В феврале 1987 года я обратился к Валентину с предложением подготовить интервью по случаю его приближающегося 50-летия. Он попросил вопросы и после достаточно продолжительного молчания однажды позвонил и сказал: «Приходи». Пришёл, и, к моему непередаваемому удивлению, он на полных шести машинописных страницах вручает готовый текст ответов. Интервью (оригинал до сих пор храню) под заголовком «Порядок в душе – порядок в Отечестве» увидело свет 10-миллионным тиражом в одной из главных газет страны – «Известиях» – в день рождения писателя вместе с Указом Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Социалистического Труда.

О характере его ответов на тогдашние мои вопросы говорит уже начало интервью. Я спросил: «Однажды ты высказал мысль о том, что русская литература во все времена прежде всего отзывалась на потребности Отечества. Что сегодня не может оставить художника равнодушным?» Привожу первый абзац того, что написал Распутин:

«Надо  сказать, что никогда ещё, если иметь в виду последние десятилетия, писатель в своих взглядах на потребности Отечества так близко не сходился с официальной точкой зрения, как теперь. То, что долго тревожило литературу, стало фактом признания и выправления, за человеком признано право самостоятельного мышления и делания. То, о чём вчера говорилось вполголоса, сегодня произносится громко и открыто, без оглядок, кто и что о нас подумает. Вот это радует больше всего: мы перестали делать вид благополучия, а на него, на один лишь вид, изводились огромные нравственные и денежные затраты, мы двинулись к подлинному благополучию».  

И далее:

«Если брать общество, оно и прежде вроде было на правильном пути. Что же касается каждого из нас – один пил горькую, другой набивал собственный карман, третий поступался профессиональными и человеческими принципами, четвёртый витийствовал… Не все, не все, тороплюсь оговориться, что не все, но – у всех на глазах. Стало быть, нравственные и духовные понятия в немалой степени были извращены и подорваны, и продолжалось это не год и не два… И за год, за два их не выправить». 

Но прошло не год и не два, а без малого три десятилетия, а я постоянно слышу настойчивое: «Распутин вскоре разочаровался в затеянной руководством КПСС перестройке и гласности и перешёл на сторону их критиков». И это правда. Так же, как правда и то, что поначалу писатель поддержал перемены в стране. И это факт его биографии.

Без отбивки

Интервью в «Известиях» вышло в день рождения писателя вместе с Указом Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Распутину звания Героя Социалистического Труда

К чему я это говорю? Вот вы­шла в Москве в популярной во все времена молодогвардейской серии био­графий «Жизнь замечательных людей» книга Андрея Румянцева «Валентин Распутин». В ней пере­стройка сразу именуется «так называемой», хотя именно благодаря ей увидели свет упоминаемые в этом же абзаце роман Айтматова «Плаха», повесть Астафьева «Печальный детектив» и повесть Распутина «Пожар», а затем и вовсе возводится в степень «катастройки». О том, что наш земляк поддержал начало реформ в стране, ни слова. Но это выбор автора, его право. 

Если говорить в целом о книге, то надо отдать автору должное: книгу о Валентине Распутине в формате жизнеописания почитатели его таланта ждали давно, и Румянцеву во многом удалось это ожидание удовлетворить. Удалось сконцентрировать и представить под одной обложкой многочисленные известные, малоизвестные и совсем неизвестные свидетельства жизни и творчества классика отечественной литературы.

Издание открывается коротким «Словом о Распутине» советника президента РФ по вопросам культуры Владимира Толстого, в котором он приводит важное высказывание писателя, адресованное и себе, и каждому из нас: «Наши дни во времени не совпадают с днями, отпущенными для дел; время обычно заканчивается раньше, чем мы поспеваем, оставляя нелепо торчащие концы начатого и брошенного… Когда я говорю о делах, о законченности или незаконченности их во днях, не всякие дела имею в виду, а лишь те, с которыми соглашается душа, дающая нам, помимо обычной работы, особое задание и спрашивающая с нас по своему счёту». 

