Три года назад, когда осенью 2013 года в «ВСП» вышел материал об иркутских спектаклях Охлопкова, возник вопрос: неужели никто не снимал того, что происходило на Тихвинской площади 1 мая 1921 года? Событие помнят до сих пор, а вот фото в публичном доступе не было. Сообщалось, что Охлопков поставил на главной площади города первомайское представление с привлечением масс народа. Сохранились его собственные воспоминания об этом. Но главное – нет фотографий. 

И вдруг, изучая каталоги РГАЛИ, я наткнулась на фотографии некоего «массового действа» Охлопкова в Иркутске. Значит, фото были, просто все эти годы хранились в Москве! И сохранились благодаря труду работников РГАЛИ. Фото за давностью лет были датированы ошибочно – 1 мая 1920 года. Но в своих воспоминаниях Охлопков говорил именно о 1921 годе. Ошибки быть не могло, Охлопков точно помнил, что ему на момент постановки был 21 год, а родился он в 1900 году. Значит, грандиозный спектакль, который поразил Иркутск, прошёл 1 мая 1921 года. 

«Уничтожить весь сценический ящик…»    

«Мне был тогда 21 год, я носил жёлтую кофту и страшно увлекался Маяковским. Не будучи партийным, я как-то пришёл в губком партии. Секретарём губкома был т. Ржанов…» – вспоминал Охлопков. Он был актёр Советского театра (наследник старого городского театра, ныне – областной драматический театр. – Авт.) и никогда ничего не ставил сам. Обратиться к Ржанову его, по собственным воспоминаниям, заставило то, что Совтеатр не собирался особенно отмечать 1 Мая. А Охлопкову хотелось молодого, яркого действа. И Ржанов согласился: «Хорошо, ставьте». 

Иркутская постановка, конечно, не выросла на пустом месте. Глупо было бы сводить всё к «революционному театру». Сам перелом в осмыслении театрального языка, конечно, начался до революции. И оформился в первые годы после неё. В 1917–1919 годах в Харькове, где осела творческая интеллигенция, драматург Борис Глаголин поставил пьесу Буэлье «Король без венца». Она была задумана как своеобразная мистерия, «литургический акт». Кубофутуристы «Союза семи», близкие в тот момент Глаголину, создали декорации. Завершая сезон 1918-1919 годов, Глаголев и «Союз семи» организовали мистериальное шествие артистов по улицам. «Весной 1919 г. театральное действо, выйдя за пределы сценической коробки, вылилось на площадь…» – писал В.В. Чечик в статье «Борис Глаголин и харьковские художники «Союза семи» (1917–1919)». 

Один из «Союза семи», художник Владимир Бобрицкий, в 1919 году писал: «Современный театр должен вынести «Океаняться звёздным звоном…» (В. Каменский) на площадь, уничтожив рампу, порталы и весь сценический ящик…». Он цитировал стихи Василия Каменского, близкого футуристам. «Связь, которая установится между стотысячной толпой и актёрами, даст грандиознейшей силы действие…» – считал Бобрицкий. 

Иркутянин Охлопков, очевидно, был не поверхностно знаком с творчеством кубофутуристов, иначе бы в своеобразном «манифесте» его Молодого театра, напечатанном осенью 1921 года во «Власти труда», не появилась фраза: «Разрушить рампу». Сравните с «уничтожить рампу» Бобрицкого. При этом не секрет, что все основные символы русской революции имеют корни во Франции. И идея публичных мистерий, посвящённых событиям прошлого, воспринята была оттуда же. Якобинские празднества «Взятия Бастилии», мистерии Парижской коммуны 1871 года были перенесены на отечественную почву. Так авангардистские поиски новых форм в искусстве на время слились с желаниями большевистских идеологов. Это вылилось в «Действо об III Интернационале» 1917 года в Петрограде, следом – в «Мистерию освобождённого труда», уличное действо «К мировой коммуне»… В этой череде столичных постановок оказался Иркутск – весной 1921 года Охлопков сумел повторить искания петроградских режиссёров. 

