Недавно в областном художественном музее открылась выставка живописных и графических работ Бориса Ивановича Лебединского, посвящённая 125-летию со дня его рождения. Первая выставка за последнюю четверть века. За это время успело вырасти новое поколение, которому имя этого художника уже мало известно или неизвестно вовсе. Музей представил 75 живописных и графических работ, которые красноречиво говорят о приверженности автора к нашему краю, к Иркутску, о глубоком интересе к его истории и красоте. До боли знакомые места: Байкал, Аршан, Ангара, Саяны под кистью художника обретают какую-то особую значимость и торжественность – в окружении вот какой красоты мы живём, и как важно сберечь её, не порушить, сохранить, чтобы внуки и правнуки смогли любоваться этим. А вот офорты – улочки Иркутска 18 века, башни острога. Воображение художника тщательно выверено историческими документами – Лебединский кропотливо изучал детали старинных построек Иркутска, прежде чем восстановить их в своих работах. Мало кто помнит изданный им в 1929 году альбом «Московские ворота. Краткое историческое описание с литографией на камне», а между тем благодаря ему удалось воссоздать эту постройку в честь 350-летия города в исторической первозданности.

Что привело в наши края этого талантливого человека, родившегося под Санкт-Петербургом и получившего блестящее столичное образование? Лебединский – сын и внук церковнослужителей. Поклонник пейзажиста Шишкина, за работой которого ему выпало лично наблюдать в юности: благо дача Шишкина находилась рядом с домом, где жили Лебединские. Его учителями в Рисовальной школе Императорского общества поощрения художеств были такие известные мастера, как Писемский, Билибин, Рерих, Рылов. Но главным, пожалуй, стал Василий Матэ, один из самых известных гравёров России в конце 19-го века, мастер оригинальной и печатной графики. Лебединский оказался его способным учеником. Творческая карьера складывается успешно. Он постоянно участвует в вернисажах, и в 1914 году его офорт на Международной выставке в Лейпциге завоёвывает серебряную медаль.

Учёба закончена, и деятельная натура художника требует новых впечатлений. В составе экспедиций он путешествует по стране, а когда одна из этих дорог приводит его в Сибирь, в Иркутск, город становится его судьбой сначала на полтора десятилетия, а потом – навсегда. 

В 1917 году он перевозит свою семью в Иркутск и с ходу включается в его творческую и общественную жизнь. Вступает в Иркутское общество художников и затем становится его председателем. Но и здесь ему тесно. Он начинает огромную работу по собиранию и объединению сибирских художников, организации всесибирского съезда художников и совместных выставок. 

И сам пишет и выставляется, открывая для себя всё новые красоты сибирского края – Байкал, Аршан, таёжные окрестности Китоя, Иркута, предгорья Саян, языком кисти объясняясь в любви к сибирским просторам. 

Музей представил
75 живописных и графических работ, которые красноречиво говорят о приверженности автора к нашему краю

Многогранность деятельности Лебединского вызывает восхищение. В 1918 году в Иркутске открывается университет, и художник завязывает тесные связи с его сотрудниками, учёными. Профессор Михаил Кожов становится на долгие годы его другом и соратником. Борис Иванович получает должность старшего научного сотрудника в биолого-географическом научно-исследовательском институте и как художник включается в работу по созданию Байкальского музея. Работает над серией рисунков для наглядных пособий. На биолого-поч­венном факультете госуниверситета до сего времени бережно хранят собрание работ Лебединского. 

Как член Восточно-Сибирского отделения Российского географического общества ездит по области, не уставая восторгаться в письмах к родным и друзьям природными богатствами Сибири.

Два превалирующих направления творчества Лебединского как художника обретают чёткие очертания – это пейзажная живопись и иркутская старина (здесь на первый план выходят офорты). Работая над воссозданием облика старого Иркутска, художник многие часы провёл в архивах и библиотеках, внимательно изучая иркутские летописи, подробности возведения строений прошлых веков. Так что его альбомы «Московские ворота» и «Иркутский острог» стали не просто работами художника, но и бесценными историческими документами. Такими иллюстрациями к важным событиям в жизни Иркутска стали и офорты о строительстве Иркутской ГЭС. Ведь сегодня это тоже история.

