С городом на Ангаре у Николая Бурляева сложились особые отношения. В 2004 году здесь уже проходил кинофестиваль «Золотой витязь». Иркутский Театр народной драмы – постоянный участник форума и в некоторым смысле даже его талисман. А ещё здесь жил первый председатель литературного форума «Золотой витязь» Валентин Распутин. 

На этот раз Николай Бурляев приехал, чтобы открыть в Иркутске второй киноклуб «Золотого витязя» (первый был открыт в прошлом году при Управлении МЧС России). Поэтому в столицу Приангарья мэтр отечественного кинематографа прибыл не с пустыми руками, а привёз с собой 70 фильмов. Все они были торжественно переданы киноклубу, который будет работать при гуманитарном центре «Дом Полевых». За 25 лет в коллекции «Золотого витязя» было собрано 8 тысяч кинолент, и каждый год она пополняется ещё на 150–200 картин. 

– Наши киноклубы работают бесплатно, это не коммерческое предприятие, – говорит Николай Бурляев. – По большому счёту, это начало создания альтернативного кинопроката в России. Попытка показать людям, что должна смотреть душа. Как говорил Тертуллиан, «каждая душа по природе своей – христианка» и обращаться с ней нужно очень бережно. Но коммерческий кинопрокат, увы, далёк от такой постановки вопроса. 

– Но ведь нужен огромный административный и организационный ресурс, чтобы замахнуться на создание альтернативного кинопроката? 

– Весь ресурс – это мои ноги, моя энергия и моё время. Прежде всего, приходится очень много перемещаться в пространстве. Это не только наша страна, но и Косово, Прага, Пекин, Хельсинки, Вена. На сегодняшний день действует около 120 наших площадок. Интересный случай произошёл во время открытия киноклуба в Вене. Я показывал документальный фильм Валерия Тимощенко «Русский заповедник». Он повествует о священнике, который живёт в самой бедной деревне России в Ивановской области. Нужно видеть, с какой бесконечной теплотой рассказывает фильм об этом человеке, как изысканно, гармонично это сделано. Когда фильм окончился, ко мне подошли австрийцы и говорят: «Дайте нам адрес этой деревни, мы хотим там жить». Я дал адрес, но не знаю,  было ли продолжение у этой истории. 

– Уже полтора года вы являетесь руководителем института культуры при МЧС. В нём есть отдел кинематографического, театрального и литературного искусства. То есть теперь у вас в распоряжении имеется определённый ресурс творческий и, наверное, финансовый. Означает ли это, что мы можем ждать появления ваших новых актёрских или режиссёрских работ?  

– Институт не такая большая структура, у нас в штате около 30 сотрудников. Но дело даже не в этом. После роли Иешуа Га-Ноцри в «Мастере и Маргарите» я не хотел больше заниматься кинематографом ни как режиссёр, ни как актёр. После такого образа браться за что-то низменное, рыночное, пошлое я просто не могу. В течение 24 лет я отказываюсь практически от любых предложений.

Однако один кинематографический проект у меня всё-таки есть. Министр МЧС одобрил идею создания игрового фильма о героях нашего времени, это будут спасатели. Поначалу я взялся за эту работу просто как руководитель проекта. Хотел найти хорошего режиссёра, авторов, а сам планировал остаться продюсером. Но поглядел, как  туго идёт работа, и в конце концов решил сам всё написать и поставить. Вот этим я сейчас и занимаюсь. В этом году был на Афоне и там практически завершил работу над сценарием. Это будет фильм-катастрофа, как принято называть этот жанр. 

Но пока сделаны лишь первые шаги. Теперь предстоит самое трудное – поиск средств. Поскольку дело благое, надеюсь, поддержка придёт. Тем более что содействие обещало МЧС России. 

«Всё по промыслу Божьему»

– Николай Петрович,  как верующий человек вы не боялись браться за роль Иешуа Га-Ноцри? 

– Боялся. Очень трепетно шёл к ней. Я уже рассказывал в одном интервью, что первоначально в этом фильме мне предложили роль Ивана Бездомного. Она мне абсолютно не понравилась. Я объявил режиссёру, что играть это не буду, поскольку мне это неинтересно, неблизко. Единственное, что я мог бы сделать, – это роль Иешуа Га-Ноцри. Режиссёр согласился, сделали пробы, и они оказались хорошими. В те годы я был опальным и практически попал под запрет на всех телеканалах после выхода фильма «Лермонтов». Несмотря на это, худсовет утвердил меня на роль. 

