«Игорю Альтеру жизнь чаще улыбалась или хмурилась? – Разумеется, улыбалась» – это строчки из интервью Альтера с самим собой 10-летней давности. Можем констатировать – за этот десяток лет у него ничего не изменилось. Хотя он жил тут, в этой стране, и невзгоды и болезни за эти 10 лет не обходили его, как любого живущего. Отчего-то у Альтера получается с жизнью договориться о взаимной любви. «Я привык грустное выдавать за смешное. У меня такая жизнь», – писал когда-то Александр Вампилов. Кажется, это безумно дефицитное сегодня качество есть у всего этого поколения. 

– Когда впервые ваше имя появилось в газете?

– В 1961 году.

– Нет, в 1951 году. Я нашла в газете фотографию – вы, 10-летний, с портфелем, идёте в школу, рядом друг. И такой текст: «В дневниках друзей, тщательно обёрнутых в бумагу, за месяц учёбы стоят только «пятёрки». 

– Это мы с Мишей Гороховым! Да-да-да. У меня это фото есть, сохранилось. Миши, к сожалению, нет уже давно. Он ушёл из жизни в 35 лет. А снимал нас Миша Калихман, фото­граф «Восточно-Сибирской правды». Он был другом нашей семьи. А тут я в школу пошёл, в третий класс. Ничего мы с Мишей Гороховым такого не совершили, но учились и правда хорошо. Вот Миша нас и снял для газеты. Так-то я после 4 класса, когда нас уже с девушками смешали, троечником стал. Девушки, понятно, совсем другие интересы. А та заметка правильная, всё верно – идут по улице два отличника. Настоящую первую свою заметку я хорошо помню. Она вышла в «Молодёжке» в 1961 году. «В Иркутске, на заводе имени Куйбышева состоялось первенство местных команд по боксу, первое место заняла команда литейного цеха». Представляете, моя фамилия стояла под материалом! В то время улица Карла Маркса была местным Бродвеем, и там бывали мои знакомые после 6-7 вечера… Я скупил чуть ли не весь тираж, кое-что припрятал для себя, а остальное, гордый такой, стоял и раздавал. Говорил, что стал писателем.

– А почему вы тогда решили, что спортивная журналистика – это ваше?

– Всё в жизни – дело случая. У меня был друг, мастер спорта по боксу, Игорь Королёв. Он меня попросил: «Ты бы написал о моей команде, о том, как я тренирую». И я написал. Вот так и стал писать о спорте. Меня сначала взяли в «Молодёжку» на ставку библиотекаря, а потом перевели на журналистскую. А после меня выгнали, кстати! Я с девушкой переночевал в доме большого чекистского вельможи. Указали на дверь в октябре 1963 года, я поработал в Красноярске, а в конце 1965 года вернулся в Иркутск, в ту же газету. Проработал 1966 год, начало 1967-го, ушёл в отпуск на диплом. А потом уехал в Душанбе на три года. Работал заведующим отделом пропаганды в республиканской газете «Комсомолец Таджикистана», затем – помощником президента республиканской Академии наук… Весело было! Моя задача была доклады президенту писать. Брал доклады большой Академии наук, там было написано: «Учёные Советского Союза…», я делал правку: «Учёные советского Таджикистана…», и цифры менял. В большой академии столько-то открытий, а в таджикской, соответственно, кратно меньше. И президента моего, кстати, всё устраивало. А потом я работал заместителем главного редактора республиканского телевидения, в редакции информации. А вот уже потом перебрался в Москву. 

