«Для моего счастья нужен блеск красок и металлов… природа дала мне чувства пылкие», – писал Медокс в своих записках.

Впервые Медокс обратил на себя внимание в 1812 году. Он был сыном выходца из Англии Михаила Григорьевича Медокса, учредителя и многолетнего директора московского Большого театра. Сын был рано изгнан из отцовского дома за распутный образ жизни.

Медокс поступил на военную службу, где мог сделать блестящую карьеру, но вскоре сбежал из части, прихватив полковую кассу. На похищенные деньги он сшил себе производивший внушительное впечатление гвардейский мундир, и началась его кавказская эпопея…

«Какой странный со мной случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?» Такие или примерно такие слова произносил блестящий кавалерийский офицер, показав предварительно бумаги, свидетельствовавшие о том, что он следует на Кавказ по делам государственной важности.

Как пишет исследователь Игорь Муромов, это повторялось в Тамбове, Воронеже и других городах, лежавших на пути молодого человека в мундире поручика лейб-гвардии конного полка. Вид подобного мундира вызывал в те дни у восторженных провинциальных дам необычайный прилив патриотических чувств, многим внушал особое расположение к его обладателю, ведь шёл 1812 год.

Прибыв в Георгиевск, тогдашний административный центр Кавказа, молодой человек назвался Соковниным, адъютантом министра полиции Российской Империи генерала А.Д. Балашева. Он предъявил местным властям составленные по всей форме документы, где говорилось, что податель сего уполномочен царём и правительством набрать для войны с Наполеоном ополчение из кавказских горцев.

В Георгиевске постоянно в честь столичного гостя устраивались балы и обеды. Вице-губернатор, загипнотизированный прочитанным предписанием оказывать всемерное содействие Соковнину, едва тот потребовал, без малейших колебаний распорядился в обход установленных правил выдать ему из казённой палаты десять тысяч рублей, необходимых якобы для обмундирования будущего войска.

С подлинным энтузиазмом взялся помочь юному адъютанту министра полиции генерал-майор С. А. Портнягин, олицетворявший собою на Кавказе военную власть. Он лично сопровождал Соковнина в поездке по крепостям Кавказской линии, учинял смотры, рассылал воззвания.

«Адъютант министра полиции» явился к георгиевскому почтмейстеру и потребовал, чтобы ему в обязательном порядке выдавалась для просмотра вся официальная корреспонденция – как отправляемая в столицу, так и поступающая оттуда. Таким образом ему удалось перехватить наиболее компрометировавшие его донесения.

Беспримерная наглость Соковнина и грандиозные масштабы его аферы поразили даже видавших виды государственных мужей. Дело дошло до комитета министров, получило такую огласку, что об этой истории дали знать находившемуся в действующей армии Александру I. В феврале 1813 года мнимый Соковнин был арестован.

Медокса продержали в крепостях – сначала в Петропавловской, затем Шлиссельбургской и снова Петропавловской – ни много ни мало четырнадцать лет. Только смерть Александра I помогла ему выйти на свободу. В 1827 году новый император Николай I удовлетворил ходатайство Медокса о помиловании и разрешил ему поселиться в Вятке под надзором полиции.

Медокс пробыл в Вятке меньше года, бежал оттуда с чужим паспортом. Царь распорядился изловить наглеца и отправить рядовым в Сибирь. Так осенью 1829 года в Иркутске появился ссыльный солдат Роман Медокс.

Он пользовался поразительной для ссыльного свободой в Иркутске. Благодаря своим «изящным способностям и образованности» он получил место домашнего учителя в семье иркутского городничего А.Н. Муравьёва, являвшегося в 1816 году основателем первого русского тайного политического общества «Союз спасения», в состав которого входил П.И. Пестель. Однако позже полковник А.Н. Муравьёв совершенно отошёл от деятельности тайных обществ, и поэтому Николай I после декабрьских событий 1825 года счёл возможным по отношению к нему ограничиться высылкой в Сибирь.

Прекрасно зная, как боялся Николай I возникновения нового заговора, Медокс решил сыграть именно на этом. Он вступил в контакт с графом А.Х. Бенкендорфом и доносил шефу жандармов, что им обнаружено существование «Союза Великого Дела», объединяющего как находящихся на каторге декабристов, так и оставшихся на воле их сообщников. О разоблачениях Медокса в 1832 году доложили царю, и тот потребовал немедленного тщательнейшего расследования. Медокс представил «неопровержимые» доказательства наличия заговора – «Поденную записку» своих откровенных бесед с «государственными преступниками» и их жёнами, а также ряд других документов. Среди них особенно впечатляющим был «купон» – нечто вроде патента на звание члена тайного общества, будто бы выданный Медоксу декабристом А.П. Юшневским для установления связи с московскими и петербургскими членами «Союза Великого Дела».

Для окончательного выяснения картины заговора, грозившего жизни августейшего монарха, Медокс в скором времени был востребован в Петербург.

Он наслаждался свободой, а раскрытие заговора, естественно, не продвинулось ни на шаг. В конце концов жандармы заподозрили неладное. Три месяца ему удавалось скрываться от полиции, переезжая из города в город. Но в июле 1834 года он был всё же задержан. Медоксу пришлось покаяться, что он «обманывал весьма много и самый главный обман его состоит в том, что купон, им представленный, был собственно им составлен».

Ярость Николая I, после того как обнаружилось, что его водили за нос, была безграничной, так как он с самого начала с большим вниманием и всё возраставшей тревогой следил за донесениями Медокса. Авантюриста вновь ждала Петропавловская крепость, а затем Шлиссельбург. На сей раз Медоксу суждено было просидеть за решёткой целых двадцать два года. В общей сложности он провёл в заключении тридцать шесть лет. После выхода из крепости Медокс прожил ещё три года под надзором полиции и мирно скончался в имении брата.

И, кстати, читайте газеты!