Иркутск Антона Павловича Чехова – это семь дней, с 5 по 11 июня 1890 года. В своих письмах из Иркутска от 5 июня, адресованных Н.А. Лейкину и И.Л. Щеглову, он написал, что прибыл «вчера ночью», что было истолковано как 4 июня и так и закрепилось в его биографиях. В летописи Нита Романова стоит 3 число, в списке прибывших в Иркутск в газете «Иркутские губернские ведомости»  – 5 июня. Получается, что, вероятнее всего, Антон Павлович попал в город в ночь с 4 на 5 июня. Все подробности его пребывания в городе известны из его писем. Он остановился в «Амурском подворье», помылся в какой-то из местных бань, побывал в банке, гулял по городу, в Интендантском саду, отметил трактир «Таганрог»… Конечно, всю специфику Иркутска конца XIX века писатель за 7 дней оценить не мог. А Иркутск был весьма разнообразен.   

Таскали медвежонка, палили из ружья

В списке прибывших на четвёртой строчке справа – «Лекарь Чеховъ»

В нашем «превосходном городе» Чехов отметил театр, музей, городской сад с музыкой, хорошие гостиницы. «Есть великолепная кондитерская, но всё адски дорого. Тротуары деревянные», – писал Антон Павлович в письме М.П. Чеховой. В те же дни, когда из Иркутска отправилось это письмо, газета «Иркутские губернские ведомости» сообщила: «Жалуются на дурное состояние тротуаров и на бездействие управы в этом направлении. Так, например, на Троицкой улице около домов г.г. Дубровина и Бетнера легко сломать ноги». 

Вот так Чехов описывает ночную прогулку 5 июня по Иркутску: «Вчера ночью совершал с офицерами экскурсию по городу. Слышал, как кто-то шесть раз протяжно крикнул: «Караул!». Должно быть, душили кого-нибудь. Поехали искать, но никого не нашли». Что же говорит криминальная хроника? Пока Чехов мылся в бане, отдыхал, писал письма, днём в интеллигентном Иркутске было совершено несколько краж. У мещанина Волынкина с Саломатовской в доме полицейские отыскали краденые вещи. Мещанин Чернов, дом которого располагался на углу Саломатовской и 4-й Иерусалимской, лишился ношеного платья на 30 рублей. В семь вечера на углу Ремесленной и Каштакской пробили голову поселенцу по имени Калбала-Иханяси-Аджи Абасоль. Постарались извозчик Артименков и два его товарища, которые тут же и были арестованы. С наступлением сумерек особая жизнь Иркутска не утихла, а даже и обострилась. Из часовни Святителя Иннокентия унесли две кружки с собранными деньгами и всю выручку за свечи. 

В те минуты, когда Чехов ночью прогуливался по городу, наслаждаясь обществом офицеров, на Большой улице (а Чехов наверняка совершал променад по Большой) неизвестные ограбили находившийся тут часовой магазин мастера Розени. Взломали окна и похитили бронзовые и серебряные часы, цепочки. Может быть, «Караул!» кричал несчастный Розени, обнаружив зияющие окна и пустую мастерскую? Впрочем, кричать мог кто угодно. Тем летом по всем улицам Иркутска, не исключая Большой, «по ночам происходила беспрерывная пальба». «Палят просто так, для отпугивания воров, палят и для того, чтобы вызвать полицейских. Всюду раздаются крики пьяных, кабацкие песни, гвалт и шум». Однажды пуля, пущенная на улице из револьвера или ружья, пробила окно жилого дома на Амурской и чуть не убила хозяев. А ночные сторожа вместо колотушек взяли в руки большие дубины и били ими по заборам и даже по ставням домов. Один молоденький иркутский купчик таскал ночью по городу отчаянно ревущего медвежонка. «Вообще, ночная жизнь города начинает напоминать жизнь в тростниках под тропиками, где стоит немолчный рёв диких зверей», – писали газеты. Немудрено, что Чехов своими ушами услышал отголоски этой бурной ночной жизни Иркутска образца 1890 года.  

Буквально через день Иркутск всколыхнуло новое известие: унтер-офицеры местного батальона Григорьев и Репьев поехали кататься на струге по Ангаре, захватив двух проституток Гусеву и Лифшток. Струг перевернулся, спастись удалось только Григорьеву и Лифшток, другая пара утонула. А в целом, по оценкам жандармов, даже несмотря на прибегающих медведей, пальбу и крики «Караул!», в городе этим летом было тихо и спокойно. «Иркутск понемногу пустеет. Кто-то, может, спешит удалиться на дачи, в деревню, куда-нибудь подальше от тяжёлой городской атмосферы и образцовых порядков нашей городской хозяюшки», – писали газеты. Кражи, разбитые головы, утонувшие проститутки, отравившиеся фосфорными спичками – это летний, полузасыпающий Иркутск. Чехов не застал бурления жизни, которое начиналось осенью. «Большая часть преступлений совершается в городе осенью и в начале зимы в тёмные ночи, когда город переполнен разным бродячим и бездомным людом». Дерзкие грабежи летом были из ряда вон выходящими. А вот когда возвращалась с промысла «ангарщина», шли с приисков таёжники, а из ближних и дальних деревень стекались в город поселенцы, разбредавшиеся на лето на заработки, вот тогда и начиналось самое весёлое время «интеллигентного» Иркутска. 