– Москва, конечно, вас ждала… 

– Очень ждала, да. В Москву я попал в 1970 году, а на работу устроился только в 1973-м. Поэтому сегодня мне ничего не страшно. Три года там пробивался. Зарабатывал по-разному. Командировки давали в редакциях, а вот на ставку не брали. Я был, кстати, автором сценария одной из передач «А ну-ка девушки!», которые вёл Александр Масляков. В 1972 году была передача про девушек-продавщиц. Вот этот сценарий я и придумал. Временно работал во Всероссийском театральном обществе, старшим редактором на XV конгрессе Международного института театра. Устроился туда очень весело. Увидел объявление: требуется водитель и старший редактор на конгресс МИТ ЮНЕСКО. А я в то время был такой весь прохудившийся, одежонка на мне была плохонькая. Председателем Всероссийского театрального общества значился Михаил Иванович Царёв, народный артист СССР. Секретарша меня увидела, говорит: «Вы, наверное, водитель? Михаилу Ивановичу нужен водитель». Я сразу понял, что надо врать. Если скажу, что пришёл устраиваться старшим редактором, она меня к Царёву не пустит. Говорю: «Да, водитель!» – «Какая у вас категория? – «А самая высокая!» Я вообще не знал, где в машине руль. Она меня впустила, Царёв говорит: «Ты машину-то водить умеешь?», я отвечаю: «Да я не по этой части» – «А чего тогда припёрся?» – «На работу устраиваться, вон у вас объявление висит: старший редактор нужен». Взял он меня. Полгода проработал, и снова на улице… Временами ночевал на вокзале. У меня был такой портфельчик, мыло, тряпочка, которая называлась «полотенце». Днём мотался по Москве в поисках работы, в девять вечера приходил на вокзал, садился на скамейку. И вот так дремал, полусидя. В пять утра надо было только собраться и уйти. Милиция хорошо работала. Приходишь заранее, смотришь расписание, куда какой поезд уходит. Если они проверят, ты должен был чётко ответить: туда-то еду и тогда-то. Они отставали. 

А потом я прорвался и стал работать в Министерстве торговли СССР, в Союзглаврекламе. Был тогда такой комбинат – «Телепрессторгреклама», который делал ролики, советскую рекламную продукцию… Сочиняли, в частности, такие шедевры: «Мотороллер «Электрон» вас помчит в любой сезон», «Рыба на столе – здоровье в доме». Вот такую полезную в кавычках работу делало человек 70. И я попал на своё место в ряду идиотов. Сочиняли и хохотали сами над собой. А потом я на годик снова приехал в Иркутск и снова попал в «Молодёжку». Я вообще три раза работал в «Молодёжке». В 1961–1963, в 1965–1967 и в 1976-1977 годах. Хотя и говорят, что дважды в одну реку не входят. 

– Как вы попали в Болгарию?

– А это уже вместе с третьей женой, в 1977 году. Жена окончила аспирантуру, и я с ней поехал на три месяца помогать делать болгарскую газету на русском языке. В агентстве «София пресс» издавалась газета «Софийские новости», эквивалент газеты АПН «Московские новости». Когда я приехал, она выходила на английском, немецком, испанском, французском языках. А на русском варианта не было, и мне предложили в течение трёх месяцев помогать в этом деле. Поработал, и вдруг предложение остаться. И вот так, при­ехав на три месяца, я остался там на 25 лет. Я пересёк границу Болгарии в 35 лет, а уехал на родину в 60. Вначале работал редактором отдела международного туризма, потом был главным редактором главной редакции «Советский Союз», генеральным представителем агентства «София пресс» в Советском Союзе, в Москве. Затем работал в «Рабочей трибуне», которая впоследствии стала называться просто «Трибуной». Трудился собственным корреспондентом на Балканах. 

– Трудно было в другой стране начинать?

– Да нет. Тогда были нормальные взаимоотношения между странами. Люди и сейчас нормально друг к другу относятся. Погоду политическую не люди определяют, а правители. А у меня как были хорошие отношения с отдельными журналистами, так и остались. Это обычные человеческие отношения, так и должно быть. Между людьми мало что изменилось, изменились отношения между странами. У меня нет сейчас намерения определять, кто виноват, а кто нет. Время всё расставит на свои места. К сожалению, у нас со многими странами так получается. 