Мне позвонили домой и сказали, что всё замечательно и  нужно в ближайшее время подписывать конт­ракт. Но я тут же по телефону дал отказ. Во мне постоянно шла борьба. С одой стороны, было большое желание работать, а с другой – я себя спрашивал: ну какое право я имею замахиваться на такую роль? Как я, грешный человек, буду играть саму Истину? Ответа у меня не было. 

Родные тоже отговаривали. Все они люди православные, понимали, как это опасно. Приносили мне книги, в которых роман анализируется с духовной точки зрения. Есть мнение, что он написан с позиции Воланда, который там и правит бал. Воланд – главный герой книги, у Иешуа Га-Ноцри всего лишь несколько эпизодов. 

Долгое время я пребывал в сомнениях, но всё разрешилось неожиданным образом. Моя сестра отправилась на остров Залита, что под Псковом, к отцу Николаю Гурьянову. К батюшке в ту пору пол-России ездило. Он принял сестру, и она стала жаловаться, что брат хочет взяться за такое дело, а все против, все его отговаривают. Батюшка выслушал и говорит: «А зачем вы его отговариваете? Всё по промыслу Божь­ему». Вот с этим ответом она и приехала домой. Это было косвенное благословение. После этого я дал согласие и начал работать. 

Однако, соглашаясь сниматься в этом фильме, я поставил условие, что мне позволят исправить все антиевангельские фразы в тексте моей роли. Такое право мне действительно было дано. Мне кажется, очень часто, играя Булгакова, актёры показывают только плоть. Я же старался делать акцент на дух. Я поставил для себя внутреннюю задачу дать бой Воланду на его территории и попробовать одержать победу на этом очень маленьком отрезке экранного времени. 

Когда фильм был окончен, я пришёл на просмотр, будучи критически настроенным. Я был готов увидеть свои огрехи, штампы. Все свои роли я очень строго оцениваю и вижу, как я играю в «Полевом романе», в «Рублёве». Я был недоволен своей работой в этих фильмах. Долгое время я был недоволен «Ивановым детством», считал, что сделал лишь 25 процентов от того, что мог и должен был сделать. 

Николай Бурляев в роли Иешуа Га-Ноцри («Мастер и Маргарита», 1994 год)

Но прошли годы, и  в 2015-м мне довелось представлять этот фильм в Каннах. Я давно его не видел, потому что не имею привычки пересматривать  свои фильмы. А тут – Канны, июль, жара. Я подумал: ну кто придёт смотреть какой-то старый советский фильм про войну, когда кругом – солнце, лето, пляж рядом? Тем сильнее я удивился, увидев почти полный зрительный зал. Я вышел на сцену, объявил, что-то рассказал и думаю: дай-ка сяду в зал, погляжу, как люди уходить будут. Но никто не покинул мест, на всём протяжении сеанса стояла гробовая тишина. А когда фильм кончился – буря аплодисментов. И я в тот день переоценил свою работу. Я глядел на экран, на этого мальчика и думал: а как же он мог так играть? 

– Смотрели на экран и думали  о себе, как о постороннем человеке?

– Конечно, ведь это всё от меня уже очень далеко. С тех пор прошло 55 лет. Я просто глядел на этого мальчика и оценивал его работу. 

Нечто подобное я испытал, сидя на просмотре «Мастера и Маргариты». Я по привычке приготовился критиковать свою работу. Ожидал увидеть какие-то неизжитые штампы, свои прежние актёрские приёмчики. Но ни к чему придраться я не смог. На экране я видел не себя, а другого человека с иной пластикой, иной речью. Просто мне всё было дано перед первым же дублем. 

Представьте себе, только-только начали снимать первый эпизод сцены, где Понтий Пилат отправляет Иешуа Га-Ноцри на казнь. Я уже одетый, в гриме,  рядом со мной два разбойника, мы стоим на парапете, и  камера где-то под нами за десять метров. Тут же Ульянов в образе Понтия Пилата. Режиссёр сейчас крикнет: «Мотор, начали!» – и я должен играть. А я понимаю, что не готов абсолютно. Вот это была паника страшная. Я ведь всех обманул. А ещё режиссёру заявил перед пробами, что это единственный образ, который я согласен играть, и вообще я чуть ли не единственный актёр в стране, который готов его сыграть. Мне поверили, а я оказался не готов. Я всех обманул, я не могу подняться душой туда, куда нужно, я – бездарность жуткая. Вот это было ужасное ощущение.

