеллигентом. А он – врач, как говорится, божьей милостью, по призванию. Здесь истоки его уважения к больному, здесь корни клинической школы, утверждаемой им на кафедре: «Мы смотрим больного целиком, стараемся лечить не просто болезни, но человека». Когда в клинику поступает новый пациент, врачом изучается тщательно весь анамнез его болезни, врача интересует, и кем работает, какая семья, всё ли у него благополучно, какие привязанности, какие привычки у человека. «Одно положение должно быть всегда для врача основным, – написал однажды профессор, – подробно и непредубеждённо исследовать и обо всём думать».

Где кончаются в нём учёный и врач и начинается учитель? Не ищите этой грани, её нет. На лекциях студентам он сообщает знания, а учит молодых на протяжении полувека, учит всей своей жизнью, принципами, убеждениями, даже своим обликом и своими привычками. Вот он идёт по коридору, первым здороваясь с больными, вот во время своего обхода остановился перед закрытой дверью одной из палат и постучал, прежде чем войти. Всё это – машинально, всё это само собой разумеется. Это его суть. Но вот и другое. Закончен осмотр в палате, профессор уже за дверью, а ординатор, ведущий здесь больных, уловив их ожидание, останавливается, чтобы сказать: «Я сегодня дежурю, я ещё зайду к вам, товарищи». Другая палата. Постель тяжелобольного, почти не контактирующего с внешним миром. Ходос чуть в стороне. Пока лишь наблюдает, рядом – лечащий врач и её просьба: «Александр Анатольевич, пожалуйста, поднимите руку, ну пожалуйста…»

И это тоже он, но воспринятый умом, сердцем своих учеников, коллег по кафедре. И не только по кафедре. В 1941 году, накануне Великой Отечественной, в Иркутске было всего 12 врачей-невропатологов. Сегодня в областном центре – 120. В области более двухсот высококвалифицированных специалистов – невропатологов. Они работают в больницах, на участках, в рабочих профилакториях, на курортах. Все – выпускники Иркутского медицинского института, все прошли через кафедру нервных болезней, выйдя на самостоятельную дорогу не только с запасом знаний, но, и это очень важно, сформировавшись как врачи-гуманисты, унаследовав от учителя его отношение к больным.

Однажды вот в такие короткие минуты отдыха, как сейчас, он признался: «Главное утешение – у нас есть хорошие врачи». Конечно, это очень важно: учителю видеть начало пути, расцвет возможностей своих учеников. Л.С. Караиди, талантливый нейрохирург, практикующий в областной клинической больнице, С.И. Щупак, В.И. Окладников, Н.П. Явербаум – опытные невропатологи, выросшие на кафедре, участковые невропатологи-практики, которым кафедра вверяет судьбы своих пациентов, когда покидают они стены клиники, – всё это люди, близкие ему по духу. Люди, с кем сталкивается он ежедневно и среди которых ему щедро мыслится и хорошо работается. Ибо существует давно в его жизни связь обратная: не только он – окружающим людям, но и они, его коллеги по институту, по кафедре, по лечебному процессу, – ему. Это как в человеческом организме: нормальное существование возможно лишь при внутренней гармонии и взаимной зависимости всех нервов и клеток. Впрочем, он сам говорит об этой связи вполне определённо: «Проделанная мною работа – только небольшая часть того, что сделал коллектив института, но и эту малую долю я смог выполнить, лишь опираясь на помощь сотрудников руководимой мною кафедры…»

В его признании всё верно. В корректировке нуждаются всего два слова: «малая доля». èèè

Этапы своей жизни он может отмечать по-разному. Есть в ней события торжественные и яркие, как праздничные флаги на широком пути. Где-то вдалеке, за пронёсшимися десятилетиями, трепещет на ветру тридцатых годов первый: ему, доктору медицинских наук, присваивается профессорское звание и вверяется кафедра. Через десять лет, в год Победы – орден «Знак Почёта», ещё чуть ближе к сегодняшнему дню – орден Трудового Красного Знамени. «Почти вчера» – десять лет назад – звание заслуженного деятеля науки РСФСР. Буквально «накануне» сегодняшнего дня – в мае 1976 года – его выступление в Москве на советско-американском совещании по проблемам рассеянного склероза, и интерес, вызванный его двумя докладами об этническом иммунитете к этой болезни среди народностей Восточной Сибири… Так, следуя от флажка к флажку, он может мысленно пройти по жизни, словно по бархатной дорожке. Получится звонко, радужно, как в сказке, в которую он, медик, не верит. Предпочитает другой путь. Не такой парадный, зато живой и тёплый. На этом пути встречается, презрев годы, не завися от них, множество людей и событий; на этом пути живут в одном времени его мечты и их воплощение в действительность. Живёт он сам в сегодняшнем дне, а искры, высекаемые от встреч с прошлым, освещают его дорогу в день завтрашний.

Вот он 27-летний. Новенький диплом врача после окончания медицинского факультета Иркутского университета. Сразу четыре кафедры приглашают на работу. Он выбирает ту, где работы хоть отбавляй, но ставки штатного работника нет – кафедру нервных болезней. А поскольку нужно и зарабатывать на жизнь, становится ещё и санпросветчиком, читая лекции о культуре половых отношений и профилактике венерических болезней. Читает в рабочих общежитиях, в цехах, в посёлках, далёких от Иркутска, везде, куда его зовут. Однажды, после лекции в Хайте, рабочие преподнесли адрес, который он, не имеющий привычки хранить благодарственные письма и телеграммы, бережёт. В этом адресе есть такие слова: «Мы очень признательны вам за прочитанные лекции хорошим русским языком и без закручиваний». С тех пор много воды утекло, он прочитал за свою жизнь свыше двух тысяч лекций научно-популярного склада, не считая лекций в студенческих аудиториях. И всегда старался читать их «без закручиваний». Возможно, в этом один из секретов его популярности как лектора?