«Карьера в журналистике – умение писать»

Игорь Альтер, конечно, человек уникальный. В 60 лет начать жизнь заново способны не многие. «В декабре 2001 года мы с Ирочкой, моей последней женой, были уже вместе, – вспоминает он. – 3 декабря я прилетел в Москву, 6 декабря мы вдвоём отметили моё 60-летие, помню, грустное оно было. Так отчётливо чувствовался конец трудовой биографии, что даже плакать хотелось. Посидели, выпили вдвоём. И поехали домой. До 1 января 2002 года я ещё числился на работе, а потом – свободен». И вот человек лежит на диване. Кажется, дальнейшая жизнь уже определена, расписана. Почётный пенсионер, походы в лечебные заведения, книжками воспоминаний можно заняться… Хватило Игоря Григорьевича ровно до 25 февраля. Он собрался, поехал в Москву, а в марте – в Иркутск. И остался здесь. Сегодня это один из самых ярких иркутских журналистов. В эфире «Фактора здравого смысла» побывало огромное количество людей, и верится, что попытки Альтера понять вместе с собеседниками, «как сделать эту ненормальную жизнь нормальной», имеют смысл. В любом случае, эти интервью бесценны, потому что дают срез времени, со всеми его недостатками и удачами. 

– Как жена отнеслась к тому, что нужно ехать в Сибирь?

– А вы знаете, она такой хороший человечек. Чем-то мне жену декабриста напоминает. Ирочка очень преданный человек, очень искренний. Она приехала, и ей всё здесь понравилось. Мы в любой момент можем уехать в Болгарию, но никто из нас двоих не хочет. В Иркутске мне комфортно. Когда приехал, сразу поступил на работу в Ангарск, в АСУ-16, к Виктору Серёдкину, открыл газету «Подробности». Сам её сделал, сам сочинял. Открыли при АСУ-16 телевидение. Вот так около года я и отработал. А потом был АИСТ, программа «Фактор здравого смысла». Я веду передачи на радио, сотрудничаю в газете «Аргументы недели». Сегодня работу надо придумывать самому, а не ждать, пока она найдёт тебя. 

– Не устаёте?

– Да нормально. Конечно, возраст. Но я после каждой болезни на работу выходил. Работа – самое лучшее лекарство. По одной простой причине – нет времени думать о болячках. А в наше время работать надо много. На одной-единственной работе только начальник «Почты России» может заработать на приличную жизнь. 120 миллионов в год лишь он и подобные ему умеют заработать. «Крыша» другая. Мы с вами немножко не так живём. 

– Вы – из поколения журналистов, для которых литературное слово всегда было самостоятельной и большой ценностью. Сейчас журналиста ориентируют на сухое изложение фактов. Вампилов называл это «информушечники». В чём, на ваш взгляд, феномен журналистики 1960-х? 

– Это феномен не только журналистики. Почему сегодня нет острых спектаклей? И почему в шестидесятые годы их было много? Да потому что цензура и вариант «нельзя» открывали больше возможностей. А сегодня, когда многое можно… Я не говорю, что можно всё, но многое доступно. Сложилась со­всем другая ситуация. Во-первых, ещё не до конца осмыслено время. Оно очень динамично меняется, и осмысление его – это дистанция не одного десятилетия. Потому о нынешней ситуации говорить трудно. В варианте, когда в обществе существуют запреты, есть и какое-то напряжение. Это напряжение поднимает на поверхность очень необычные вещи. Посмотрите начало перестройки – сколько появилось острых статей, книг. Это всё плоды того напряжения, которое накопилось. Сейчас нет таких запретов, но чуть ли не самым расхожим занятием в некоторых газетах, журналах и ряде телепередач стало хождение в грязной обуви по газонам личной жизни. Я могу назвать пять крупных газет, где на первых полосах – кто с кем спал, какими новыми любовницами или любовниками обзавелась звезда, подробности дурно пахнущей «кухонной рапсодии». И когда первые полосы федеральных газет украшают такие события, в моём представлении, из народа хотят сделать население, а из населения – толпу. И на телевидении с ходу я могу назвать 20 программ для «толпы». Феномен 1960-х в следующем: запреты, как ни странно, порождали ту журналистику, которая была очень интересной, яркой и выплеснулась в одночасье. Стремление обойти эти запреты рождало журналистику, где лица, слава богу, «не общим выражением». Моё мнение – запреты инициируют качество текста. 