И в этот момент мне помог режиссёр, что бывает крайне редко. Кстати, потом я его спрашивал, и оказалось, он даже не помнит ту единственную фразу, которую мне крикнул. «Да он же всех любит!» – этой реплики, поданной мне из-за камеры, которая стояла за десять метров от нас, было достаточно, чтобы у меня из макушки пробкой выбило всё. И пошёл поток такой любви, которой я сам в жизни не обладаю. Я человек более жёсткий, казак, который больше привык с шашкой наголо мчаться в бой. А тут вдруг полюбил всех: Понтия, разбойников, режиссёра, толпу. Поймав луч, идущий оттуда, я и сделал этот образ. Наверное, поэтому я не мог потом ни к чему придраться. Это действительно был не я. Вот это и есть то самое перевоплощение, из-за которого и опасна актёрская профессия. По этой причине я отказываюсь играть отрицательные роли. 

– Личина всё-таки срастается с человеком?

– Для того, чтобы сыграть, нужно настроить себя на определённые волны. Из всех 70 сыгранных мною ролей у меня только одна отрицательная. От нечего делать я снялся в такой роли в фильме Алексея Германа «Проверка на дорогах». Отца его я знал, а тут первый фильм сына, мне ещё подумалось – конъюнктурный фильм о войне, чего уж там… Автором сценария был мой приятель Эдик Володарский, автором самого произведения – Герман-отец. Я и не думал, что из этого получится просто удивительный, гениальный фильм. Тем не менее я-то играю в нём отрицательную роль. Больше нигде я не показывался и не покажусь в отрицательных ролях. Но это, конечно, моя личная позиция. Мне иногда говорят, что я слишком категоричен, кто-то ведь должен играть и эти роли. Кто хочет, пусть это делает, но я не буду. 

Когда ты играешь роль, всегда настраиваешься на другого человека. А своя жизнь тем временем проходит мимо. Но ладно ещё, если ты настраиваешься на Лермонтова, живёшь им два года, пытаешься до него дотянуться.  И совсем иное – отрицательный персонаж. 

– Некоторым именно творчество помогает прийти к Богу. Например, такой фильм, как «Андрей Рублёв», ставит перед человеком очень глубокие вопросы. Работа в нём, наверное, не может пройти бесследно?

– Конечно. Творчество помогает, и мне тоже помогло. Мама и бабушка у меня верующие, они окрестили меня тайно ещё в младенчестве. Но крест я не носил. Первый крест мне надел на шею Андрей Тарковский во время съёмок «Андрея Рублёва». Это был простой оловянный крестик из реквизита. Но когда я его надел, мне стало так тепло, хорошо, что снимать его я не захотел и потом ещё  долго-долго жил с ним. С этого всё и пошло. 

Сама тема фильма заставляла задумываться о вопросах веры, о смысле жизни, о том, что такое Россия. Я, например, до тех пор вообще не знал, кто такой Андрей Рублёв, и только во время съёмок открыл для себя этого удивительного иконописца. Рядом был Савва Ямщиков, мой друг и консультант этого фильма, искусствовед, реставратор. Он устраивал первые в России выставки древнерусской живописи и делал каталоги, в которых была представлена суздальская, владимирская школы и так далее. Я листал эти каталоги и постепенно открывал для себя мир иконы. 

Примерно в 1968 году Савва меня привёз в Псково-Печерский монастырь, к отцу Алипию. Мы с ним подружились и часто беседовали за чашкой чая. Я и не знал, что это мой первый духовник. Он мне подарил первую Библию, которую я всю зачитал, испещрил подчёркиваниями. Оттуда я потом брал многие вещи, которые мне казалось важным донести до людей в фильме «Лермонтов», режиссёром которого я являюсь. 

– Что стало с оловянным крестиком Тарковского?

– В Псково-Печерский монастырь я пришёл ещё с оловянным крестом. Потом отец Алипий подарил мне золотой крестик.  Оловянный куда-то так и пропал…

– Ваши бабушка и дедушка были актёрами, дочь стала актрисой. Наверное, можно говорить о династии?

– Действительно, бабушка и дедушка по отцовской линии были актёрами. Какая-то генетика явно работает, потому что и брат мой тоже стал актёром. Но я рад, что из моих пятерых детей только Мария стала актрисой. Я был против, и она знала о моём критическом отношении к актёрской профессии. 

