Строительство церкви на территории тюрьмы ещё не завершено, но она уже вовсю используется по назначению – помогает грешникам прийти к покаянию.

– Не ради украшения возведён здесь такой красивый храм, а для того, чтобы люди, которые несут тяготы уз, получили возможность примириться с Богом. Только благодать божия может исправить заблудшего, а человеку с дубиной это не под силу, – убеждён отец Евгений.

И начальник СИЗО, полковник внут­ренней службы Игорь Мокеев, представляющий в этом диалоге как раз назначенного государством для работы с заключёнными «человека с дубиной», с подобной постановкой вопроса вполне согласен. Ведь принятая в советское время лагерная система перевоспитания по Макаренко давно уже признана неэффективной, однако образовавшаяся в этом процессе брешь так до сих пор ничем не заполнена.

– Сколько общаюсь с замполитами в колониях, они в один голос говорят: «Всё, батюшка, нет больше никакого воспитательного ресурса, кроме церкви». Это не значит, конечно, что церковь от своего имени воспитывает, она от имени Бога назидает, указывает путь. Даже самому отъявленному негодяю, совершившему ужасное преступление, – говорит отец Евгений.

– А вы в личные дела своих прихожан не заглядываете? – интересуюсь я у него. – Сейчас ведь санкцию на арест суд даёт только обвиняемым в особо тяжких преступлениях да опасным рецидивистам.

– Нет, я их дела не читаю и в их прошлое не вникаю. Зачем? Государство определило им срок содержания под стражей или наказания – оно, конечно, имеет власть на это. Но оно может и ошибиться. А у церкви важнейшее попечение – о душе человека. Если он своё прошлое принесёт на исповедь, со слезами покается – он спасён. И священник радуется.

– Это правда, меня самого слеза пробивает, когда рецидивист, матёрый преступник кается, – подтверждает отец Александр.

– А они прямо-таки каются со слезами?

– Ещё как! – хором подтверждают батюшки.

– Когда человек придёт к Богу через исповедь, сыновнюю покаянную слезу – он другим становится в принципе. Это самое важное, – говорит отец Евгений. – Ведь ничто не имеет смысла, если попавший в эти стены останется тем, кем был. Не без промысла божь­его попадает человек за решётку или колючую проволоку. А если ему предстоит сидеть 25 лет, как выжить? Где взять силы для смирения? Их даёт Бог, но прийти к нему можно только через личный вопль: «Прости, Господи!» Гос­подь научает восходить к вершинам духовным. Без церкви это невозможно. Когда люди оказываются рядом с храмом, они начинают смотреть на жизнь по-другому.

Начальник тюрьмы приходит к тому же выводу, оперируя более приземлёнными понятиями. Он пытается – ни много ни мало – оценить воздействие Бога на подозреваемых в злодействе… в цифрах.

– Просто берём статистику, – убеждает полковник. – Храм стоит посреди главного режимного корпуса, где содержатся ранее отбывавшие наказание в местах лишения свободы. За те месяцы, что двери церкви открыты, конфликтность в камерах резко пошла на спад. Вот доказательство – травматизм снизился за это время в пять раз. Чем это объяснить? А не тем ли, что окна в камерах выходят на храм? Божий дом перед глазами – уже сдержива­ющий фактор.

Полковник внутренней службы, как и его собеседники в рясах, тоже считает: возрождение старинных православных традиций сегодня будет самым уместным.

– Храм Бориса и Глеба существовал в иркутской тюрьме уже два века назад. Почему, думаете, именно 10 июля мы отмечаем день образования иркутской тюрьмы? Из летописи известно, что в этот день заложен на территории тюремного замка (так раньше назывался нынешний СИЗО-1) храм во имя святых мучеников Бориса и Глеба. В те времена доктор был в этом учреждении приходящий, а священник – кадровый. Считалось, что попечение о душе преступника не менее важно, чем забота о его физическом здоровье.

