Доброго утра, дорогая Елена Николаевна!
Вот оно за раскрытым настежь окном – доброе майское утро. Листва деревьев ещё молода – у неё ядрёный цвет горного малахита, небо удивительно сине, и на зазеленевшей улице особенно нарядными кажутся в этот час белокрылые стайки школьниц, спешащих на экзамены. Мальчики держатся солиднее – всё-таки мужчины! – и стараются скрыть волнение.

Юрий Левитанский, «восточно-сибирская правда», 1 июня 1951 г.

Торжественный час! Сколько милой суеты и тревог в каждой квартире. Пожалуй, матери волнуются больше, чем дети. Они заботливо расправляют складку на фартучке дочери, последний раз придирчиво осматривают праздничное убранство сына и с бесконечными напутствиями провожают до порога своих любимцев. И вот летит вдогонку ласково-шутливое: ни пуха ни пера!

А школа широко и гостеприимно распахнула двери. Вспыхнуло на окнах лиловое пламя цветов багульника, и кажется, что его отсвет лежит на сосредоточенных лицах ребят и на ласковом лице поседевшей учительницы.

Может быть, именно потому и захотелось мне сейчас поговорить с Вами, милая Елена Николаевна, что даже весенний воздух будто напитан трепетным светом любви, который Родина излучает на своих юных счастливых граждан…

Как всегда, у Вас сейчас полно хлопот и забот. Много лет это повторяется сначала, но уверен – можете не опровергать! – что и Вы сейчас волнуетесь.
Да и как не волноваться за судьбы детей – за грядущий день, за светлое будущее!

Помните наш шумливый седьмой «Б», ставший незаметно восьмым, потом девятым, десятым?.. На выпускном вечере наш классный «академик» Володя Сорокин, конфузясь и краснея, пригласил Вас на тур вальса, а ребята смеялись, что он танцует с таким серь­ёзным видом, будто решает задачу по тригонометрии. Галка Богомолова вдохновенно расписывала свой будущий полёт на межпланетном корабле, а Витя Чернов — признанный поэт нашей школы – читал наизусть почти всего Маяковского. Совсем недавно это было! В сорок первом под Москвой в подожжённом танке сгорел Володя Сорокин. В сугробах у озера Ильмень схоронили нашу Галку, а Витя был смертельно ранен в последних боях сорок пятого года у стен осаждённого Берлина.

Вместе со скорбными матерями Вы оплакали каждого убитого, а их было много у Вас, и все любимые ученики. Не тогда ли, дорогая Елена Николаевна, стала совершенно белой Ваша и до того начинавшая седеть голова?

Теперь мы уже взрослые люди — бывшие Ваши беспокойные сорванцы. И у нас самих начинают пробиваться первые седины (следы этих горячих дней!), и я всё чаще и больше задумываюсь о судьбе уже другого, нам на смену идущего, юного поколения. Груз ответственности за его завтрашний день я отчётливо ощущаю на своих плечах.

Вот они приходят ко мне в гости – представители этого нового поколения – маленькая улыбающаяся девочка Женя, поминутно смущающийся трёхлетний Володя, рассудительный, любознательный пятилетний Витя.

Они засыпают меня кучей самых невероятных вопросов. Им хочется всё знать. Им дозарезу нужна маленькая бумажная лодка-мореходка и сделанный из газеты почти «всамделишний» голубь.

Не в силах отказать их просьбе, я принимаюсь за дело. Большой лист складывается пополам, и вдруг чёрные ряды газетного петита бросаются мне в глаза, растут и заслоняют передо мной всё остальное, как чёрная туча – солнце.

Что это? О чём кричат эти ровные, равнодушные буквы?

Это цитата из какой-то газеты, издающейся в Вашингтоне. Вот она:

«…Мы пошлём самолёты на высоте 40 тысяч футов с грузом атомных, зажигательных и бактериологических бомб и тринитротолуола, чтобы умертвить детей в их колыбелях, старух за их молитвой и работающих мужчин за их работой…»

Что это: бред сумасшедшего, или признания распоясавшегося бандита? Видимо, то и другое.

На этой же газетной полосе, как суровые обвинители, выстроились строки сообщения из Кореи. Мне кажется, я уже слышу пронзительно резкое гудение моторов и знакомый посвист бомбы, вижу распластанное на земле смуглое тельце ребёнка. Священные слёзы матери! Долго ещё не высохнут от вас глаза её, в них до конца жизни останется непримиримая, горячая ненависть.

Как же не думать, не тревожиться о судьбе детей, когда миллионы человеческих жизней уже убиты, а над миллионами нависла смертельная опасность!
Смерть от бомбы или смерть от голода — такова судьба миллионов маленьких рабов и рабынь на большей части земного шара.