Параллельно Борис Иванович преподаёт, пишет статьи об искусстве, иллюстрирует книги местного издательства. С 1925-го по 1928 год он – хранитель картинной галереи Иркутска, формирует её фонды. Лебединский сделал тогда свой вклад в фонд будущего музея – подарил ряд офортов Шишкина из своей коллекции. Уже после него эту собирательскую эстафету подхватил известный Фатьянов.

Казалось бы, Лебединский стал сибиряком, и работы здесь было через край, но вечная тяга к познанию, как он говорил о себе, не позволила ему устоять перед предложением знаменитого учёного-путешественника Семёнова-Тянь-Шанского, который в это время в Санкт-Петербурге занимался организацией музея Мировой географии и пригласил Лебединского стать его сотрудником. Художник в 1932 году возвращается в Ленинград. Возвращается на свою беду, так как вскоре попадает под машину государственных репрессий. Он осуждён на пять лет «за укрытие и хранение антисоветской литературы», за то, что, проявив сочувствие к попавшему под репрессивный каток другу, согласился взять на хранение часть его библиотеки. Чей-то донос привёл его в Соловецкий лагерь. И только ходатайства и хлопоты родных, обращение к Екатерине Павловне Пешковой, которая не раз выводила невинных из-под опалы, помогли освобождению художника после года отсидки. Но и года хватило, чтобы основательно подорвать здоровье – он вернулся без зубов, с больными лёгкими, с язвой желудка и с требованием властей в 24 часа вместе с семь­ёй убраться из Ленинграда. Ведь освобождён был художник условно-досрочно, то есть не реабилитирован, остался как бы виновным. Это незаслуженное клеймо, снятое только после его кончины, мучило художника до конца жизни, несмотря на почести, уважение окружающих и признание его творческих заслуг.

Семья поселилась в Старой Руссе. Здесь и застала Лебединских война. Дочь Наталья добровольцем ушла на фронт, а Лебединские эвакуировались в Горьковскую область. Но Иркутску суждено было снова сыграть решающую роль в судьбе художника.

Сергиевская башня. Из альбома «Иркутский острог. Краткий исторический иллюстрированный очерк»

В конце войны его пригласило на преподавательскую работу Иркутское художественное училище, помня его уроки, его педагогический опыт. Сибирь, знакомые, полюбившиеся таёжные шири, старые друзья как будто дали ему новые силы творить, действовать, вращаться в гуще событий. Здесь он избирается депутатом городского Совета и работает в его составе в течение трёх созывов. И, конечно, творит. Дружба с профессором Кожовым означает возобновление тесного общения с Байкалом, который питает Лебединского новыми творческими замыслами и находками. В эти годы с перерывами в несколько лет выходят в свет три альбома Бориса Лебединского под одним названием «Байкал». Альбомы расходятся мгновенно, их дарят друзь­ям и родным, посылают в качестве подарков в города Союза, и они вербуют всё новых поклонников красоты и неповторимости уникального озера. В создании текстов, сопровождающих автолитографии, участвовал учёный-байкаловед Кожов, и альбомы не просто демонстрировали виды озера, но и знакомили с важными сведениями об особенностях флоры и фауны Байкала.

Работы художника направлены на защиту Байкала, участвуют в набирающем в эти годы силу общественном движении за сохранение уникального творения природы. Это уже потом появились прекрасные цветные фотоальбомы о Байкале, и до сих пор фотохудожники соревнуются в поисках наиболее выгодных ракурсов, оригинальности съёмок. А тогда Лебединского справедливо называли «первым певцом Байкала». Многочисленные маршруты поездок художника пролегают по самым заповедным местам края: байкальские бухты и берега, Тункинская долина, Ольхон, неизведанные таёжные уголки. 