Я начал сниматься  в 13 лет, в 15 был уже артистом Академического театра Моссовета. Моими партнёрами были Раневская, Мордвинов, Орлова, Марецкая, Бирман, Плятт. Я любил театр. Но уже тогда, будучи мальчишкой, я не хотел всю свою жизнь посвятить актёрской профессии. Никогда не мог понять мечту некоторых коллег «всю свою жизнь отдать сцене и умереть на подмостках». Я знал, что пойду в кино. Так оно и вышло. 

– Вы стали актёром в очень юном возрасте. Это был осознанный выбор или просто так сложилось?

– Это был промысел Божий. Я должен был стать актёром и попасть в кино. Внешне всё выглядит как чистая случайность. Я шёл по улице Горького, и напротив дома № 6 меня окликнул Андрей Кончаловский: «Иди сюда, мальчик». В этот момент я и шагнул навстречу своему будущему. 

Николай Бурляев в роли Лермонтова («Лермонтов», 1986 год)

Но если бы меня не встретил Андрей Кончаловский, было бы что-то другое. До этого я бывал на Мосфильме и дважды участвовал в кинопробах. В 1954 году пробовался на фильм «На графских развалинах», а в 1957-м – на «Урок истории» у Льва Армштама. Меня не взяли, но на второй фильм взяли моего брата. Так что нет в жизни ничего случайного, всё имеет свои причинно-следственные связи. Так должно было быть. 

Планетарный проект

– С чем сегодня вы связываете своё будущее? Наверное, прежде всего это «Золотой витязь»?

– Прежде всего «Золотой витязь», конечно. Это дело всей моей жизни, это планетарный проект. За «Золотым витязем» – будущее. Пройдёт 5–10 лет, и вы увидите, что его будут транслировать на всю планету, как пресловутый «Оскар». Но «Оскар» ведь просто рыночное действо, которое культивирует вседозволенность. 

Я знаю, о чём говорю, потому что я тоже участвовал в этом конкурсе. Я даже не имею в виду фильм «Андрей Рублёв», который был признан одним из десяти лучших фильмов всех времён и народов. На «Оскар» был номинирован «Военно-полевой роман» с моим участием. Наш фильм шёл главным претендентом на премию, и все Тодоровского заранее поздравляли, потому что не было больше фильмов такого уровня. Но «Оскар» тогда отдали антисоветскому фильму, который был объективно слабее. Там всё очень политизировано.

Но пройдут годы, и транслировать будут «Золотой витязь», с его девизом «За нравственные идеалы, за возвышение души человека». Это альтернатива прочему фестивальному движению. Есть тысячи фестивалей, но такого, где пропагандируется чистое  киноискусство, больше нет. Даже Московский международный кинофестиваль не является такой альтернативой. Во всём мире есть люди, которые не хотят торговать в храме искусства, но пока ещё не пришло их время.  

– «Золотой витязь» появился в самые трудные для страны годы. Как вообще родилась  идея создать фестиваль?

– Был исход 1991 года, полная разруха. На руках у меня в то время было трое детей, теперь уже пятеро. Кормить их нечем, нет работы, нет ролей. Один знакомый актёр открыл ресторан, другой повесился, третий ушёл в таксисты, четвёртый спился и теперь побирается. Однажды ночью я лежал и размышлял, как  жить. И тогда пришла идея. Это мы думаем, что у нас в голове рождаются какие-то идеи. Да ничего подобного! Человек – это приёмник, и к нему всё приходит оттуда (указывает пальцем в небо).

Прежде чем действовать, поехал я за благословением в Троице-Сер­гиеву лавру, к отцу Науму. Нужно сказать, он старец очень строгий, даже жёсткий. Я боялся, что он меня сразу прогонит. В самом деле, какое может быть кино, когда в стране вообще всё разваливается. Но он меня выслушал и сказал: «Попробуй. Если не получится – уходи». По молитвам старца, а потом и патриарха Алексия, который тоже  нас поддержал, всё и стало получаться. 

Этому факту до сих пор удивляются и друзья, и недруги. Как это всё получается? А я и сам не знаю как. Денег всё время нет, но они приходят в последний момент и ровно такая сумма, которая нужна. Так повторяется из года в год. В этом году проводили юбилейный, 25-й кинофестиваль в Севастополе. Я рассчитывал, его-то отпразднуем с размахом, наверное, и Минкультуры поддержит, даст денег. Ничего этого не было. Можно сказать, провели фестиваль в полумраке, потому что нет в Севастополе никаких декораций, только тёмный занавес и плохой экран. Всё разрушено там, всё нужно создавать заново. 