– Значит, запреты нужны?

– Запреты не нужны в том варианте, в каком они были. Очень большой период нам необходим, чтобы отойти от инерции и начать мыслить по-другому. Это время, наше, сегодняшнее, во всей глубине внутренней своей, не в декоративной части, многие ещё не осознали. Страна-то одна, огромная, а география не даёт полной глубины понимания. Возможности бытия – разные. Не может быть одного мира у олигарха и бабы Кати на селе с пенсией в 6 тысяч. Они живут в разных мирах. У нас одно понимание момента, у 23 миллионов, находящихся за чертой бедности, – совсем другое. А раньше люди были более близкими друг другу. Конечно, ничего хорошего не было в уравниловке и в зарплате всем по 120 рублей. Но сегодня, когда у дурака три «Мерседеса», а ты стараешься и не можешь заработать 30 тысяч, мироощущение другое. Огромный водораздел социального неравенства меняет оценки восприятия в слоях людей. Жизнь всегда была как многослойный пирог, но сегодня оценки становятся более контрастными. В период величия его сиятельства рубля жизнь стала проявлять себя не в лучших качествах. Мне есть с чем сравнить. Гости моего «Фактора», часть бывающие у меня в эфире, представляют здравоохранение, образование, культуру, науку. Со стопроцентной откровенностью почти никто о современной ситуации не говорит. Не меняется только одно – и раньше люди говорили с оглядкой на то, что «скажет княгиня Марья Алексевна», и сегодня то же самое. Несмотря на, казалось бы, раздувающийся демократический ветер, поднимающиеся вроде бы паруса демократии… Да ничего подобного. Особенно в регионах, где дистанция до двух властных домов намного короче, чем в столицах. «А кто виноват?» – спросите вы. Да мы сами и виноваты, потому что меняемся намного медленнее, чем этого требует время. 

– Чем это кончится в итоге? 

– Должно это разрешиться, но я молю Бога, чтобы этот огромный социальный водораздел, который сейчас существует, начал сокращаться. А пока он увеличивается, а не сокращается. Люди ведь получили доступ к информации. И шум в эфире, когда человек 120 миллионов получил, не пройдёт мимо ушей. Я понимаю, если бы эти деньги получил великий учёный, первооткрыватель Космоса, величайший конструктор. А тут всего лишь начальник «Почты России». Клиника какая-то.

– У вас есть возможность сравнить, какой была журналистика и какой стала. Сравнения, судя по вашим отзывам, не в пользу со­временной прессы. 

– Наша профессия хороша тем, что тут не нужно делать карьеру. Карьера в журналистике – это умение писать. Я докажу это конкретно. Когда был молодой, я много читал газет. Газета «Известия» была в своё время очень классной. Никто почти не знал и не знает по сей день, кто такой был главный редактор Пётр Алексеев из «Известий». Но все знали журналистов – Анатолия Аграновского, Татьяну Тэсс и других. И это я называю только одну газету того времени. Я убеждён: в журналистике качество текста заменяет карьеру. Вы мне не скажете сейчас навскидку, кто директор театра «Ленком», а все знают Марка Захарова. Есть несколько профессий, где не так важно быть большим человеком, как важно уметь продукцию делать с блеском. Важно, чтобы заметили не тебя, а ту продукцию, которую ты производишь. И если заметят её, ты обязательно будешь востребован. Особенно сегодня, потому что сегодня нормальных текстов очень мало. Раньше была аналитика, конечно же, тех лет, того времени. А сегодняшняя газета – это казахская песня, главная тема «Что? Где? Когда?». Что видят, то и поют. Информацию не опережают, а догоняют. 

