За Баяндаем, не доехав до ответвления дороги на Тургеневку, машина свернула налево, в лес, и практически сразу из-под колёс вспорхнула большая стая… Увы, не рябчиков. Не глухарей и не тетеревов, встретить которых в прибайкальском лесу было бы естественно и приятно. Перед капотом автомобиля взлетели откормленные чёрные вороны. В настоящем, чистом лесу они не водятся, но здесь по обе стороны дороги высокие отвалы мусора. Но это ещё не свалка. Это дорога, ведущая на свалку.

Пропетляв среди деревьев ещё несколько сотен метров, дорога выкатилась на обширную искусственную проплешину, когда-то давно копаную-перекопанную экскаваторами, и рассыпалась между буграми и ямами. «Лунный» ландшафт можно было бы принять за декорации для съёмок фантастического фильма о космических путешествиях, если бы не привычные глазу и совершенно земные, очень даже человеческие кучи мусора да стоящий посреди этого уродства одинокий вагончик-бытовка с дымящей трубой. 

– Заброшенные карьеры, – объяснили причину возникновения «лунного» ландшафта в прибайкальской тайге мои попутчики. Они много лет профессионально занимаются проблемой вывозки и утилизации твёрдых коммунальных отходов и об официальных полигонах и несанкционированных свалках Иркутской области, по крайней мере, её южной части, знают больше многих.

Подобных пейзажей на территории Иркутской области не счесть, хоть и требует природоохранное законодательство с давних советских времён обязательную рекультивацию карьеров после их отработки. Только закон и жизнь – понятия разные. Закон требует, по крайней мере, в теории, делать так, как лучше для всех, как правильнее. А живём мы как всегда, как привыкли. Салтыков-Щедрин ещё в XIX веке обратил внимание, что «строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения». Поэтому заброшенные и почти сплошь превращённые в свалки, зарастающие кустарником и деревьями, карьеры воспринимаются общественным сознанием вполне естественными элементами природы. У меня, признаюсь, иногда даже возникает ощущение, что карьеры для того и бросают, не рекультивируя, чтобы людям было куда мусор складывать. 

– Это официальный полигон? – спрашиваю своих экспертов.

– Это Баяндаевская свалка, – отвечают мне, делая акцент на слове «свалка», противопоставив его произнесённому мной слову «полигон».

На профессиональном языке чиновничества и бизнеса, занимающегося вывозкой, переработкой и утилизацией твёрдых отходов, это слово означает, как правило, незаконное, стихийно возникшее место скопления твёрдых бытовых или промышленных отходов на неподготовленных, необустроенных площадках. Хотя есть много и санкционированных свалок, разрешённых местной властью для «временного» размещения отходов. Они, разумеется, должным образом не обустроены, не приведены в соответствие с требованиями, предъявляемыми к полигонам СНиПами – санитарными нормами и правилами, обязательными для исполнения на всей территории России. В документах срок их существования власть определяет временем, необходимым для проектирования и строительства полигона, предназначенного уже не просто для хранения, а для переработки отходов, их обезвреживания и изоляции от окружающей среды, чтобы обеспечить гарантированную санитарно-эпидемиологическую безопасность населения. Но в реальной жизни при отсутствии политической воли свалки могут жить сколь угодно долго без юридических последствий для ответственных чиновников, потому что регламентирующие документы не запрещают продления сроков использования свалок в связи с отсутствием обустроенных, сертифицированных полигонов. 

По месту расположения эту свалку часто ещё и Тургеневской называют. Она не имеет официального статуса, поэтому и называют её, кто как привык. От многих других она отличается тем, что образована не в ложбинке, как бывает часто, а на горе, и потому создаёт особо неблагоприятный фон для Тургеневки и других ближайших деревень. 

В прошлом году, как рассказывали местные жители, свалка загорелась. Свалка – она и есть свалка. Её же (в отличие от полигонов) никто по специальным проектам не создавал, последствий её существования в этом конкретном месте не просчитывал, инженерно не обустраивал, должных противопожарных барьеров по периметру не строил. А потому огонь легко вышел за пределы мусорных карьеров в живой лесок прогуляться, а ветер погнал его на Тургеневку.

– К нам все пожарные машины стянули из Баяндая, – рассказывали тургеневцы. – Прямо вплотную к деревне подошла линия огня.