Книга густо «населена» именами реальных людей и тех, кто живет только в произведениях писателя. Она удачно выстроена – поделена на 25 глав и более сотни подглав, что помогает читателю ориентироваться в её содержании. 

Однако есть обстоятельство, которое затрудняет само чтение книги. Дело в том, что едва ли не две трети её объёма составляет цитирование произведений Распутина, его высказываний, писем, других документов, причём многие цитаты занимают по две-три страницы. К сожалению, автор и издательство для привлечения внимания к ним не прибегли к таким приёмам, как отбивка строк, втяжки, наконец, другой шрифт, благодаря которым сгладилось бы непрерывное, изобилующее кавычками серое пространство текста, создалось бы ощущение его лёгкости и открытости. 

Что-то с памятью…

Как и следовало ожидать, в книге приводятся воспоминания людей, знавших Распутина, работавших и друживших с ним. Казалось бы, эти воспоминания должны  помочь понять мотивы тех или иных его действий, шагов и поступков, прояснить детали тех или иных событий на его жизненном пути. Однако не всегда это получается, особенно если действия и поступки случились и события произошли не одно и не два десятилетия назад.

Мне уже приходилось («Восточно-Сибирская правда» № 9 за 2016 год) подробно рассказывать, как Распутин с семьёй в 1962 году переехал в Красноярск, где сразу был принят на работу в редакцию краевой газеты «Красноярский рабочий». Поводом к написанию этой истории стало то, что в Научной библиотеке Иркутского университета, носящей теперь его имя, оказывается, хранятся подшивки этой газеты за те годы. Проанализировав всё то, что за короткое время сумел в ней опубликовать молодой сотрудник отдела писем – самого близкого к читателям и вообще к каждо­дневным заботам простых людей отдела редакции, я пришёл к следующему выводу. Уже в этих газетных выступлениях видны не только очевидные достоинства Распутина как незаурядного публициста, но по умению понимать и передавать состояние людей в драматические минуты их жизни, по подбору деталей, характеризующих это состояние, мы имеем возможность наблюдать рождение в нём талантливого писателя.

Например, вот какой заключительный вывод он делает в публикации под названием «Дело о выселении, или история с подлостью»: «Мы понимаем – суд уважает личную собственность. Но в любом деле есть свои «да» и свои  «но»… Поэтому неплохо иной раз наши моральные права доводить до степени законов. Так и делает советский суд. Но в этом случае суд руководствовался только справками, решениями, актами и не увидел за ними человека. Обстоятельно не разобравшись во всей этой истории, он невольно помог восторжествовать подлости. Мы, советские люди, уважаем народный суд, но ошибка, кем бы она ни была допущена, остаётся ошибкой. А когда ошибка совершена в отношении человека, она всегда вызывает протест, самый решительный и твёрдый». 

И неожиданно в книге Румянцева (стр. 52) читаю воспоминания одного как будто неплохо знавшего Распутина коллеги о том, что там, в «Красноярском рабочем», он «со­всем измаялся», что в редакции «с первых же дней всерьёз взялись за его перевоспитание, с чисто партийных позиций учили уму-разуму, как писать «правильно». И что он якобы сам «специально перебарщивал с затёртыми штампами или же выдавал полнейшую сухомятину». Как видим, ничего подобного!  

Точность – ещё одна сестра таланта

В книге есть и ряд авторских утверждений, с которыми трудно, а то и совсем невозможно согласиться.

Комментируя одно из писем Распутина писателю Владимиру Крупину, Румянцев (стр. 173) пишет: «Летом 1979 года на Алтае состоялись Дни русской литературы, посвящённые пятидесятилетию со дня рождения В.М. Шукшина. Распутин не смог поехать на это торжество, потому что как раз в это время обустраивал новую квартиру». На самом деле причина была другая. 