– А что значит опережать информацию?

– Раньше мы могли открыть газету и прочесть, что в Иркутске собирается съезд учёных, будут такие-то имена, доклады. Журналист обязательно встречался с учёными, спрашивал, что предстоит узнать на этом съезде, какие темы будут обсуждаться. Сегодня журналистов интересует постфактум – когда состоялось, где и кто приехал. Сегодня газета вся существует на информационной подложке. Сегодня мы отвечаем на вопросы «Что? Где? Когда?», а тогда многие газеты пытались ответить на вопрос «Почему?». Тогда появлялась рубрика «Меры приняты». Журналист чувствовал своё влияние на ход событий, а сегодня рубрику «Меры приняты» заменила пословица: «Собака лает, караван идёт». Нет, я не склонен преувеличивать роль СМИ. Они и раньше-то никогда не были четвёртой властью. Это иллюзия. Не может быть власть под опекой другой власти. Но раньше у прессы было больше возможностей. Попробуй тогда о директоре завода напиши критическую статью, его жена ему уже сухари сушить будет перед заседанием парткома. А сейчас пиши сколько хочешь о том, что где-то плохо. Всё уходит сквозь песок, и редко где-то обратят внимание на статью. И то если в ней есть какой-то подтекст, который нынче кому-то из властьимущих не угоден.

– Тогда нет смысла в профессии. 

– Смысл всегда есть. Сегодня сложное время. И на этом фоне стало больше негатива по отношению друг к другу, доброта уходит из общества. Она у нас и так-то в не бог весть каких дозах была, но сегодня люди накопили больше отрицательной энергии, стали намного хуже относиться друг к другу. А что будет дальше? Не знаю, я не пророк. Для меня кризис – это аккумулятор собственных возможностей. Машина идёт на третьей скорости, во времена кризиса ты должен её переключать на четвёртую. До кризиса у меня было два-три проекта, сейчас – четыре.

– Откуда у вашего поколения такой оптимизм?

– В молодом возрасте думаешь, что от этой жизни можно убежать. От жизни так же нельзя убежать, как нельзя убежать от самого себя. Но когда тебе 20, кажется, что ой-ой-ой. А когда ты постарше, понимаешь – жизнь не станет другой. Это ты должен изменить своё отношение к ней. У меня есть кредо. У кого-то этот рубеж наступает после 60 лет, у меня лично наступил после 70. Для мужика после 70 лет главное – не становиться комдивом. Комдив – это не командир дивизии, а командир дивана. Вот если ты комдив, то быстро переходишь на предпоследний в жизни маршрут: с балкона на диван через холодильник в кухне. И в обратную сторону. И вот между этим предпоследним и последним маршрутом дистанция небольшая. Совсем немного, и уже спускается лифт сверху, и ты поехал на приём к Всевышнему. У Евгения Кригера, классного журналиста-известинца, фронтовика, есть такие строчки: «Главное не ты. Главное – не ты сам». Не может и не должно всё и вся вертеться вокруг тебя. Если ты начинаешь понимать это, твоя жизнь становится легче, ровнее. Надо выбросить из головы, что ты – пуп земли. Многие люди считают, что они главные, на них свет клином сошёлся. А этого не может быть. Когда ты понимаешь, что есть вещи ценнее тебя самого, они невероятно значимы, всё становится на свои места. Можно назвать это оптимизмом, можно назвать по-другому. Для меня лично стремление жить, востребованность, всеядность в журналистских жанрах – радио, телевидение, газеты – это прежде всего, наверное, желание заменить делом и работой лекарства. Когда нечем заняться в таком возрасте, начинаешь думать: «А что будет завтра?» А так мне совершенно некогда об этом думать.