Согласно условиям конкурсной документации, для ликвидации свалки под Еланцами из Волчьей пади на ангарский полигон должно было быть вывезено 140 тысяч кубометров мусора. Объём ошеломляет. Если прикинуть, что в КамАЗ помещается 14 кубов, получается, что подрядчик должен был ежедневно вывозить по тысяче(!) КамАЗов мусора. Но путь не близкий – 250 километров. Вот и вывалили они часть мусора с одной свалки на другую, неподалёку. А местные жители получили мину замедленного действия…

Воображение нарисовало в голове мультяшную картинку, как гружёный КамАЗ, вместо того чтобы гнать сотни километров до полигона под Ангарском, «крадётся» по лесной дороге к заброшенным карьерам, и водитель, ежесекундно оглядываясь, выгружает мусор в ближнюю яму. Впрочем, если и приходилось тогда кому-то воровато оглядываться, то это, скорее всего, были не шофёры, а чиновники, ответственные за «мусорную ситуацию» в области и муниципалитетах, и руководители фирмы, выигравшей тот подряд. 

Не знаю, какое количество мусора с ликвидируемой прибайкальской свалки доехало той зимой до сертифицированного полигона на вечное и законное пристанище, а какая его часть осталась в прибайкальском лесу под Тургеневкой, но результат достигнут примерно такой же, как если бы вы, вместо того чтобы вынести накопившийся дома мусор в контейнер, переставили мусорное ведро из одного угла кухни в другой, где оно в глаза не так сильно бросается. Только масштабнее и дороже. Позже в СМИ прочитал, что на перемещение отходов с одной, не отвечающей требованиям закона, свалки на другую такую же было потрачено 19 миллионов бюджетных рублей. 

Громкое, публичное возмущение общественности свалкой под Еланцами, вырвавшееся в информационное пространство средств массовой информации, началось, пожалуй, ещё в 2010 году, даже раньше. И решение наконец-то ликвидировать её было совершенно правильным. Принято оно было не исполнительной властью, а судебной – благодаря поддержанному прокуратурой давлению разноликой, организованной и неорганизованной, общественности. Решение было направлено на «как лучше». Но у исполнительной власти – именно у власти, организовавшей и якобы контролировавшей процесс ликвидации, – получилось «как всегда»: деньги потрачены – результат близок к нулю. Очень скоро после рапортов о ликвидации СМИ запестрели заголовками типа «Свалка возвращается». Весь ли мусор был вывезен из Волчьей пади в декабре 2012 года, теперь, наверное, уже и не установить без специального расследования. Но местные жители утверждают, что как минимум с лета 2013 года незаконная свалка на участке всемирного природного наследия вновь живёт, растёт и пахнет. 

Один из работников правительства области, имеющий лишь некоторое и довольно косвенное отношение к мусорной проблеме региона, когда я заговорил с ним о судьбе этой свалки и обронил фразу «вся область», попросил меня «не обобщать». Сказал, что отдельно взятый случай не может служить показателем для оценки всего региона. И я растерялся. Если чиновник не кривил душой, если он сказал искренне то, что думал, значит, он совсем не знает реальной ситуации. А решения принимает исходя из красивых, обнадёживающих отчётов подчинённых. Хотя… Думаю, что не только он, скорее всего, реальной ситуации достоверно, в точных цифрах, в области не знает никто. Мы все имеем не точные знания, а лишь примерные представления о масштабах мусорной проблемы. Известно, к примеру, что на всю нашу область, а это около 600 муниципалитетов, есть менее 30 сертифицированных мусорных полигонов. Не говорю об их качестве, говорю о количестве законных мест хранения и утилизации ТКО – твёрдых коммунальных отходов. А вот сколько в области существует незаконных свалок – вопрос вопросов. Несколько лет назад общественники попытались их выявить и посчитать, но сбились на числе, близком к пятистам, и бросили. Непонятно, в частности, какого размера кучу мусора надо считать свалкой, а какую – чьим-то частным разгильдяйством. 