У истории с адресом есть продолжение. В год 50-летия Советской власти в редакции «Восточно-Сибирской правды» собрались за «круглым столом» люди, чьи судьбы были связаны с родным краем, определены революцией. Профессор оказался рядом с незнакомым ему человеком, и человек этот тихонько тронул его за плечо: «Не узнаёте? Это я писал вам в двадцать пятом году адрес в Хайте… Моя фамилия Алихнович». Есть у этой истории логическое завершение. На всю жизнь сохранил профессор своё преклонение перед словом. Для него оно – самое большое чудо, самое сильное оружие, способное вернуть человека к жизни или сразить его наповал. Он остался верным и работе просветителя. Это по его инициативе в факультетских клиниках организован лекторий, и ведущие врачи, профессора, преподаватели медицинского вуза читают здесь лекции больным, читает и он. Или другая тропа, истоки которой в прошлом, а устье – в его сегодняшнем дне. В годы Великой Отечественной войны тысячи раненых с повреждениями нервной системы прошли через руки иркутских невропатологов, через его руки. Только три процента остались инвалидами, остальные смогли вернуться или на фронт, или на работу в тылу. Он не только лечил в те тяжёлые годы, но и работал как учёный. Его книга «Травматические повреждения и огнестрельные ранения нервной системы» получила определение от крупных военачальников как «серьёзный вклад в фонд обороны нашей Родины». Книга эта увидела свет в разгар войны, а он уже думал о том, как станет работать кафедра в мирные годы. Наблюдая раненых, избавляя их от страданий, он всё твёрже убеждался в единстве невропатологии и нейрохирургии. В первом же послевоенном году на кафедре был создан нейрохирургический блок. И с того времени нейрохирургия проникла в диагностическую и лечебную работу его клиники. В сегодняшнем дне – это доверие, которое оказывают больные его ученику, хирургу Караиди, это студенты, которым его ученик читает лекции по сложнейшей области медицинских знаний, это тончайшие операции, выполненные с блеском.

Не только в отношении с людьми, но и в отношении к самому себе у него тоже ничего нет случайного. Это человек, оценивающий возможности, знающий, что ему нужно, и идущий к цели. Дело лишь в том, что в этой целенаправленности гармонично сочетается то, что нужно коллективу, больным, с тем, что нужно ему. Уезжая в отпуск, он берёт с собой чемоданы чужих неумных работ, диссертаций, своих ещё не законченных рукописей. Работает. После летнего перерыва, встречаясь с сотрудниками, совершенно искренне удивляется, если для кого-нибудь из них каникулярное время промелькнуло «просто так». Разве может быть полноценным отдых без работы интеллекта? Доцент его кафедры и тоже его ученица Ирина Иннокентьевне Кожова как-то вскользь заметила: «Профессор – человек, живущий наукой. Но не учёный ради науки, а наука его – ради людей».

Смотрите, как широк круг проблем, которыми занимается его кафедра: география рассеянного склероза, нейроинфекции, эпилепсия, курортология. Три докторских и 25 кандидатских диссертаций защищено на ней, но как отрицает профессор «чистое искусство», так отрицает он и «чистую науку», науку ради науки. Учёные, выпестованные им, – это прежде всего врачи, для которых главное – жизнь человека.

Наконец, ещё одна тропа в его жизни, начало которой в тех дальних годах, когда он только получил кафедру, а конца у неё нет – она уходит в будущее. Он создал, воспитал свой коллектив. Но вот два месяца, как в Иркутском медицинском институте новый заведующий кафедрой, 39-летний Евгений Михайлович Бурцев, недавно защитивший докторскую диссертацию и из нескольких предложенных ему для работы городов выбравший Иркутск. Совершенно сознательно он ехал «на школу Ходоса, на его кафедру».

Я не знаю, так ли уж просто, без душевных мук далась профессору передача созданного коллектива в другие руки. Но как встретили Бурцева в клинике? Устроили чаепитие, подняли бокалы с шампанским, Хаим-Бер Гершонович приветствовал молодого коллегу и преподнёс ему сборник научных трудов кафедры. Евгений Михайлович показал эту книгу, на первой её странице характерный острый почерк Ходоса – пожелание успеха в руководстве коллективом, в работе. А на научно-практической конференции врачей-невропатологов, которая собирается в клинике каждый вторник, они сидят рядом: молодой, у которого жизнь в Иркутске только начинается, и тот, кого Иркутск назвал своим Почётным гражданином и кто преданностью, любовью к городу оправдывает это звание.

По-прежнему в его клинике есть на втором этаже дверь с табличкой: «Кабинет профессора». По-прежнему он каждый день с половины десятого в белом докторском халате, по-прежнему его обходы ожидаются больными трепетно и с надеждой. Он – оптимист, сумевший сквозь годы пронести своё удивление перед жизнью, наслаждение ею…

– Так что же такое счастье, профессор?

– Что такое счастье? Не приходилось ли вам читать записки Льва Кассиля? Там есть выражение «жизнь в полный рост». Так вот я думаю, что изжить себя и жить в полную силу, в полный рост – это одно и то же, это счастье…

…Уже догорел, ушёл в прошлое сегодняшний день. Завтрашний у него необычный: ему исполняется 80 лет. Но, как и в будничный день, его будут ждать клиника, коллеги, больные…