Помню, в разгар лета того года, когда я остался за редактора «Восточно-Сибирской правды»,  открылась дверь кабинета, и вошёл Валентин, держа в руках, как он выразился, «заметку». В действительности это оказалась не заметка, если говорить о жанре, а письмо в редакцию – несколько страниц убористого машинописного текста. Под названием «Абстрактный голос» в нём рассказывалось о том, что приключилось с писателем на междугородной телефонной станции и в аэропорту родного города, из-за чего он не смог попасть в Барнаул, оттуда в Бийск и далее в Сростки на торжества по случаю юбилея рано ушедшего из жизни Василия Шукшина. 

Обратите внимание, какой смысл вкладывал Распутин в понятие «абстрактный голос». «Голос, хозяина которого я не вижу и который не видит меня, а отвечает мне по телефону или даёт объявление по радио, так что я не имею возможности посмотреть ему в глаза. Голос, для которого я, а значит и все мы, есть нечто хлопотное, надоедливое, враждебное даже (если судить по отношению к нам), потому что ежечасно и ежеминутно мы обращаемся с просьбами, задаём вопросы, требуем внимания и человеческого участия. Абстрактный голос этого не любит. Он не такой дурак, чтобы до каждого из нас снисходить как до человека. Нам несть числа. И несть числа нашим заботам, к которым он не очень расположен. На то он и абстрактный – величина существующая, но неуловимая, недосягаемая для нас, считающая, что она существует для себя. Но какая, какая, однако, могучая величина!» 

Что было раздумывать над таким текстом? Мы сразу отправили его в набор и уже в следующем номере – 28 июля 1979 года – он под рубрикой «Размышления по поводу» увидел свет в газете.

Другое спорное утверждение Румянцева (стр. 253): «Местной епархии удалось восстановить оба храма, частично разрушенные в 1930-е годы» (речь идёт об Иркутской епархии, Спасской церкви и соборе Богоявления. – В.Х.). Ну не могла сама епархия в 1960–1970-е годы, когда в государстве ещё господствовала идео­логия атеизма и Русская Православная Церковь не только по форме, но и по существу была отделена от него, восстанавливать разрушенные храмы, на то у неё не было ни прав, ни средств. Занималось их капитальным ремонтом, реконструкцией и реставрацией, и то рассматривая храмы лишь как памятники истории и культуры, само государство в лице местной власти под настойчивым давлением  общественности (подробно – «Восточно-Сибирская правда» № 36 за 2016 год).   

Из того же разряда ещё одно заблуждение автора (стр. 288): «Размышления Валентина Распутина о православии, его роли в истории России, в духовном формировании народа привлекали читателей несколькими особенностями. Во-первых, смелостью суждений. Следует учесть, что первый очерк «Из глубин в глубины» опубликован в газете «Литературный Иркутск» в конце 1988 года. Господствующая идеология ещё охраняла свои догмы («гласность» и «плюрализм» открывали шлюзы разве что для оплёвывания истории страны), по-прежнему отстаивала атеизм. И в этой атмосфере не служитель церкви, не религиозный публицист, а писатель убеждённо и открыто заявляет: «1000-летие Крещения Руси – дата настолько великая и многозначная…»

Стоп. При всей своей бесспорной смелости и даже бесстрашии Распутин не первым заявил о значимости для страны 1000-летия Крещения Руси. Да, очерк «Из глубин в глубины» был опубликован в конце 1988 года, но в начале того года Горбачёв, Яковлев и другие члены Политбюро ЦК КПСС приняли судьбоносное для Русской Православной Церкви решение о поддержке празднования этого события. Мало того что оно было названо «знаменательной вехой на многовековом пути развития отечественной истории, культуры и русской государственности», тут же последовала отмена нормативных актов, 

ограничивающих деятельность церковных приходов. Им начали возвращать храмы, сняли запрет на освещение религиозной деятельности в печати и на телевидении. Так что вслед за «Глубинами» писатель без проблем публиковал и другие эссе на православные темы, в том числе «Ближний свет издалека» (о Сергии Радонежском) – впервые в «Восточно-Сибирской правде». 

И несколько частных замечаний.

