Очарованный новым, только что созданным словом «Ангарострой», я несколько дней пробродил по местам, где будут попраны законы географии, законы течения рек, и вдохнул в себя бодрость и смелость дерзаний людей, которые идут против течения, которые не боятся застывших форм и кажущейся непреложности этих законов.

И хочу рассказать об этом.

Сначала проблема вырастала на бумаге…

Несколько месяцев тому назад в Иркутске на улице Ленина появилось учреждение, на дверях которого забелела немного странная вывеска – «Исследования по проблеме Ангаростроя».

Несколько месяцев тому назад ряд публичных и ведомственных докладов, заметки и пространные статьи в местной и центральной прессе сделали популярной эту самую проблему Ангаростроя. Проблему, которая родилась совсем недавно. Родилась – и завладела вниманием советской общественности, и наполнила собою будущую экономику всего нового Восточно-Сибирского края.

Сначала проблема Ангаростроя вырастала на бумаге, в стройных рядах сложных вычислений, на детальных картах и планах, вычерченных по всем правилам искусства. Выбросилась она в тайгу, на берега порожистых рек, к Байкалу, на Ангару, на Иркут, на Китой. И люди с мензулами, с нивелирами, с рейками и флажками, люди с топорами пошли по глухим местам, по топким падям, по хребтам и долинам проверять предварительные вычисления и первоначальные эскизные планы разных частей Ангаростроя.

Ангарострой – это грандиозное и смелое овладение спящей, неучтённой и зря пропадающей энергией сибирских рек. И в системе будущего Ангаростроя стоят последовательно задачи обуздания Ангары, Иркута, Китоя, Оки и ряда других рек, связанных через Ангару с Байкалом. В планах и проектах, которые детально разрабатываются, которые ещё не вышли из лабораторий последователей и изыскателей, чёткими контурами обозначены Большой и Малый Ангарострой. И попутно с ними, связанные энергетическими возможностями, спаянные единой экономикой края, сцементированные общим руководством исследовательских работ, уже сейчас более или менее конкретно вырисовываются эпизодические проблемы овладения мощью и силой той или иной реки.

Между Большим и Малым Ангаростроями, как составная часть их, вырастает проблема Иркута.

Известно, что Иркут впадает в Ангару. Известно, что Ангара течёт из Байкала.

Но я был несколько дней с людьми, которые самым уверенным образом, с самыми серьёзными намерениями ведут изыскания на предмет сброски Иркута в Байкал. Я был несколько дней в тех местах, где быстрый и прожорливый, текущий прихотливыми изгибами и образующий знаменитую иркутную петлю Иркут волею строителей будет повёрнут в своём течении вспять и потечёт в Байкал.

Где речка Быстрая

Затейливый деревянный дом с башенкой, остаток прихоти одного из строителей Кругобайкальской желдороги, прилепился у самой станции Култук. На этом доме нет никакой вывески, никакой отметки. Но все знают: здесь расположилась база Ангаростроя. Отсюда направляются люди, провиант, инструменты на работы, ведущиеся по Иркуту. Отсюда быстрые лошади уносят нас – меня и двух ангаростроевских инженеров – на речку Быструю, в деревню Быструю.

Восемнадцать–двадцать километров, которые мы проезжаем от Култука до Быстрой, превращаются для меня в живую, иллюстрированную живою природою, лекцию. Я выслушиваю её, вглядываюсь в осины, в пади и распадки и начинаю понемногу ориентироваться в кажущемся хаосе хребтов и лесистых склонов. Когда мы приезжаем в Быструю, я уже знаю: дорога, которой мы проехали, шла всё время вверх, взбираясь на хребты. И с каждым километром пути мы забирались всё выше и выше над Байкалом.

А там, куда мы направлялись, где речка Быстрая впадает в Иркут, ложе Иркута высится почти на двести метров над Байкалом. И там Иркут огибает Зыркузунский хребет узкой петлёй и стремится в каменистых, гранитных берегах по шиверам и порогам, как испуганный и злой гуран. И если на карте этой местности провести от Иркута к Байкалу кривую, то пойдёт она на большом своём протяжении по горизонтали и только совсем недалеко от Байкала повиснет в хребтах и оборвётся внезапно вниз. Стоит только по этой кривой прорыть канал и пустить по новому каналу воды Иркута, и они ринутся возле самого Култука с большой высоты – сильные, злые и обузданные и направленные на переплавку в электрическую энергию. Но, чтобы Иркут понёс сюда всю массу и мощность своих вод, возле Быстрой, в кремнистых берегах нужно соорудить платину. Преградить свободный ток реки и заставить её потечь вспять, к Байкалу, к Култуку, в турбины будущей гидроэлектростанции.