Впрочем, кое-какие детали Чехов и сам приметил. Правда, в отличие от фразы об интеллигентном городе в Иркутске цитату из другого письма вспоминать не любят. А между тем Чехов весьма интересно охарактеризовал сибирских женщин. «В сравнении с парашами-сибирячками со всеми этими якуто-бурятскими рылами, не умеющими одеваться, петь и смеяться, наши Жамэ, Дришка и Гундасиха просто королевы, – писал Чехов М.П. Чеховой 7 июня из Иркутска. – Сибирские барышни и женщины – это замороженная рыба. Надо быть моржом или тюленем, чтобы разводить с ними шпаков» («разводить шпаков»  – играть в любовь. – Прим.). В серии фельетонов «По Сибири» Чехов так описал сибирских женщин: «Женщина здесь так же скучна, как сибирская природа, она не колоритна, холодна, не умеет одеваться, не поёт, не смеётся, не миловидна…» За что сибирские газеты, включая «Восточное обозрение», на него обиделись. 

Заметка о прибытии Чехова в Иркутск в «Восточном обозрении»

Чехов был не прав насчёт «замороженной рыбы». Если бы на досуге ему довелось почитать местные газеты, он бы узнал, что тут кипят нешуточные страсти. Писатель уже собирался в дорогу, когда в Иркутске 10 июня было совершено кровавое убийство на Ушаковском островке. Мещанка Ирина Пуртова застала своего мужа с любовницей Анисьей Баталовой. Разъярённая женщина накинулась на Баталову и убила её спящую, а потом ранила мужа, пытавшегося заступиться за любовницу.    

В том самом письме, где Чехов назвал Иркутск «совсем интеллигентным» городом, есть упоминание трактира с родным для Чехова названием «Таганрог». Он так и пишет в письме: «Есть трактир «Таганрог». Где именно находился этот трактир, сейчас уже узнать трудно. Однако, если просмотреть газеты за май-июнь 1890 года, то находятся по крайней мере две заметки, где «Таганрог» упоминается. В одном случае идёт речь о трактирном заведении, а во втором его называют гостиницей «Таганрог», из буфета которой были похищены деньги. Где располагалась гостиница «Таганрог», не указывается. Заметка о трактирном заведении более информативна: «24 мая около 2 часов дня иркутский мещанин Илья Васильевич Соколов, проходя по Арсенальной улице, недалеко от трактирного заведения «Таганрог» увидел нескольких лиц, играющих в какую-то неизвестную игру…» Далее идёт обычная история о незадачливом игроке и мошенниках. Нам интересна улица – Арсенальная. Значит, трактир «Таганрог» находился в момент приезда Чехова на Арсенальной. Точнее привязки нет, однако можно зафиксировать, что в Иркутске появилось ещё одно «чеховское» место – на улице Арсенальной, ныне Дзержинского. 

Чехов покинул Иркутск, однако о нём помнили, за его впечатлениями в Иркутске следили. Цитаты из путевых заметок, которые писатель посылал в «Новое время», появлялись и в иркутском «Восточном обозрении». К примеру: «Странствующий по Сибири корреспондент «Нов.вр.» г. Чехов печатает теперь, как уже известно нашим читателям, в упомянутой газете свои путевые впечатления. Вот несколько интересных строчек из них: «Тяжело ехать, очень тяжело, но становится ещё тяжелее, как подумаешь, что эта безобразная рябая полоса земли, эта чёрная оспа – есть почти единственная жила, соединяющая Европу с Сибирью!» Или вот такая цитата: «Нов.вр. передаёт, что её корреспондент г. Чехов в письме в редакцию пишет между прочим: «Сибирь – это плохая пародия на дореформенную Россию», и что «в Сибири всё нелепо. Хороши только кедровые орехи, которые стоят пять копеек за фунт» (это явное иркутское наблюдение, в одном из писем, где он упоминает трактир «Таганрог», он приводит именно эти цены на кедровые орехи). Газеты развивали полемику вокруг наблюдений Чехова. В «Новом времени» после слов Чехова о Сибири как пародии приводится мнение редакции о судьбе края. Авторы же «Восточного обозрения» на слова Чехова и редакции «Нового времени» пишут уже третье, собственное мнение: «Мы рады, что столичная печать печалуется о нас и признаёт, что «пора позаботиться о благосостоянии» нашего края, но думаем, что для этого нужно, в первую очередь, избавить Сибирь от уголовной ссылки, дать ей земские учреждения…» То есть заметки Чехова вызывали бурные дискуссии сразу в нескольких изданиях и отзывались в Сибири.  