Очерк, из которого якобы «вырос» первый  рассказ Распутина «Я забыл спросить у Алёшки» (позже – «Я забыл спросить у Лёшки»), не был напечатан в газете «Советская молодёжь» и вообще вряд ли когда-нибудь существовал. То есть им писался именно  рассказ, а не очерк (стр. 47).

Очерк «Иркутск с нами» был опубликован не в начале 1980-х, а 17 сентября 1979 года, и автором книги он цитируется не по первому изданию, а по переработанному и дополненному варианту для книги «Сибирь, Сибирь…» (стр. 256).

Решение об отводе вредных стоков Байкальского целлюлозного комбината принималось не Министерством водного хозяйства, а отдельным пунктом вошло в постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 13 апреля 1987 года «О мерах по обеспечению охраны и рационального использования природных ресурсов бассейна озера Байкал в 1987–1995 годах» (стр.281). 

Тарас Бульба – герой  одноимённой повести Гоголя – не имел отношения к кубанским казакам. Он жил на другой земле и гораздо раньше, чем возникло Кубанское казачье войско (стр. 320).

Электрички по Кругобайкальской железной дороге от Порта Байкал до Слюдянки никогда не ходили и не ходят, участок был и остаётся не­электрифицированным (стр. 212).   

«Мы на подхвате…»

«Восточно-Сибирская правда» от 28 июля 1979 года

Автор справедливо много места в книге уделяет общественной деятельности Распутина. Она развернулась с началом перестройки и глас­ности, причём особенно в такой чувствительной для сибиряков сфере, как экология и Байкал. Как сам  писатель вспоминал: «Меня угораздило ввязаться в затянувшуюся байкальскую эпопею…»  

В ноябре 1985 года под заголовком «Послужить Отечеству Сибирью» газета «Известия» помещает  беседу с писателем, в которой он прямо заявляет: «Двадцатилетний опыт показал – целлюлозный комбинат в Байкальске травит славное, бесценное море». Редакция устраивает ему встречу с руководством Министерства лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности, и их разговор «на разных языках» газета тоже печатает. После этого Распутина включают в состав правительственной  комиссии для  подготовки предложений по охране уникального природного комплекса. 

Наконец, выходит в свет упомянутое выше постановление ЦК партии и правительства с планами лишь в 1995 году прекратить производство целлюлозы на Байкальском комбинате, зато с задачей уже в 1988 ввести в строй трубопровод для отвода его стоков в реку Иркут. И это послужило детонатором мощного общественного движения.

Андрей Румянцев почему-то именует его одним словом – Байкальское. Но «Байкальское движение» было движением писателей двух стран – СССР и Японии, в названии которого имелось продолжение – «за спасение пресных вод мира», и о нём, участии в нём Распутина и идёт речь в книге. А ведь одновременно с этим, можно сказать, узким и обращённым во вне движением возникло и сразу набрало огромную силу, как его сразу назвали, «Движение в защиту Байкала», которое, в отличие от первого, существовало вплоть до закрытия БЦБК в конце 2013 года. И к нему также имел отношение писатель, причём его единомышленниками на внутреннем фронте борьбы за чистоту Байкала были не три названных автором книги человека, а целая армия истинных патриотов земли иркутской.      

И в заключение одна ремарка. Так получилось по жизни у Валентина Распутина, что  вся его общественная деятельность связана с выступлениями в прессе. Вот и в байкальской эпопее его соратниками были журналисты Леонид Капелюшный и Владимир Сбитнев («Известия»), Владимир Ермолаев («Правда»), Игорь Широбоков («Социалистическая индустрия»), Сергей Карханин («Советская Россия»), Геннадий Сапронов («Комсомольская правда»), Владимир Кодкин (Центральное телевидение), а также сотрудники газет «Восточно-Сибирская правда», «Советская молодёжь», Иркутского областного комитета по телевидению и радиовещанию. 

В моём архиве чудом сохранилась узкая ленточка пожелтевшей газетной бумаги с записью слов, сказанных тогда Валентином:

– Мы на подхвате будем у прессы. Главное – она. Её наибольшая заслуга в защите Байкала…