Это кажется всё таким простым и достижимым, что в первое мгновение я не вполне отдаю себе отчёт в значительности и трудностях предстоящих работ по сброске иркутных вод в Байкал. Но цифры и вычисления, которыми обмениваются между собою мои спутники инженеры, приводят меня в чувство. Я проникаюсь уважением к этим цифрам и к трудностям, которые кроются под ними. Внезапно я осознаю грандиозность предстоящих работ. И я думаю: какой же гигантский размах кроется в Большом и Малом Ангаростроях, если здесь, на Иркуте, у Култука, требуется обуздать природу, необходимо рыть многокилометровые каналы или туннели, строить высокую плотину, вгрызаться в гранит и доподлинно менять лицо земли!

Ведь овладение иркутной водной энергией даст всего по предварительным подсчётам гидроустановку в 130–150 тысяч л. с., в то время как Малый Ангарострой проектирует уже из сотни тысяч л. с., а Большой стремится опередить Днепрострой и побить мировые рекорды и идёт уже к миллионам лошадиных сил!

При зачатии будущего Ангаростроя…

Тремя бурливыми потоками, говорливо ворочающими камнями, течёт речка Быстрая у деревни того же имени в Иркут. В дельте Быстрой, на берегу Иркута, возле костра на примятой полянке в двух с половиной километрах от деревни расположился гидрометрический пункт Ангаростроя. В воде на разных глубинах забиты сваи, с которых производятся измерения высоты стояния реки. И на видном месте аккуратно обтёсанный столб, на лицевой стороне которого, обращённой к бурливому, вовсе не похожему на тот, который мы знаем у Иркутска, Иркуту, выведены знаки: «Ангарострой. Rр. № 1».

И дата.

Мне объясняют, что две латинские буквы Rр. означают слово «репер» и что этот репер, этот условный знак, отмечающий место, откуда могут идти разные изыскания, является первым знаком Ангаростроя в этих местах. Собственно говоря, это доподлинно первый признак настоящей работы по Ангарострою, которую я вижу. И знак этот поставлен всего за два дня до нашего приезда. Таким образом, я попадаю к самому первоисточнику работ, к самому началу их. Я присутствую в некотором роде при зачатии будущего Ангаростроя, будущих гигантских сооружений, будущего обуздания вольной водной стихии.

В этом районе работает ряд изыскательных партий Ангаростроя. У воды и на воде возятся с измерительными приборами гидрометристы. По хребтам, по тайге тянутся со своими приборами топографы и геодезисты. Вгрызаются в камень, в скалы и осыпи геологии. По тайге в укромных и привольных местах разбросаны таборы этих исследователей. Белеют палатки, вьётся дым. Тайга ожила. Её покой вспугнут новыми людьми.

По преимуществу эти новые люди все молодёжь. Среди них несколько девушек. Обжигаемые зноем, томимые таёжным гнусом, по кочкарнику, по марям, по труднопроходимым местам пробираются они по хребтам и долинам, делают просто и без всяких претензий своё дело. Порою, когда я приглядываюсь к ним, мне сдаётся, что они забывают, в каком грандиозном строительстве они принимают участие, и мне обидно за их спокойное, будничное отношение к проделываемой работе.

Мне кажется, что они ещё не охвачены энтузиазмом строительства, что до них ещё не дошло величие планов и проблем, в разрешении которых частично они принимают участие. Но я пристально приглядываюсь к этой молодёжи, расспрашиваю и узнаю, что все они здесь объявили себя ударниками и своеобразно законтрактовали себя: по добровольному побуждению дали обязательство не уходить с работ до самого окончания их.

Вехи победоносного пути

В районе Быстрой и Иркута работает во всех изыскательских партиях всего человек семьдесят. Но с каждым днём здесь всё больше и больше обнаруживается признаков Ангаростроя. Каждый день увеличиваются по тайге знаки Ангаростроя. И этими знаками он ведёт упорное завоевание тайги и рек.

