«Разыскивается инородец…»

Этого дома на перекрёстке Володарского и переулка 8 Марта уже нет. Тут давно другая застройка. Но с этого места, с дома на углу Благовещенской и Кузнецкого переулка, началась история иркутского поэта Андриана Вечернего. Если мы откроем «Адрес-календарь» Иркутска за 1901 год, то увидим, что  дом по Благовещенской, 13/14, был записан за Андрианом Голенковским (имя и фамилию его писали по-разному, встречаются варианты Адриан и Андриан, Голенковский и Голянковский. – Авт.). Это позже он возьмёт псевдоним Вечерний. Сейчас он просто иркутский мещанин. Жили они тут семьёй, с отцом и матерью, и, очевидно, достаточно давно. Согласно иркутским справочникам, Андриан Алексеевич Голенковский уже был в списках лиц города Иркутска, имеющих право голоса в городских избирательных собраниях для выборов гласных созыва 1885–1888 годов. Значит, по крайней мере в 1884 году уже имел в городе имущество. В 1889 году угловой домик был записан на некую Голенковскую, видимо, маму Андриана. Узнать это удалось благодаря «Иркутским губернским вестям». В один из дней 1889 года газета сообщила: жители Благовещенской были встревожены убийством  «в доме Голенковской» на углу Благовещенской и Кузнецовского переулка. Неизвестные лица лишили жизни крестьянскую вдову Тункинский волости Елизавету Петровну Мельникову и крестьянина Ивана Матвеевича Собеского.  Чем кончилось дело для Голенковских, газеты не сообщали. Однако тут важно, что и сама семья Голенковских происходила из Тункинской волости и была весьма непростой. 

Если открыть один из номеров «Иркутских губернских вестей» за 1911 год, увидим сообщение от губернского управления о розыске одного любопытного инородца. Это был «инородец Иркутской губернии и уезда, Харибятского ведомства, Шишеловского рода» Алексей Алексеевич Голенковский. В газету он попал, потому что государство требовало недоимку по личному промысловому налогу.  Харибятское ведомство числилось в Тункинской волости, а Алексей Алексеевич, с высокой долей вероятности, и был отцом Андриана Голенковского. По крайней мере, тот Алексей Алексеевич Голенковский, что жил в Иркутске, полный тёзка тункинского инородца. А если полистать «Иркутские губернские ведомости» за 1901 год, то есть за 11 лет до заметки о задолжавшем государству инородце Голенковском, то обнаружим – тот самый тункинский бурят пропал ещё в 1897 году и сведений о себе жене не подавал!  Газета сообщила: супруга  Алексея Алексеевича Голенковского, Анна Ивановна Голенковская, уведомила Харибятскую инородную управу, что муж находится «в неизвестной отлучке» с 1897 года. И вот мы обнаруживаем, что полный тёзка тункинского Голенковского оказывается владельцем дома в Иркутске. А сын его живёт тут по крайней мере с 1884 года. Отчего инородец Голенковский вдруг пропал куда-то, а потом обнаружился с женой и сыном в Иркутске? Очевидно, занимался он делами интересными. 

Если мы посмотрим список адресов, куда рассылалась газета «Искра» ленинского периода, то обнаружим:  «Иркутск, Ланинская ул., дом Плотниковой № 80, Голянковский А. А». Значит, ориентировочно в 1900–1903 годах отец или сын получали «Искру» в доме Плотниковой. Очевидно, они имели отношение к РСДРП. На сайте http://www.sibering.ru в статье о революционном движении в Сибири во время первой русской революции 1905–1907 годов упоминается работавший в составе иркутской РСДРП «тункинский бурят А. Голянковский», привлекавшийся по делу 54 социал-демократов. В газете «Сибирь» осенью 1909 года опубликован приговор по делу 54 лиц, привлекавшихся по обвинению в причастности к социал-демократической партии, среди них А. Голянковский.  Кто это? Отец или сын? Старые газеты не дают ответа. Но очевидно, что именно сын принимал участие в событиях декабря 1905 года в Иркутске. В 1906 году Андриан Алексеевич Голянковский был приговорён к двум месяцам тюрьмы, так как оказался в числе тех, кто нарушил обязательное постановление временного генерал-губернатора, генерал-майора Ласточкина от 30 декабря. Вопреки постановлению, Голянковский находился в новогоднюю ночь на Детской площадке, что по Троицкой улице, а массовые собрания были воспрещены.    