Но мы уже привыкли, что каждый год проводим на грани, на пределе. И каждый год происходит чудо. Первое чудо – что он вообще прошёл в 1992 году. Тогда проходили одни из первых Дни славянской письменности и культуры. Я по­думал, почему бы не провести в рамках этого праздника ещё и кинофестиваль. Скульптор Клыков, который входил в оргкомитет, пробил эту идею на уровне Минкультуры при всём отрицательном отношении ко мне тогдашнего министра. 

Утвердить-то утвердили, а финансирования не дали. Я подготовил программу за месяц, пригласил российских, болгарских, сербских, украинских кинематографистов. Друзей у меня много. Директор кинотеатра «Мир» бесплатно предоставила нам зал. И вот уже пора начинать, а денег нет, всё в долг. Я пришёл к министру без всякой записи, вломился в кабинет. Там италь­янцы какие-то сидели у него. «Будет скандал, зарубежные гости приехали», – пообещал министру. Так и выбил первые крохи финансирования, чтобы погасить долги. 

На следующий год мы приехали в блокадную Югославию, в которую вообще не было доступа. С большим трудом, но мы прорвались. Если на первом кинофестивале у нас едва набралось 30 фильмов, то во второй год мы представили 190. Разве это не чудо?

Третий кинофестиваль провели в непризнанном Приднестровье, а четвёртый – уже в Москве. Там было очередное чудо. Я старался проводить открытие в лучших залах. В том году я задумывал открытие в гостинице «Россия». Там огромный зал на три тысячи мест. Арендуя зал, я имел подтверждение от 180 гостей из 129 стран мира. Они едут, а у меня осталась половина банковского дня, чтобы провести предоплату за гостиницу, за питание, за транспорт. Настал последний день, а у «Золотого витязя» ноль на счету. Еду в офис в полном унынии, думаю о том, что всё придётся отменить. Приезжаю, а мне бухгалтер говорит: пришли деньги из Белоруссии. Причём ровно такая сумма, которая мне нужна. Я быстро всё оплачиваю и успеваю провести операцию до назначенного срока. 

Через несколько часов раздаётся  звонок из Белоруссии. «Извините, пожалуйста, – говорят. – Мы ошиблись и случайно отправили деньги не в зайчиках, а в рублях. Получилось больше, чем мы планировали. Не могли бы вы часть денег вернуть?» А я вернуть уже не могу, я всю сумму перевёл. Ну, Александр Григорьевич (Лукашенко. – Авт.) нас простил, и в следующем году мы проводили фестиваль уже в Минске, на более высоком уровне.  

Со временем появился театральный, музыкальный, литературный и форум изобразительного искусства «Золотого витязя». Сам фестиваль получил статус международного славянского форума искусств. Только в кинофестивале ежегодно участвует около 200 фильмов из разных стран мира. Отбор приходится делать всё более строгим, потому что число претендентов постоянно растёт. 

«Я готов провести форум в Иркутске»

Во время последнего визита в Иркутск Николай Бурляев встречался с мэром города, и на встрече была оговорена принципиальная возможность проведения здесь в следующем году славянского форума искусств «Золотой витязь». Это уникальная программа, в рамках которой в Приангарье можно привезти не только лучшие фильмы, но ещё и лучшие театральные работы и лучшие творческие коллективы. Среди них ансамбль Моисеева, оркестр Федосеева, оркестр Полетаева, хор Пятницкого, а также  лучшие ансамбли  из Сербии и Болгарии. 

– Мы показываем непревзойдённую красоту и ценность славянской культуры, – говорит Николай Бурляев. – Приезд одного из перечисленных коллективов – уже событие, а мы привозим столько лучших ра­зом. Впечатление от такого фестиваля бывает невероятным.  

В следующем году Приангарье будет отмечать юбилей признанных иркутских писателей – Валентина Распутина и Александра Вампилова. Поэтому проведение в Иркутске как минимум литературного форума «Золотой витязь» было бы знаковым. 

– Я был хорошо знаком с Валентином Григорьевичем, – говорит Николай Бурляев. – Всегда считал его своим учителем, соратником и единомышленником. Мы вместе воевали на всех конференциях, оба были членами Патриаршего совета по культуре. Он стал первым почётным председателем литературного форума «Золотой витязь» и оставался на этом посту до конца жизни. Для меня лично он был человеком, на которого нужно равняться. Такие люди, как Пушкин, Лермонтов, Тарковский, Распутин, – это ведь пророки России. Люди с чистой совестью, бескорыстные, скромные. Я был потрясен тем, как он пишет. Так что я со своей стороны готов провести славянский международный форум в Иркутске, теперь всё зависит от принимающей стороны.