Объезжая верхом вместе с начальником партии и инженерами этот участок, я замечаю в некоторых местах какие-то старые землемерные знаки. Кто-то уже проходил здесь несколько лет тому назад с барометрической и топографической съёмкой. И, читая по этим старым знакам, как по чёткому и понятному атласу, мои спутники рассказывают мне о том, что ещё в 1920 году здесь по заданию Иркутского совнархоза вёл исследовательские работы инженер Шмидт. Тогда ещё не народилась идея Ангаростроя, и инженер Шмидт вместе с Иркутским совнархозом ограничивались только задачей овладения Иркутом и подчинения его водяных ресурсов иркутской промышленности. Шмидт вёл свои изыскания с таким расчётом, чтобы, использовав высокий уровень Иркута над Байкалом, прорыть в хребте, вокруг которого залегает иркутная тридцативосьмикилометровая петля, туннель и по этому туннелю сбросить сильные воды реки в Байкал. Тогда были проделаны кой-какие предварительные изыскательские работы, но дело почему-то заглохло. И оно глохло бы ещё, быть может, долго, если бы не вспыхнула, не разгорелась ярко в наши дни идея Ангаростроя, приобретшая сразу своих энтузиастов, своих уверенных проводников.

Старые, поставленные в 1920 году знаки потускнели и разрушаются. Ещё несколько лет, и от них не останется никаких следов. Но зато вместо них, желтея свежими затёками, вырастают новые знаки. И эти уж несомненно не сгинут зря.

Новые знаки, отмечающие различные измерения и точные расчёты, – это вехи на победоносном пути Ангаростроя. По этим вехам пойдёт впоследствии строительство Большой и Малой Ангары. И вехи эти будут ещё не раз переставляться с места на место, не раз ещё путь Ангаростроя в процессе исследовательских работ претерпит изменения и перепланировки. Вот ведь и здесь, на Иркуте, я присутствую при предварительной намётке нескольких вариантов будущего строительства гидростанции. Пока намечено уже три варианта. Но не будет нисколько неожиданным, если появятся ещё новые варианты. Дело настолько ответственно, настолько грандиозно, в него предстоит вложить столько сил и материальных средств, что спешить и действовать безоглядно, без должной основательной подготовки никак нельзя.

Символическая экспедиция

Три варианта овладения водной силой и энергетическими богатствами Иркута объединены необходимостью сооружения плотины (а по одному из вариантов даже двух плотин) на Иркуте в районе Быстрой, недалеко от Куличьего Носа.

Я попадаю в своей поездке очень удачно: как раз при мне по Иркуту снаряжается небольшая экспедиция для определения наиболее удобного и подходящего места для сооружения плотины. В этой экспедиции принимают участие приехавшие из Иркутска инженеры и работающий в этом районе ангаростроевский геолог.

Наша маленькая экспедиция является в некотором роде символической. Иркут в том месте буен, капризен и неукротим. Нам предстоит спуститься по нему километров восемь–десять и перевалить через шиверы до порогов. Места опасные, и плыть тут нужно умеючи. Поэтому приходится прибегнуть к услугам «лоцмана», быстринского крестьянина – старожила, который знает реку как свои пять пальцев и который берётся (за хорошее, конечно, вознаграждение) спустить нас безопасно и с наибольшими удобствами по иркутным шиверам.

И вот по делу, связанному с наивысшей современной техникой, нам приходится пользоваться помощью и сноровкой таёжного человека, который действует, руководствуясь, скорее, инстинктом, а не знаниями, у которого первобытное чутьё и который смотрит на нас и на все наши затеи снисходительно и, может быть, даже с некоторым чувством превосходства. Этот таёжный человек ведёт нас по Иркуту уверенно. Самодельное, наспех вытесанное из цельной лесины рулевое весло в его руках превращается в какой-то точный инструмент. И, поглядывая на нас с хитрецой и с немного глумливым добродушием, он, ей-ей, уверен, что овладеть этой рекою, по шиверам и порогам которой он уже десятки раз проводил плоты и лодки, в силах только он и ему подобные. И он, наверное, считает сказкою все эти разговоры о том, что можно повернуть течение Иркута в другую сторону, что можно заставить реку изменить свой путь и направить воды по указанию и по прихоти человека!

