Валя Юдина с детства чувствовала в себе творческие задатки, но отец посоветовал овладеть земной профессией, и она выучилась в сельскохозяйственной академии на ветеринара. Великолукская девчонка приехала по распределению на край земли – в приамурский зверосовхоз. Сразу уверенно взялась за дело. Параллельно начала писать в местные газеты, и её заметили.

Очень скоро истинное призвание Валентины взяло своё. И в 25 лет – редчайший случай – она стала редактором газеты «Тихоокеанский комсомолец» во Владивостоке. Руководителем творческого коллектива была превосходным, умным, добрым, понимающим. Её и сейчас там помнят. С талантливых авторов сдувала пылинки. Повезло, что в недрах Интернета я отыскала воспоминания тогдашнего корреспондента «Молодёжки» Вадима Полторака. Журналиста, пишущего о море, Валентина Ивановна сама встретила у трапа корабля и предложила работу. Вот эти строки: «Итак, мне представилась молодая полноватая женщина с круглым лицом и совершенно неподходящим для редакторской должности добрым взглядом». Она ни разу потом не разочаровалась в своём сотруднике, а когда события в редакции стали разворачиваться драматично, сама устроила его на радио. «Этот человек у меня в коротком списке лучших людей, встреченных в жизни», – написал он.

Уже заканчивалась хрущёвская «оттепель», а её корабль и не думал заходить в гавань идеологического послушания. В кают-компании редакции собирались свободомыслящие авторы. Дерзкие поэты и писатели порядком раскачивали корму. И особо это умудрялся делать один бесстрашный человек, который оставил в жизни Юдиной глубокий след: Борис Черных – писатель, педагог, общественный деятель, диссидент. За ним следили. Психушка и зона в его судьбе были ещё впереди, а пока он своим острым, отточенным пером писал совершенно неудобные для власти статьи и имел влияние на молодёжь. Юдину вызывали на ковёр, давали выговоры со зловещими обвинениями той поры: «начётничество, извращение ленинских слов». Наконец, один «антисоветский» материал переполнил чашу терпения партийных аппаратчиков, и редактора сняли с должности, выдав ей в крае волчий билет. Это был 1966 год.

Вот тут и пригодилась опальной журналистке земная профессия, о которой говорил отец. Выходит, подстелил ей в жизни соломку. Валентина Ивановна устроилась главным зоотехником в зверосовхоз на берегу Охотского моря. То, что с её приходом шкурки у песцов исправились и заблестели, это понятно. Юдина сразу стала заботиться не только о животных, но и о местных работягах. Особенно поддерживала многодетные семьи. Ночью на кормокухне тайком раздавала родителям камбалу, минтай, морскую капусту. Сейнеры исправно доставляли рыбу на берег. Зверькам её хватало. Но в магазине дары моря стоили денег и были не всегда. Помимо основного дела она продолжала печататься в журналах «Новый мир», «Юность», «Север», поднимала темы, которые мучительно вызревали во времени.

Через несколько лет судьба связала её с Иркутском, сначала с телевидением, потом с «Восточно-Сибирской правдой». Она возглавила партийный отдел, который был менее всего ей по душе. Но умудрялась даже в официозном жанре передовой статьи находить человеческий интерес и непафосные слова. Вскоре её кабинет превратился в боевой штаб, где пытались найти правду самые разные люди. Для каждого находилось время и поддержка по мере сил. Любимыми героями журналистки были крепкие хозяйственники, которые знали, чего хотят и как этого добиться. О них написаны замечательные очерки, самые лучшие – о председательском корпусе Приангарья. Она стремилась выехать на простор полей, профессиональным взглядом оглядеть ферму, вникнуть в тревоги и сомнения людей. И потом долго помнила доярок и механизаторов по имени-отчеству. Ещё несколько строк её друга Вадима Полторака: «Валя обладала редкой естественной поведенческой мудростью, умея самим своим присутствием погасить конфликт и унять чью-то боль».

И уже всё хорошо было у неё в Иркутске: образовалась семья, родился сын. Правда, трудно отпускала старшую дочь, которая по любви отправилась за мужем в Америку. И тут эта беда – тяжкая болезнь с неопределённым исходом. В онкологии проходят несколько стадий надежды и отчаяния. Валюша держалась мужественно, как может держаться мать ещё совсем маленького сына. Когда она выписывалась из стационара, соседки по палате плакали, не хотели её отпускать. В тяжких больничных условиях от неё исходил не тот бравый чрезмерный оптимизм, раздражающий болящего человека. Нет, она всё понимала и для каждого находила пропущенные через себя аргументы надежды. Для одной из своих соседок по несчастью даже успела через газету организовать помощь. Мне было поручено рассказать, как женщина после тяжёлой операции возвращается в деревенский дом, а там её ждут малышня и слепой муж. Читатели откликнулись на эту беду, прислали одежду, продукты, отремонтировали телевизор. Мы ездили с Валентиной Ивановной к ним домой, ей надо было самой убедиться, что напасти отступили.

Во время своей болезни она слетала через океан к дочери, где прошла клиническое обследование. Американские медики с уважением отзывались о русской больной – насколько мне известно, о нашей Валентине Ивановне был даже снят небольшой документальный фильм. Но по тамошним правилам ей откровенно сказали, что благоприятных вестей ждать не стоит, надо просто жить, сколько отпущено Богом. А отпущено уже было совсем немного.

Как-то раз она прочитала мне стихи поэта Владимира Михалёва. Они – о жаворонке: «Гнездо вверх дном, птенцы запаханы, вспорхнул и канул в небосвод. Надрывно охает и ахает, а люди думают – поёт». Ведь зачем-то выписала их в свой блокнот. И я, кажется, понимаю зачем: для неё это было важным. Нельзя, нельзя в таких случаях ошибаться…