Краевед Иван Козлов в книге «Самая долгая зима», рассказывающей о пребывании Сергея Кострикова (Кирова) в Иркутске, упоминает и Голянковскую Анну Ивановну, полную тёзку той самой тункинской Анны Ивановны, что потеряла мужа Алексея Алексеевича в 1897 году. По информации автора, Голянковская была знакома с Кировым, оказывала ему помощь, когда тот прибыл в Иркутск в 1908 году. Она, как писал Иван Козлов, была родственницей революционных деятелей Локуциевских, участвовавших в событиях 1905-1906 годов в Иркутске и Забайкалье. Кстати, согласно справочнику «Весь Иркутск» тех лет, Иосиф Локуциевский жил практически рядом с Голянковскими, в доме № 8 по Благовещенской улице. «С.М. Киров общался с её (Анны Ивановны. – Авт.) сыном Андрианом Голенковским….» – писала «Восточка» в 1986 году. Однако эта дореволюционная жизнь Голянковского – не самое интересное в его судьбе. Его ждал Крым, Коктебель… 

«В изящной и простой греческой тунике…»

Более всего иркутского поэта в колонии Волошина восхитила будущая супруга Ромена Роллана Мария Кудашева

Революция смешала всё. Голянковский – один из первых сотрудников «Власти труда». И вот июль 1920 года, и всё меняется. Он бросает газету и отправляется с первой Иркутской добровольческой ротой Второй добровольческой сибирской красной бригады освобождать Крым. Он ещё не знает, какие встречи ждут его там. В 1923 году Голянковский в трёх номерах  журнала «Красные зори» поместил потрясающие воспоминания о пребывании на фронте. Подписаны воспоминания псевдонимом «Доброволец». Сам Вечерний писал, что желал оставить потомкам не «сусально-патриотический рассказ», а реальную историю. Процитируем только один эпизод. Когда эшелон шёл на фронт, поэту пришлось встретиться с одним явлением. «Великое множество женщин-мешочниц как муравьи осаждали эшелон на каждой станции перед отходом, – писал Вечерний. – Они умоляли красноармейцев провезти их два-три перегона и плату предлагали очень дорогую – натуральную повинность… Ночью в теплушках творились порой идиллии, порой чудовищные оргии разврата… Говорю это не в суд и не в осуждение. Все люди, все человеки…». 

О воспоминаниях в «Красных зорях» было известно. А вот то, что сохранились совсем другие воспоминания Голянковского о Крыме, известно не было. Они вышли двумя годами ранее, в одном из номеров «Власти труда» 1921 года. Когда воинская часть Голянковского после взятия Крыма оказалась в Феодосии, поэт отправился в Коктебель. И воочию увидел литературную колонию Соловьёва (Allegro), сообщество Максимилиана Волошина, быт писателя Викентия Вересаева (Смидовича). Вечерний наблюдал, как исполнявшего роль врача при Санкуре Викентия Вересаева встретила на торжественном обеде в Феодосии красная молодёжь. Ученики курсов красных командиров подхватили писателя на руки и начали качать с криком: «Покачаем знаменитого нашего писателя товарища Воропаева!» Курсанты ошиблись в фамилии. «На грустном, неподвижном лице В.В. не появилось и тени улыбки», – вспоминал Вечерний.  

Иркутский поэт побывал и в колонии Максимилиана Волошина. «Теперь Волошин много рисует в резко импрессионистском роде, – описывал он увиденное. – И большая витрина его картин экспонирована в отделе новой живописи в «центральном музее Тавриды». Вечерний, судя по всему, не раз посещал «поэзо-вечера», где отметил «крупную эрудицию и прекрасное умение декламировать» Волошина. Особо в группе Волошина иркутскому поэту понравилась молодая поэтесса «княгиня Мария Кудашева». «В изящной и простой греческой тунике, подстриженная спереди скромно под скобку, читает и пишет она свои меланхолические прелестные стихотворения и вся как-то странно гармонирует с помертвевшей «Теодосией», с её генуэзскими башнями и музеем античных и византийских древностей», – рассказывал Вечерний. Андриану Вечернему в то лето 1921 года удалось увидеть гостившую у Волошина будущую супругу Ромена Роллана. По всей видимости, видел он и Осипа Мандельштама.  Как повлияли эти встречи на него, мы не знаем. Однако ясно одно: Вечерний литературно эрудирован, и его визит в Коктебель был неслучайным – он хорошо знал, чем жила литература того времени. 