Признание воспитательного ресурса церкви шло постепенно. Десять лет назад, когда отец Александр был благословлён правящим архиереем на духовное окормление заключённых, в иркутском СИЗО была только молельная комната. Тесная и холодная, она не очень годилась для этих нужд. Батюшка вёл здесь беседы с несовершеннолетними обвиняемыми, приходили молиться осуждённые из хозобслуги изолятора. Тогда и родилась идея вернуть на территорию тюрьмы храм. Потребность в нём большая – и для тех, кто сидит, и для тех, кто несёт службу. В 2008 году на месте будущего храма заложили камень. Средства на строительство собирали, что называется, всем миром – и сотрудники, и осуждённые перечисляли из заработка. Большой вклад внесли предприниматели. Возводили церковь собственными силами. «У нас же тут столько умельцев сидит», – поясняет начальник. Деревянный храм вышел красавцем. 6 августа прошлого года, к тысячелетию со дня мученической кончины святых благоверных Бориса и Глеба, в нём был отслужен молебен князьям-страстотерпцам. К сегодняшнему дню почти готов иконостас, идут ещё работы с алтарём, а на балкончике напротив него в Пасху уже размес­тится хор. Отдельный вход у помещения, предназначенного под воскресную школу, – прежде всего для несовершеннолетних. В нём завершается отделка. Начальник тюрьмы и батюшка мечтают теперь о колоколах. И мечты эти вполне реальны. Эскиз готов, есть мастера на примете. Необходимый материал (звонница задумана из лист­вяка) готовит один из бывших сидельцев. Он в своё время принимал участие в строительстве Борисо-Глебского храма, занимался резьбой по дереву. Пока сидел здесь, пришёл к Богу, покрестился. («Иногда люди Бога благодарят за то, что оказались в тюрьме. Он из таких», – говорит по этому поводу отец Евгений.)

В храме мы появились часа в четыре и застали последних на тот день прихожан. Пятеро сокамерников ставили свечи, присланные родственниками. Староста из осуждённых следил за порядком в отсутствие батюшки. Световой день заканчивается, а с ним и прогулки, к которым привязано посещение церкви тюремными жителями.

По словам начальника СИЗО Игоря Мокеева, храм Бориса и Глеба – на сегодняшний день единственный в России, где прихожанами являются подследственные, которые содержатся под стражей в камерах изолятора. Обеспечить для них возможность участвовать в таинствах церкви было совсем непросто. Прежде всего технически, из-за необходимости соблюдения требований закона о раздельном содержании различных категорий заключённых. Враз их в храм не запустишь. Даже на богослужении так называемые первоходы должны быть изолированы от рецидивистов, несовершеннолетних надо держать отдельно от взрослых, а подельников в интересах правосудия следует лишить всякой возможности на сговор. В церковь, чтобы помолиться и поставить свечку, сидельцы могут зайти при желании после ежедневной прогулки. Для этого отгороженные друг от друга дворики, где сокамерники дышат свежим воздухом, разместили поближе к храму и построили специальный переход в дом божий.

– Выводить из камер в храм начали только в нынешнем году. За это время церковь посетили 335 обвиняемых и подозреваемых в совершении преступлений, – докладывает замполит. По его словам, после первого же посещения храма заключённые начинают интересоваться, как правильно вести себя в нём. Резко вырос в последние месяцы интерес к православной литературе, её стали разбирать из тюремной библиотеки.

После посещения храма Игорь Мокеев с удовольствием проводит для нас с фотокорреспондентом экскурсию по тюрьме, показывает своё хозяйство. В общем-то, мы бываем здесь регулярно и сами можем судить, как год от года меняются к лучшему условия жизни здешнего населения. Сегодня следственный изолятор с горшечными цветами и картинами на стенах, облицованных плиткой, затейливыми коваными решётками на дверях, ковровыми покрытиями на полу коридоров больше похож на образцово-показательное общежитие. В камерах (на некоторых этажах – двухкомнатных) стоят холодильники. Утверждено восемь вариантов меню – кормят заключённых в соответствии с возрастом и состоянием здоровья. Недавно возобновлена работа пекарни – только уже с современным оборудованием и в реконструированных помещениях. От старого здания оставался лишь остов, менять пришлось всё – начиная с крыши и заканчивая сетями водопровода и канализации. Зато теперь на стол заключённых 600–700 выпеченных за смену булок попадают горячими. Следующими пунктами «экскурсионной программы» стали новый швейный цех и отремонтированное общежитие для осуждённых женщин, работающих в хозобслуге. В нём добавилась комната, оборудованная стиральными машинами-автоматами для личных вещей. На обратном пути мы заглянули на этаж, где расположились несовершеннолетние обитатели тюрьмы. Их сейчас 36, и внимание к ним особое. В учебном классе восьмиклассники-акселераты корпели над «письмом к маме». Листочки перед ними оставались в основном чистыми – видимо, задание, полученное от старшего инспектора по социальной работе Елены Манукян, показалось крутым подросткам непосильно трудным. Часть парней в это же время находилась в спортзале – одни качали пресс на навороченных тренажёрах, другие сражались в теннис. В больницу мы идти «с инспекцией» категорически отказались – были сильно впечатлены в прошлое посещение этого блока. Достаточно сказать, что на одного специалиста в белом халате в тюрьме приходится чуть больше десятка пациентов. О такой доступности медицинских услуг мы на воле даже мечтать не смеем.