Загадочный Клансицъ

Здесь интересно упоминание про кедровые орехи – это иркутское впечатление Чехова

Есть ещё один любопытный факт из истории «чеховского Иркутска». Известно, что в иркутских газетах приезд Чехова был отмечен весьма скупо. 10 июня «Восточное обозрение» дало краткую заметку: «На этой неделе приехал в Иркутск и пробыл здесь несколько дней А.П. Чехов, молодой русский беллетрист, известный городской публике как автор остроумных водевилей и драмы «Иванов», дававшихся в минувший сезон на сцене городского театра. А.П. Чехов отправляется на Сахалин, куда он послан в качестве наблюдателя жизни и нравов редакцией одной петербургской газеты». Вот, собственно, и всё. Между тем о прибытии писателя в город сообщили и «Иркутские губернские вести». 13 июня, как ни смешно, уже после того, как Чехов покинул Иркутск,  появилась обязательная информация о прибывших в город с 3 по 8 июня. «5 Июня: чиновн. поруч. Нерч. горн. окр. фон-Вейнценбрейст, с Моск. тр.; лекарь забайк. казач. войска Воронец, оттуда же; поручик корпуса военных топографов Миллер, оттуда же; лекарь Чехов, оттуда же; поручик Шмидт, оттуда же…». Антон Павлович при въезде в Иркутск решил назвать себя «лекарем Чеховым», очевидно, вместе с ним в эту же игру сыграл и доктор Воронец. Позже, прибыв на Сахалин, Чехов снова назовётся «лекарем», и это тоже будет зафиксировано документально.  Известно, что Чехов любил в письмах подписываться самыми разными, изобретёнными им самим прозвищами, именами. К примеру, из Сибири он писал: «Ваш Homo Sashaliensis А. Чехов». Сегодня известно около 50 псевдонимов писателя, и исследователи полагают, что список не окончен. Игры фамилиями постоянны и в его произведениях, вероятно, это была одна из составляющих его таланта, своеобразное упражнение, которым был занят его ум даже в те минуты, когда Чехов не занимался работой. 

Письма Чехова о Сибири вызывали живой отклик у иркутской публики

Однако интересно, зафиксировали ли газеты отъезд Чехова из Иркутска. Как оказалось, нет! Из письма Чехова от 13 июня 1890 года со станции Лиственничной мы знаем, что Чехов покинул Иркутск 11 июня. «Я переживаю дурацкие дни, 11 июня, т.е. позавчера, вечером мы выехали из Иркутска в чаянии попасть к байкальскому пароходу…» – написал он Марии Павловне Чеховой. Однако вплоть до конца июня, июля и августа в числе выбывших из Иркутска в «Иркутских губернских ведомостях» не значится ни «доктор Чехов», ни «лекарь Чехов», ни просто «Чехов». Как так? Получается, что въехал, но не выехал? Или покинул город тайно, минуя заставу? Или при записи выезжающих вкралась ошибка, и Чехов и его спутники отправились к Байкалу, так и не отметившись. Перебирая листы «Иркутских губернских ведомостей», я ломала голову, что же произошло. Ещё раз взялась пересматривать список тех, кто выехал за пределы города 11 июня. «Жена поч. граж. Перфильева, на Патроновскую станц.; чиновница Сакина, туда же; двор. Кубицкий, туда же; двор. Клансицъ, туда же; дворян. Булдаков, туда же; поруч. Шмит, туда же…». Стоп, поручик Шмит! Это же один из спутников Чехова, Иван Яковлевич Шмидт. Чехов въехал в Иркутск с Воронцом, Шмидтом и Миллером, а, получается, город покинул только Шмидт. А ведь Чехов говорит в своём письме из Лиственничной: «Мы выехали». Известно, что все трое спутников писателя следовали до Амура, значит, ехали вместе. Есть письмо Чехова от 20 июня 1890 года, в котором он упоминает, что ходил пить чай к своим поручикам, значит, они вместе поехали дальше.  Но почему Шмидт (с ошибкой в фамилии) зафиксирован среди выехавших из Иркутска, а остальные нет? Версии две – или в записи вкралась ошибка, или Чехов и компания решили подшутить. Если о Кубицком и Булдакове сказать нечего – такие фамилии вполне могли существовать, то Клансицъ – это или ошибка писаря, или намеренно выдуманная фамилия. Зная о склонности Антона Павловича Чехова к такого рода играм, можно предположить, что таким образом он просто решил пошалить. Конечно, это только предположение, но если весь визит Чехова в Иркутск при скудной оставшейся информации практически мифологизирован, то почему бы не существовать и такому мифу?