О чём не подозревает «Михайла Иваныч»

Но ещё символичней и знаменательней становится наша поездка дальше. Наш лоцман высадил нас из лодки по ту сторону шивер. Мои спутники вышли на берег и стали осматривать скалы, в которые местами втиснулся Иркут. Геолог (женщина, непринуждённо и привычно справляющаяся со своим делом в этих таёжных местах) откалывал молотком образцы пород. Я брёл немного смущённый своим положением бездельного наблюдателя. На крутых берегах буйно свивались густые заросли. Высокие кедры легко вздымали отягощённые созревшими шишками кроны. Местами ярко и густо рдел малинник, поражал обилием ягод. Чернела смородина. Тайга манила своим обилием, своими богатствами. По-таёжному чего-то недоставало. Но нет, оно, оказывается, было на месте: на гладком песке, только недавно омытом спавшей водою, отчётливо виднелся свежий медвежий след. «Михайла Иваныч», по-видимому, прошёл совсем недавно. Прошёл, судя по следу, не торопясь, напившись студёной воды после вкусного и обильного завтрака. Да и зачем ему было, собственно говоря, торопиться? Разве он не находился у себя дома, в глуши, в родной тайге?

«Михайла Иваныч» и не подозревает, что люди, ступившие по его следу, идут с намерением коренным образом изменить тайгу, наполнить её шумом и грохотом многолюдья, насытить её трудом и пустить в дело, в полезное дело втуне спящие и гибнущие леса, непроходимые хребты и, главное, спящую или без толку бушующую силу воды. «Михайла Иванович» не знает ведь о существовании проблемы Ангаростроя. Ему чужды и недоступны многозначные числовые выкладки, планы, чертежи, докладные записки. Он верит в неизменность тайги и в её законы – жестокие и неумолимые. И потому проходит он, опережая человеческий след, спокойно и самоуверенно.

А я гляжу на свежий отпечаток медвежьих лап на песке и вспоминаю выдержки из какой-то статьи одного из энтузиастов и авторов идеи Ангаростроя проф. Александрова:

«…Древесина ели и пихты будет служить основой бумажного и вискозного производства. Сосна даёт строительный материал, который, если его выпускать в пиленом виде, может уйти достаточно далеко. Лиственница и кедр, обладающие очень противогнилостной древесиной, могут найти широкое применение в изготовлении деревянной черепицы, здесь можно будет использовать и маломерный лес нагорных районов…»

Всё, всё богатство, которое находится сейчас в исключительном и безраздельном обладании «Михайлы Иваныча», будет пущено в ход, пойдёт в дело, лишь только человек покорит себе воды Иркута, Ангары, Китоя и других родственных Ангаре рек. Но не в этом главное назначение гидроустановки на Иркуте. Оно связано с ископаемыми богатствами. Серебро-свинцовые и вольфрамовые концентраты Забайкалья – вот высшая точка будущих достижений, подчинённых ритму турбин вод Иркута. «Вольфрамовые и молибденовые месторождения Забайкалья являются единственными промышленными в СССР. В Прибайкалье имеются месторождения марганца, кварца, хрома, никеля и пр. Запасы Нерчинского района в переводе на металлический цинк осторожно оцениваются в 325 тысяч тонн, а менее осторожные подсчёты увеличивают эту цифру втрое. Условия развития электроэнергетики в Нерчинском районе неблагоприятны – там нет мощных запасов углей, нет достаточного количества водной энергии да и дровяного топлива немного. Поэтому признано целесообразным нерчинские цинково-свинцовые руды перерабатывать на месте в концентраты, выдерживающие перевозку, а электролиз их в ближайшее время производить в Кузнецком бассейне. А возить эти концентраты придётся 3000 километров мимо Байкала, Ангары, Иркута. Поэтому Ангара, в частности Иркут, безусловно может перехватить их на полпути и поставить у себя их электролиз…»

Придёт новая романтика…

Я ловлю себя на некоторой жалости к «Михайле Иванычу», которого скоро выгонят из уютной и удобной тайги. Но я понимаю, что это своеобразная дань старой романтике. Романтике, которая обречена на гибель, на смену которой идёт новая романтика – в блеске и сиянии электрических солнц, в шуме и гудении турбинных колёс, в свисте и звоне двигателей, рычагов и трансмиссий.

Поэтому, пробираясь с трудом по осыпям и приуроченным «быкам» вслед за инженерами и геологом, я очень скоро забываю и о медведе, покой которого в ближайшие годы будет напрочь нарушен, и о тайге, которая перестанет быть тайгою, и о старой, умирающей романтике. И начинаю почти наяву видеть преображённые индустриализацией ныне глухие, мёртвые и бесполезные места…