Можно ли спокойно читать статью французского журналиста, посетившего одну из ткацких фабрик Туниса:

«В двадцатом веке я видел рабынь – это были девочки 6–8 лет. Они с утра сидят в душной пыльной комнате перед корзиной и перебирают своими тонкими пальчиками шёлковые коконы, сметая пыль и приближая к себе чахотку… Из 500 девочек этой фабрики ни одна не умеет ни читать, ни писать. В обеденный перерыв, когда не было поблизости надсмотрщиц, они играли в самодельные тряпичные куклы…»

Даже самодельная тряпичная кукла – скромная мечта изнурённого ребёнка – под строжайшим запретом! Это ли не символ современного капиталистического мира!

Греция, Югославия, Турция, Индия, Испания… Тысячи километров колючей проволоки концентрационных лагерей, целые реки горючих слёз, огромное море нечеловеческого горя.

В пыльном и знойном Тегеране обезумевшая от горя и голода несчастная женщина по имени Масуме поднимается на крышу дома и, вытянув руки, бросает на раскалённый тротуар своего ребёнка – свою кровинку, свою надежду. Лучше эта смерть, чем постепенное умирание от голода!
Я пытаюсь представить себе эту женщину, собственными руками убившую своё дитя, – и я не могу осудить её.

Я не могу осудить безработных американцев Рей и Люсиль Шалифу, вывесивших у своего дома плакат: «Продаются четверо детей. Справиться здесь».
– Там они смогут что-нибудь есть, – говорят несчастные люди. – Хуже, если они останутся дома и умрут с голода.

А предприимчивые джентльмены с удовольствием потирают руки: они делают свой бизнес. В Японии, Англии, Америке торговля детьми – прибыльное дело. Существуют специальные агентства, скупающие детей у родителей, которые не в состоянии их прокормить.

В Англии продают даже новорождённых. Уже выработались ходовые цены: 80 фунтов стерлингов за мальчика и 150 фунтов за девочку.
Слёзы и кровь – доходный товар на американском и европейском рынках.

Но этот страшный товар – кровь и слёзы – нужно уметь добывать. И вот заокеанские людоеды готовят себе «кадры»: всеми средствами они отравляют мозг и душу подрастающего ребёнка.

По примеру Гитлера американские человеконенавистники воспитывают человеконенавистников. Они не жалеют ничего: кинофильмы, книги, игрушки, призванные служить этой низкой цели, наводняют мир. От маленькой игрушечной «атомной бомбы» до задачи в учебнике по арифметике.
И неудивительно поэтому, когда 15-летний французский мальчик записывает в своём дневнике:

«Я подчас предаюсь мечтам. Тогда я вижу себя великим гангстером с револьвером в каждом кармане моего плаща. Я грозный главарь банды, которого все боятся… Я уже ограбил главные банки мира. Я совершаю налёты на эшелоны с золотом, фабрикую фальшивые монеты, я становлюсь грозой для всех».

Думаю, что подобные мечты французского мальчика вполне устраивают господ, наживающих капиталы на крови, ибо это полностью совпадает с их собственными мечтами о мировой бойне. Убить в ребёнке всё лучшее – совесть, честь, ум – об этом и мечтают пресыщенные господа с Уолл-стрит. Оболваненные, оглуплённые подростки – лучший сорт пушечного мяса.

Я с тревогой думаю и об этих несчастных обманутых детях. Ведь не школьник Г. Бартельс из Западной Германии виновен в том, что пишет в сочинении на тему «Почему Германия проиграла войну?»:

«Наш учитель доктор Рихтер рассказывал нам, что мы проиграли войну только вследствие измены. Немцы имели бациллы чумы, и они могли бы их разбрасывать над чужими странами, но это не удалось сделать из-за предательства…»

Вы слышите, дорогая Елена Николаевна: так рассказывал учитель! Чему может научить ребёнка такой растлённый, продавшийся за американские доллары человек?

У Вас в школе ребята тоже сейчас пишут сочинения. Я знаю, о чём они напишут: там идущие от всего сердца слова любви к прекрасной Родине, высокие, чистые мечты служить ей беззаветно и преданно.

Как бы откликаясь на них, пишут ребята из народной Румынии:

«Мы хотим жить, учиться и работать, как наши советские друзья. Мы будем такими, как Олег Кошевой, Зоя Космодемьянская, Лиза Чайкина. Мы будем так же любить свой народ, свою Родину».

И, глядя на весеннее солнце, величественно поднимающееся с востока, миллионы матерей всего мира говорят: не отдадим наших детей на пушечное мясо обезумевшим поджигателям новой войны! Матери мира клянутся защитить своих детей.

А слово матери так же твёрдо, как мягко и добро её сердце…

Дорогая Елена Николаевна! Первого мая в Москве во время демонстрации мне посчастливилось увидеть нашего самого большого, самого великого учителя.

Когда мимо трибуны проходили школьники столицы, в небо взмыли выпущенные ими целые облака белых голубей. Один из них покружился над площадью и сел на левое крыло мавзолея.

Сейчас, когда я думаю о судьбе ребёнка, лежащего в колыбели или сдающего свой первый экзамен, передо мною встаёт этот нерушимый символ мира: белоснежный голубь на крыле Ленинского мавзолея и спокойная отцовская улыбка вождя народов.