О Бутакове уже написано немало. Журналистам с ним было общаться легко: он же знал, что им надо (сам «пытал» много лет собеседников). Но при этом разговор всегда уходил вглубь, время от времени перебиваясь хохмой. Для читателя получалось самое то. Я вот сейчас думаю, есть ли такое слово, которое наиболее всего подходило к личности редактора?

И тут вспомнилась маленькая история из наших будней конца восьмидесятых. В коридоре можно было часто встретить людей, которые приходили в газету за правдой и поддержкой. Одна такая делегация – папа, мама и двое детей – прошла прямо в кабинет редактора, благо дверь у него действительно для всех была открыта, и секретарша не исполняла роль цербера. Оказалось, это погорельцы. В одночасье лишились всего и приехали за помощью. Геннадий Михайлович записал их координаты, чтобы позвонить в районную администрацию. А потом вытащил из кармана все наличные деньги. И ещё дал несколько банок тушёнки, он просто не успел донести их до дома (время было такое, что редакция оптом закупила для себя продукты).

Уже в коридоре ошарашенный отец семейства сказал о Бутакове: «Добротный человек». Не «добрый», а именно «добротный». Добрым сегодня можно быть, а завтра и не быть. А в добротности есть что-то более основательное. Кстати, коллеги потом ему говорили, мол, зачем же ты так, сколько аферистов сейчас ходит. А он сказал только одно: «Люди попросили меня помочь». Он не представлял, как можно использовать редакторский ресурс без личной помощи.

Геннадий Михайлович руководил «Восточно-Сибирской правдой» 18 лет: с 1986 по 2004 год. До этого попахал рядовым сотрудником и замом. Какие это были годы для страны, известно. Газета выживала и развивалась в тяжелейшие времена, когда повсюду «схлопывались» благополучные предпри­ятия. Каждое утро читатель ждал свою «Восточку», чтобы по ней сверить время, получить нужную информацию и надежду от умных и деятельных людей. Тираж в 200 тысяч – объективное читательское признание. Сегодня это выглядит фантастикой.

Когда в стране начинают внезапно говорить о народосбережении, я всегда думаю о том, что оно с принятием нужных законов начинается конкретно там, где мы обитаем в течение рабочего дня. И здесь очень многое зависит от руководителя. Бутаков берёг коллектив редакции. Мы работали в иронично-доброй атмосфере, когда каждый мог быть самим собой и иногда даже совершать огрехи. Не без этого. Как правило, они прощались в расчёте на то, что человек сам всё поймёт и исправится. Никто за эти годы не слышал от редактора окрика и грубого слова. Он никогда не давил на мнение подчинённого. К примеру, спорный вопрос мог выясняться так: «Знаешь, старичок, я не уверен, что дело может решиться таким образом. У меня другие соображения. Нет, ты, конечно, можешь остаться при своём мнении, но лучше подумай». Вольности чаепитий и застолий вносили свою лепту в благую атмосферу редакции. Была какая-то мощная потребность утеплить обстановку, снизить за дружеским столом остроту политических споров. Что-что, но наш редактор был компанейским человеком.

У Геннадия Михайловича много различных наград и званий: Почётный гражданин Иркутска, «Мэтр журналистики», Почётный профессор Иркутского государственного университета. Но есть одно звание, о котором хочется поговорить особо, – «Интеллигент провинции». Справедливо, что Бутаков его получил, для журналиста это большая редкость. Ведь издавна сложился образ профессии отчасти с суетным, безапелляционным, поверхностным началом. Как далеко это от нашего редактора, собирателя и дарителя бесценных книг, наставника начинающей пишущей братии, ценителя прекрасного на всех спектаклях и выставках! Если вдуматься, само по себе звание «интеллигент» повисает в воздухе. Мало ли у нас интеллигентов, да и что это за раздача такая: интеллигент – не интеллигент. Но в данном случае всё подкрепляет слово «провинция». Вот оно и есть драгоценный камень в оправе. Какое умаление и пренебрежение? Боже упаси! Это его родная земля с переплетёнными корнями. Та самая, на которой прочно стоишь и не сгибаешь спину. От предков, илимских казаков-первопроходцев, видать, перешла к нему уверенная широкая походка, характерная интонация, любовь к исконным оборотам речи. И полное отсутствие высокомерия. Наш редактор не принимал в человеке спесь, особенно такую примитивную – по должности. Просто не понимал, как при достаточно здравом уме можно ставить себя выше других.

Первая его книга о себе вышла в скромной тонкой обложке под названием «Мне и вправду везло». Канва повествования автобиографическая, но без скучностей, какие бывают сплошь и рядом. Книга читается на одном дыхании, в ней есть детали, юмор, эмоции. И благодарность тем, кто встретился и помог на жизненном пути. Правда о времени, о себе. Такие книги, пусть и без золотых тиснений, нужны в подспорье учебникам истории, чтобы знать её не только по датам и именам великих. Жаль, что ещё один труд Бутакова не увидел свет. Если бы вышел – неминуемо стал бы событием. Вот как он сам об этом писал: «Льщу себя надеждой, пока в уме и памяти, написать книгу о собственных именах Прибайкалья – названиях наших местностей, гор и рек. Истоки этих корней уходят в доисторические времена. Без знания археологии, географии, истории, этнографии, знания мёртвых и живых языков не докопаться. Вот и копаюсь 40 с лишним лет. Похоже, есть находки».

Высокую планку для своей главной книги он обозначил. Но и это ещё не всё. Мне кажется, если бы Геннадий Михайлович рассчитывал только на энциклопедическое изложение, то при том богатстве картотеки, которая у него собиралась многие годы, он бы успел закончить книгу. Но ведь наверняка хотелось большего: чтобы народные метки в названиях деревень звучали от конкретных сибирских мужиков, чтобы повествование перетекало и подчинялось глубинной самобытности.

Не могу не вспомнить, как мы пели со своим редактором. «Стоит над горою Алёша» он исполнял сам, а мы слушали. Это святое. Песню Александра Городницкого «Снег над палаткой кружится» пели вместе. А ещё он читал нам своего любимого Бориса Пастернака. И каждый мог прочесть своё любимое. Стихи помогали чувствовать жизнь. Бутакова называли человеком с весёлым сердцем, хотя по сути своей весельчаком он не был. Но ведь весёлое сердце – это немного другое. Несмотря на всякие неприятности и погоду за окном, у него была особенность: начинать рабочий день с позитива. Геннадий Михайлович приходил на работу раньше многих, и стопку газет, которые разбирали сотрудники, оставлял не в секретарской, а клал себе на стол. Поэтому все заходили к нему и перебрасывались словом. После этого пустяшного, казалось бы, ритуала начинался новый день, и из «воздуха» ткался очередной номер газеты. Напишешь хороший материал, и редактор скажет тебе: «Молодчинка!»