Лебединского считают родоначальником школы иркутской графики. Он продолжает совершенствоваться в искусстве гравировки, офорта, ищет, экспериментирует. По его чертежам завод изготавливает офортный станок, который позволяет значительно увеличить размер офортного листа. Использует разные материалы: медные, стальные, свинцовые пластины. Пробует кожу, шёлк и батист – ничего похожего в Сибири никогда не делали. Графика на ткани требует особого мастерства и виртуозности. Его внук Александр Владимирович Киселёв, живущий в Иркутске, вспоминает, как радовался дед, когда ему из Москвы прислали 10 метров шёлка. В ход шло даже женское батистовое бельё. Своими секретами Лебединский щедро делился с коллегами. В его мастерской осваивали графическую технику молодые тогда художники Шипицын, Амосов, Рубцов. Сегодня его станок находится на кафедре изобразительного искусства педагогического института, на нём студенты осваивают технику офортной печати.

Огромный вклад Бориса Лебединского в развитие культуры отмечен званием Заслуженного деятеля искусств РСФСР и орденом Трудового Красного Знамени.

Художественное наследие Лебединского очень велико. Мы с Наталь­ей Валериановной, женой Александра Киселёва, попытались было подсчитать хотя бы приблизительно число его работ, но это оказалось делом практически безнадёжным. По самым грубым подсчётам – больше тысячи. Работы его разошлись по многим городам и весям. Третьяковка, Музей имени Пушкина, Русский музей в Санкт-Петербурге, Красноярск, Новосибирск, Кемерово, Якутск и ещё много мест. Выставки работ организуются на его родине в Луге, Старой Руссе, Новгороде, где проживает внучка Елена, ставшая художником. Лебединский, по словам родных, не продавал свои работы, а вот дарил много, так что в частных коллекциях их немало. Только в музее би­олого-почвенного факультета и на его кафедрах не меньше двух десятков работ художника. В одном из музеев Ангарска – целая экспозиция его картин. 

Александр Владимирович и его супруга Наталья Валериановна бережно, даже трепетно хранят свою часть наследства знаменитого деда – около 100 работ, не считая альбомов, писем, книг и публикаций о нём. И не просто хранят, а стараются, чтобы они работали, шли к людям, чтобы память о большом художнике – патриоте своего края была жива. Привели в порядок все работы, одели в рамы и багеты, хлопочут об устройстве выставок, о сохранности картин. За свой счёт издали набор открыток, календарь к юбилею Иркутска. Кстати, из 75 работ, представленных на последней выставке, подавляющее большинство – из их семейной коллекции. Тем не менее есть работы, которые ещё никто не видел, и это обидно. 

Но вот в декабре закроется выставка, вернутся в фонд картины. Теперь уже до 150-летия? А справедливо ли это? Город вправе гордиться таким земляком, гражданином, посвятившим всё своё творчество служению родному краю. Искусствовед Елена Башкова в своей статье о Лебединском в «Петербургских искусствоведческих тетрадях» цитирует художника: «Пишу для людей, жажду быть понятым, а цель моя – настроить их мысли и чувства на возвышенную любовь к родной земле».

В январе 1973 года, вскоре после смерти Лебединского, состоялось заседание членов Союза художников, которые предложили целый ряд мероприятий по увековечению памяти Бориса Ивановича Лебединского. В их числе были такие: назвать именем художника одну из улиц Иркутска и создать мемориальный музей его имени. В этом музее можно было бы разместить его работы, а также мастерскую, которая бы стала базой по освоению гравировального искусства и изготовлению офортов. «Об этом очень мечтал Борис Иванович на склоне лет», – говорят его родные. 

Борис Лебединский за работой у своего станка

Но с того памятного совещания прошло более сорока лет. Большинства из его участников уже нет в живых. И Союз художников «похоронил» собственное решение. Это несправедливо. Несправедливо по отношению к человеку, всё своё творчество посвятившему воспеванию нашего края, горячим патриотом которого он был. И хорошо бы нынешней организации Союза художников к этому вернуться.

В числе многих нравственных потерь нынешнего общества беспамятство и неблагодарность по отношению к предкам кажутся не самыми тяжёлыми. И это усваивается нынешней молодёжью. Предвижу, кто-то скажет: «Да ведь это вчерашний день. Анахронизм». 

А по-моему – урок достойного служения Отечеству.