«Куда же пошли? Идите назад…»

Охлопков-матрос в фильме «Предатель» через несколько лет после того,
как покинул Иркутск

У Охлопкова было всего 30 дней от разговора с Ржановым до Первомая. Он непременно хотел, чтобы многотысячная толпа зрителей участвовала в представлении. Как пишет в книге об истории Иркутского областного драматического театра Виталий Сидорченко, Охлопкову выдали мандат: «Предъявитель сего, тов. Охлопков Николай Павлович, есть действительно главный режиссёр массового действа в праздновании 1-го Мая. Всем организациям, учреждениям, должностным лицам предлагается оказывать тов. Охлопкову всякое содействие по выполнению возложенного на него задания, причём все требования, касающиеся устройства массового действа в празднике, должны выполняться вне очереди и в боевом порядке». Он отказался от предложения устроить праздник «во дворах», настояв именно на площади III Интернационала. В представлении должны были участвовать около 15 тысяч человек – рабочие фабрик и заводов, кавалерия, пехота, артиллерия. 

«Завтра пролетариат Иркутска с пролетариатом всего мира празднует свой рабочий праздник – в этот день мы выше вознесём Красное Знамя пролетарской революции!» – так открывалась передовица «Власти труда» 30 апреля 1921 года. За четыре дня до этого газета разместила призыв: 1 Мая всем покинуть душные помещения и идти на улицы. «На площадях должны быть устроены массовые действия, соответствующие моменту празднования, куда должны быть втянуты широкие рабочие массы. Дети также должны принять участие в празднике», – призывала газета. 

Если мы взглянем на фотографию, то увидим: вокруг площади очень много телег, украшенных веточками ели и даже целыми деревцами. 29 апреля, за два дня до праздника, в четыре вечера все иркутские учителя пришли в помещение иркутского горуезда. Там раздавали деревца для детей, которые будут участвовать в первомайском празднике. 1 Мая в 10 утра детей до 15 лет, учащихся в школах и живущих в детдомах, собрали в шести точках города. Живущих в центре – возле первого Советского народного дома, у Дома труда и Первой детской коммуны. Школьники нагорной части ждали у Посохинской аудитории, Маратовского района – у клуба III Интернационала, свердловчане – у клуба Ленина. В этих местах уже стояли ответственные распорядители на автомобилях и лошадях с телегами. Кто-то ехал на телеге, кому-то повезло, и он катился  на автомобиле, прочие шли пешком. «Все автомобили и конные повозки были предоставлены детям… Зелень, красные знамёна, плакаты расцветили Иркутск до неузнаваемости», – сообщала «Власть труда». Каждый завод, фабрика, воинская часть имели свою точку, откуда по украшенным транспарантами улицам люди отправлялись со знамёнами. Точка встречи – площадь III Интернационала. К десяти утра, как свидетельствовали газеты, на площади собрались «десятки тысяч людей». Войска были «всех родов оружия», приехали крестьяне, члены рабочих союзов. 

Интерес к представлению был грандиозным. На фотографии видно: люди стоят на деревянном ограждении Тихвинской площади, на телегах; крыши окрестных зданий в крошечных фигурках – многие через чердаки пробрались повыше. На фото многие тепло одеты, женщины в платках, мужчины в картузах. По воспоминаниям Охлопкова, в этот день в Иркутске было очень холодно и даже была метель. Интересно, что во «Власти труда» говорится: проведению праздника «в высшей степени благоприятствовала удивительно красивая, солнечная тёплая погода». Актёры на фото в лёгких блузах, многие в коротких шортах. Воодушевление было таким, что никто не чувствовал холода. 

В мистерии «Борьба труда и капитала» себе Охлопков отвёл главную роль – тирана. «Взял и грим почему-то качаловского Анатэмы», – вспоминал он. Натянул чёрное трико. «Я точно определил реплики, точно написал движения, – вспоминал он. – Когда, скажем, раздаётся какой-то сигнал, кавалерия бросается с клинками наголо на актёров, которые находятся на эстраде. Что должно было следовать дальше, я уже не писал. Мне командиры сказали, что когда кавалерия доскачет до площади, то она «рассеется». Я смутно представлял себе, что это такое, но убеждал молодых актёров: «Мы же не трусы!» Представление началось, и вдруг большие колокола собора зазвонили, и актёров стало не слышно. Охлопков попросил одного из командиров кавалерийской части, через площадь пролетел красноармеец на коне, и через минуту колокола стихли. 

Как всё работало? Каждый участок площади, заполненный людьми, отвечал за свою часть представления. Со сцены произносилась условная фраза, и участок площади по заранее оговорённому сценарию начинал двигаться. Чтобы люди чувствовали единение, в толпе работали агитаторы. Они говорили: «Дорогие товарищи, в то время как японцы попирают нашу землю, мы должны не страдать, а делать то-то и то-то…». И люди были впечатлены, они вступали в действие. «Действие заканчивается появлением на сцене многочисленных знамён собравшихся на площади организаций и атакой построенных там войск, – писала «Власть труда». – Артисты, изображающие одержавший победу, ликующий пролетариат, садятся в автомобили и разъезжают по площади, приветствуемые десятками тысяч народа». 

На самом деле, как вспоминал Охлопков, ему и актёрам стало страшно, когда разгорячённая толпа вдруг начала двигаться на помост. «Я мало что в тот момент соображал, потому что нужно было играть, но говорил при этом: «Куда же пошли? Идите назад…» Я понимал, что совершается какой-то большой акт и его нужно обязательно использовать в искусстве, которому хотел посвятить жизнь…» – вспоминал Охлопков. После спектакля на сцене появились Мартемьян Рютин и Яков Шумяцкий со списками героев труда. А потом был красный парад, актёры, дети катались в автомобилях по городу. Шли спектакли, концерты, световые и живые газеты. Поэт революции, партизан, безногий Андриан Шульгин посвятил этому дню стихи, которые вышли во «Власти труда» уже после праздника: «Небо сияло, улицы тёмные солнце знамён осветило…». Мистерия длилась до поздней ночи. 

Театр Охлопкова на углу Большой и Амурской

Кадр из фильма «Банда батьки Кныша» – Охлопков
в роли красноармейца, переодетого под бандита-скрипача

После действа на Тихвинской площади губком отправил Охлопкова на учёбу в Москву, а осенью 1921-го, возвратившись, он с товарищами организовал Молодой театр. Сезон был открыт 14 октября. Театр находился на углу Большой и Амурской и соседствовал с кинотеатром и военным лекторием. Позже тут появится ТРАМ, здесь будет первое обиталище Иркутского Дворца пионеров. А всё начиналось с мистерий Павла Цетнеровича, которого называли «душою Молодого театра», и Николая Охлопкова «Игра интересов», «Потоп», «Ученик дьявола», «Ужин шутов», «Принцесса Турандот»…

Судя по газетной критике, каждый спектакль был ярчайшим событием, вызывая у одних восхищение, у других – раздражение и гнев. «Недавно народившийся у нас Молодой театр дебютировал премьерой, которая во всяком случае резко выделяется в репертуаре своей оригинальностью» – так поэт Андриан Вечерний отозвался о премьерной комедии-буффонаде «Игра интересов» Банавенте. Охлопков взялся за постановку в духе commedia dell’arte, которая использовалась тогда как один из способов поиска нового театрального языка. Они, эти поиски, отсылали к имажинистам, которые призывали «слово подчинить свободному жесту актёра», и как раз commedia dell’arte позволяла поставить импровизацию выше авторского текста. 

Декорации к постановке делали ученики мастерской прославленного Ивана Копылова. Во второй части постановки Охлопков привлёк балет-студию Нейман-Кохановского. Буффонада шла под аккомпанемент оркестра. Вечерний отмечал великолепные маски и костюмы персонажей. Сам Охлопков играл главную роль Криспина (прообраза Фигаро). Он удачно, по мнению критика, справился со стремительным диалогом, обнаружил «эластичность жестов», но дикция его была неясной. «Засим в игре чувствовалось то очарование молодости, которым веет и от всей пьесы…» – заключил Вечерний. 

Однако эти постановки вызывали и откровенное раздражение поклонников старого городского театра. В Советском театре явно проигрывали молодёжи с пьесами типа «Казённой квартиры» Рычкова, «Воеводы» Островского, которые не столько не отвечали новой идеологии, сколько вообще современности, творческим исканиям Серебряного века. Эти постановки встречали плохую газетную критику на фоне ярких экспериментов Молодого театра. Орган иркутского губкома «Коммунист» прямо называл Молодой театр «театром новых исканий». 

А вот постановки Советского театра именовали во «Власти труда» «нудными и вялыми», сетовали на «серые грязные декорации, нудные тягучие движения актёров в скверных костюмах». Человек, попадавший после городского театра в Молодой театр, ощущал, как на него повеяло свежестью и весёлой красочностью. «Принцесса Турандот», вышедшая весной 1922 года, резко отличалась от серости спектаклей гортеатра. «Одни фонари с зелёными и красными лягушками стоят самых «дорогих» декораций обычного театра», – писала «Власть труда». А чего стоила Турандот, представшая в виде древнегерманской принцессы! «После гнили городского театра, перетряхивающего пыльные и никчемные допотопные пьесы, Молодой театр – свежая струя нового искусства», – писал поэт Имрэй в «Красном стрелке» в 1922 году.  

Видимо, поэтому раздражение против молодёжи и вылилось на газетные страницы. В самом конце 1921 года во «Власти труда» вышел едкий фельетон, критикующий Молодой театр. Аноним заявлял, что поставленный Молодым театром «Потоп» так испугал публику, что через какое-то время люди стали избегать театра, и собственное творение смотрели только «семь пар чистых и семь пар нечистых» (намёк на самих актёров театра и увлечение Охлопкова Маяковским). «Игру интересов» критик представил как действо, где смешались «люди, балерины и совсем не певчие птицы», а также обалдевшие зрители. 

Спектакли Охлопкова и Цетнеровича вызывали у приверженцев старой городской драмы сильное раздражение

Однако и через год после грандиозной мистерии на Тихвинской площади стало ясно, что Советский театр не в силах сделать что-то современное к 1 Мая, занимая лучшую сцену города. Тогда Охлопкову разрешают ставить в Совтеатре «Мистерию буфф». От Советского театра, по сути, было только здание. Ни декораций, ни костюмов, ни актёров старый театр дать не мог. Часть расходов на сложные конструкции, декорации взяла на себя комиссия при РВС 5 и ВСВО по празднованию 1 Мая. Это при их помощи Охлопков выбивал прожекторы, динамо-машины, верёвочные лестницы. 

Актёрский состав тоже был практически целиком из Молодого театра. «Мистерия буфф» прошла триумфально. А в это время зал Молодого театра не вмещал всех желающих. К закрытию сезона, в мае 1922-го, «Игра интересов» шла уже в 38-й раз, и зал всё равно был набит битком. Многие знали, что Цетнерович и Охлопков уезжают. Цетнеровича вызывали несколько раз на сцену. Критики горько замечали, что Молодой театр многое теряет, поскольку лучшие покидают «негостеприимный, но благодарный» Иркутск. 

Осенью 1922 года осиротевшие актёры Молодого театра всё равно открыли сезон. Они сами взяли в руки краски и кисти и расписали зал. Руководил ими художник Эхна, на стенах появился космический вихрь, рост кристаллов, мчащийся к солнцу Аполлон, замкнутые в одну стройную гамму рядом вращающихся бешено дисков. Однако эпоха Молодого театр миновала. Новый спектакль критикой был принят сухо… А Охлопков появился в родных стенах, на углу Большой и Амурской, уже в 1924–1926 годах на кино­экране – в «Банде батьки Кныша» и «Предателе».