В нынешнем мае, к примеру, во время рейда Общероссийского Народного Фронта по незаконным рубкам в окрестностях села Горохово мы наткнулись на кучу мусора не столько бытового, сколько, как определил один из местных активистов, «конторского». Вместе с обломками досок и какой-то мебели на лесной полянке (даже не в заброшенном карьере, а просто так) валялись толстые пачки документов, в которых в числе прочего были и ксерокопии паспортов граждан. Похоже, какая-то страховая компания свой архив выбросила. Мусора относительно немного. Если прикинуть «на глаз» – в один-полтора грузовика поместится. Как это оценить – уже свалка, или ещё не свалка? А подобных куч в зелёных зонах городов, в легкодоступных, излюбленных местах отдыха горожан видимо-невидимо. Если смотреть открытыми глазами – очень даже видимо. А если через официальные отчёты, которыми руководствуются чиновники, принимая важные решения, вовсе даже и невидимо. Сколько область производит мусора в год или в месяц, исполнительная власть примерно знает – есть официальные методики и формулы таких расчётов. А вот где именно, в каких конкретных местах этот мусор лежит, гниёт и отравляет подземные воды – неизвестно. 

Не считал, сколько раз за последние 3–5 лет Общественная палата Иркутской области поднимала мусорную проблему региона, поэтому скажу одним словом – много. В феврале нынешнего года этот вопрос рассматривался подробно и детально. Были сделаны выводы. Сформулированы предложения и рекомендации для исполнительных властей разного уровня. Отправлены письма на нужные адреса. Получены деловые ответы. Недавно, в октябре, комиссия по экологии и охране окружающей среды Общественной палаты собралась за круглым столом, чтобы обсудить меры по поддержке и стимулированию экологической ориентации малого и среднего бизнеса. Про твёрдые коммунальные отходы в повестке ни слова, а разговор очень скоро вновь замкнулся на мусорной проблеме, в решении которой, будь на то политическая воля, как раз малый и средний бизнес мог бы сказать своё очень даже не малое и не среднее слово. Но воли-то, как показала практика, и нет. Власть, как всегда, не сумела, или не захотела, или не посчитала важным исполнить свои ключевые обязательства, без которых невозможно сдвинуть с места эту стыдную проблему. 

Оказалось, в частности, что проекта областного закона об отходах производства и потребления, отвечающего современным реалиям,  решение о разработке которого было принято на совещании в Общественной палате в 2014 году, в законченном и утверждённом виде до сих пор не существует. До конца нынешнего сентября область была обязана разработать  территориальную схему обращения с твёрдыми коммунальными отходами, обозначив на ней все реально существующие (санкционированные и несанкционированные) места хранения мусора и перспективные площадки для новых мусорных объектов. Но попытка сделать это с помощью московской специализированной компании, выигравшей подряд на аукционе, завершилась провалом. Правительство области должно было на конкурсной основе определиться ещё и с региональным оператором по вывозу твёрдых бытовых отходов, их хранению и утилизации, но тоже не сделало этого. 

Не удивительно, что на столь провальном фоне к решению проблемы активно подключилась и региональная группа общественного мониторинга Общероссийского Народного Фронта по проблемам экологии и защиты леса, подтянув к участию в работе учёных и общественников-экологов соответствующего профиля. 

«Это… вопиющая картина! – Сергею Апановичу, координатору группы, не сразу удаётся подобрать слова, чтобы поделиться впечатлениями об одной из свалок, обследованных в Эхирит-Булагатском районе во время одного из рейдов активистов ОНФ и специалистов регионального министерства природных ресурсов и экологии. – Это тысячи бегающих крыс. Десятки пасущихся там коров. Своры собак, которые растаскивают всё с той свалки. Там помимо бытовых отходов находятся ещё и отходы боя мясоперерабатывающих комбинатов. Зараза распространяется с небывалой скоростью. И находится эта свалка всего лишь в двух с половиной километрах от населённого пункта – посёлка Усть-Ордынский. Конечно, это чудо, что до сих пор не случилось там никакой эпидемии. При этом видно, что со стороны властей округа не предпринималось никаких попыток сделать хотя бы лёгкое ограждение для ограничения доступа домашних животных…» 

Возвращаясь с Тургеневской свалки в Иркутск, я не стал останавливаться в Усть-Ордынском, чтобы купить настоящего домашнего и экологически чистого молока, как делал обычно, если судьба и работа забрасывали меня в эти края. Ну мало ли где паслась, что ела та корова, от которой молоко у дороги продаётся.