И всё же тюрьма при этом остаётся тюрьмой. Звяканье запирающих устройств через каждые несколько метров, наглухо закрытые металлические двери камер, в которых каждый стул намертво приделан к полу, не позволяют забыть о том, что мы находимся в так называемом месте лишения свободы. Важно, однако, что теперь не только точки несения службы сотрудников ФСИН, но и большая часть камер, в которых томятся заключённые, оборудованы видеонаблюдением и громкой связью. Так что разговоры о «территории пыток», «выбивании нужных следователю показаний» теряют смысл.

Арестанты в следственной тюрьме задерживаются, как правило, ненадолго – до двух лет, если дело доходит до апелляции. Но за это время у людей с неустойчивой, деструктивной психикой, находящихся под стражей, возникает немало проблем, разбираться с которыми приходится психологам. Администрация режимного учреждения очень надеется, что «климат» в камерах теперь поможет изменить к лучшему церковь. Взять хотя бы такую больную для следственного изолятора тему, как суициды. Верующий вряд ли полезет в петлю, поэтому сейчас в храм начали водить и «карантинных» – новичков, которых ещё не распределили по общим камерам. Они, как известно, больше подвержены опасности свес­ти счёты с жизнью, принявшей такой неожиданный и страшный оборот. В 2016 году в СИЗО-1 обошлось без самоубийств, и эту позицию здесь надеются удержать.

Затронули мы в беседе со служителями Закона и Бога такой актуальный на сегодняшний день аспект, как противодействие экстремизму. На церковь и в этом плане возлагаются большие надежды. Экстремисты научились использовать субкультуру зоны для того, чтобы, промывая мозги так называемым обиженным – людям с самым низким социальным статусом за колючей проволокой, готовить из них смертников: здесь, мол, вас не принимают, а перед Аллахом все равны. Стратегическая задача, которую, по словам Игоря Мокеева, ставит администрация

СИЗО, – способствовать созданию уже в камерах следственного изолятора христианских микрообщин. Православные церкви действуют сегодня практически во всех колониях, и важно, чтобы после приговора осуждённый сразу попал в поле их влияния. Тогда меньше вероятность, что в исправительном учреждении новичка смогут перетащить на свою сторону группы ваххабитского толка.

«Это будет эффективное противодействие экстремизму», – убеждён Игорь Мокеев. Сейчас в СИЗО содержатся 933 человека, из них жителей территорий, где основная религия ислам, не больше восьми процентов. А реальных мусульман и того меньше – человек 30 на всю тюрьму. Большинство сидельцев просто не знают ничего о Боге, но теперь у них появилось больше возможностей «познакомиться» с ним и определиться с выбором дальнейшего пути.

Кто знает, может быть, со временем батюшка опять, как в старину, займёт своё место в штате церкви, действующей на территории пенитенциарного учреждения. В России, по словам Евгения Старцева, сегодня 17 тысяч священников, а в царское время их было 450 тысяч. «Эта цифра зависит от духовных потребностей общества, форсировать процесс смысла нет», – убеждён отец Евгений. По его мнению, СИЗО может стать как серьёзной школой благочестия и исправления, так и рассадником бесчинства и беззакония. Всё зависит от того, удастся ли здесь противостоять распространению криминальной субкультуры и привить человеку, попавшему в эти стены, самое необходимое для него – веру.