«Он был душой, толкачом, вдохновителем…»

Так Андриан Вечерний описывал увиденное им в Коктебеле, рядом – впечатления фотографа той поры

И вот баржа увозит его из Крыма на Кавказ, и снова поезд в Иркутск. И снова – «Власть труда». Его приглашают  поделиться опытом работы в «высококвалифицированной военной ячейке политотдела дивизии» в городской РКП(б). И Вечерний рассказывает, как он работал: устраивал дискуссии между представителями разных партий, политические и литературные суды, бундовские Kastelapend (вечера «Почтового ящика»). В Иркутске появляется «Барка поэтов», и Вечерний читает уже на иркутских поэзовечерах свои стихи…  В 1921 году он оказался среди поэтов, которые откликнулись на призыв написать поэтические куски в «Мистерию Буфф», которую ставил в Иркутске режиссёр Николай Охлопков. 

В 1921-м выходят его интереснейшие статьи о литературе во «Власти труда». Например, статья 1921 года «Имажинисты о себе». «Имажинизм – не миросозерцание, а мироощущение, – писал Вечерний о Есенине, Мариенгофе.  – Ренессанс индивидуализма, но индивидуализма нового, рождённого великою эпохой и преисполненного буйной бодростью – гордого индивидуализма Пико ди Мирандоллы. Это «Золотой кипяток», мятежный пенистый ключ юности, бьющий из недр тяжко раскачавшейся общественной стихии». Голянковский считал, что будущее за «трубадурами и мейстерзингерами» Революции. И ждал, когда наконец появится новое, пролетарское искусство. Интересно, как с годами менялось его отношение к Серебряному веку. В 1924 году во «Власти труда» вышла его статья «Октябрьская революция и искусство», где Вечерний называет «живыми мертвецами» почти всех поэтов Серебряного века. При этом он очень хорошо отзывался о группе ЛЕФ. «Здесь группируются такие высококвалифицированные мастера «словотворчества», как Третьяков, Асеев, Хлебников, Маяковский. Сюда нужно отнести и такого изысканнейшего мастера, как Пастернак». 

Все знают Вечернего как одного из создателей ИЛХО. В 1923-м вышли в свет несколько великолепных номеров «Красных зорь». Они, по воспоминаниям друзей-поэтов, практически полностью создавались на энтузиазме Вечернего. «Во всех номерах «Красных зорь» чувствуется рука А. Вечернего (Голенковского), – писал поэт Михаил Скуратов из Москвы в 1967 году. – Была его статья об ИЛХО, очерк «Легенда о Ленине», рецензии о книгах Исаака Гольдберга, Лидии Сейфуллиной, Георгия Вяткина за подписью либо А. Вечерний, либо А.В., либо А.Г. и «Доморощенный Эдип», он же «илховец», или «член объединения – ИЛХО». Вообще, по мнению Скуратова, на Вечернем и поэте Александре Оборине держалась вся тяжесть практической работы ИЛХО. Достаточно сказать, что в марте 1923 года собрание членов ИЛХО проходило дома у Вечернего, на Жандармской, 4. В стенах его квартиры проходило обсуждение идеологической и литературной платформы группы «Октябрь». В письме в журнал «Ангара» в 1968 году Скуратов писал о Голянковском: «Он много сделал добра для Иркутска в первые годы советской власти. Он был душой, толкачом, вдохновителем…». 

С 1920 по 1924 год Вечерний успел поразительно много. Работал в газете. С 1923 года учил рабочих корреспондентов. Вот цитата из его выступления перед рабкорами: «Редакционный день. Центр его – редактор. Его роль можно сравнить с ролью капитана корабля… Секретарь. Так сказать, второе лицо в редакции, один из основных винтиков машины…». Он как раз и был секретарём газеты. Весной 1923 года он побывал на четвёртом Всероссийском съезде работников печати в Москве. Очень хорошо ориентировался в крупных изданиях капстран – Англии, Америки, Франции, Германии. В силу эрудиции и возраста был прекрасно знаком и с «навсегда умершей буржуазной печатью России». Знал всё о современной полиграфии.

Человек он был, видимо, очень добрый и душевный. Когда в феврале 1924 года в Иркутске открывался Дом работников просвещения, редакция «Власти труда» подарила дому 100 рублей золотом. А сам Голянковский, секретарь газеты, – восемь больших портретов русских писателей в рамах. Его коллега по перу Александр Оборин – снимки ИЛХО и редакции газеты. Лекции Голянковского в 1924-м шли в Свердлово, Марата, в редакции «Комсомолии», по всему Иркутску. Так бурно, интересно заканчивался для Голянковского 1924 год.   

Куда исчез Вечерний?

Знаменитый иркутский сборник «Ильичу», который был назван поэтом Игорем Славниным лучшим провинциальным посвящением Ленину

Однако с 1925 года он практически перестал появляться на страницах «Власти труда». И до сих пор не ясно, что же случилось. Если взять номера «Власти труда» за 1925 год, то окажется, что в январе он написал проникновенную статью об ушедшем товарище Александре Авдееве, главном метранпаже «Власти труда». В феврале 1925 года он, как обычно, дежурил по редакции, находясь в своей привычной должности секретаря. В мае газета сообщила о недоставленной телеграмме из Хабаровска на имя Голянковского из «Власти труда». После этого секретарь газеты более не появлялся на страницах газеты. Ушёл на пенсию? Умер? Известно, что он был «правой рукой» редактора газеты Георгия Ржанова, а тот в 1924 году отправился в Москву. Возможно, немолодой уже Вечерний почувствовал, что в газете теперь другая эпоха. 

В августе 1926 года во «Власти труда» появилась заметка о суде над ответственным секретарём авиахима Брызгулисом. В качестве ещё одного фигуранта дела выступал некто Голянковский. Может, Андриан Голянковский просто сменил место работы? Ревизия в авиахиме во главе с представителем РКИ, прошедшая в конце 1925 года, выявила недостачу ценностей на сумму более 3 тысяч рублей. Брызгулис и Голянковский были осуждены по 108 статье УК за халатное отношение к служебным обязанностям. Голянковский, как сказано в статье, был преклонного возраста, ему исполнился 61 год, и он был болен. Губернский суд приговорил его к 1 году и 6 месяцам условно. Оба обжаловали решение  в Верховном суде, однако дело Голянковского было прекращено в связи с его смертью. В статье не указывается его имя. Возраст примерно совпадает:  Андриану Голянковскому в середине 20-х должен был идти седьмой десяток. Однако если мы обратимся к «Известиям иркутской городской Думы» за 1886 год, то Голянковский уже был в списке избирателей. Значит, ему исполнилось на тот момент 25 лет. К 1925-1926 годам ему должно было быть не менее 66 лет. Возраст не совпадает. Если журналист не ошибся, это не тот, кто нам нужен. 

Но что тогда стало с поэтом Голянковским? Неизвестно. Есть одна нить, которая уводит в прошлое, в 1904 год. Тогда «Иркутские губернские ведомости» сообщили: на Хайтинской фабрике, в зале народной аудитории общество любителей сценического искусства поставило два спектакля. В одном из них был занят некий А.А. Голянковский. Может быть, поэт Вечерний участвовал и в театральных постановках? А теперь вернёмся назад, в ноябрь 1927-го. В городском театре Иркутска поставили «Джентльмена» в память знаменитого актёра Александра Сумбатова-Южина. «Слово говорили тт. Шлуглейт и Голянковский…». Может быть, это он? И наконец, октябрь 1927 года, вечер Общества друзей советского кино в иркутском Клубе Октябрьской революции, диспут о фильме, посвящённом Пушкину. Зал забит, собралось около 700 человек, и снова звучит голос некоего Голянковского. «Тов. Голянковский, обладатель большого и темпераментного ораторского таланта, волнуясь, спрашивал: «Зачем гнусные придворные сплетни воплощены в картине на одном уровне с историческим фактом? Я за светлый образ Пушкина!» И аудитория рукоплескала оратору». Утверждать ничего нельзя, но очень похоже, что это был тот самый знаменитый секретарь «Власти труда», поэт Вечерний. 

При подготовке статьи была использована база данных «Хроники Приангарья» библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского