На прошлой неделе в Иркутске в рамках форума «Лес и человек – Иркутск» состоялся круглый стол «Санитарное и лесопатологическое состояние насаждений, повреждённых различными негативными факторами природного и антропогенного характера, в том числе на Байкальской природной территории». Название скучное, но круглый стол был интересным и предельно актуальным. Лесопатологических проблем поднималось много, но сегодня только об одной из них – о набирающем силу массовом усыхании прибайкальских лесов, вызванном бактериальной водянкой.

– Помимо ослабленных участков кедра, выявленных при дистанционном зондировании Земли, площадь кедровников со стопроцент­ным, полным усыханием деревьев составляет в настоящий момент 5,7 тысячи гектаров, – сообщил участникам круглого стола директор Центра защиты леса Иркутской области Владимир Шкода. – Это подтверждается не только спутниковыми данными, но и наземной лесопатологической таксацией.

Бактериальная водянка известна нескольким поколениям лесопатологов. Знают лесные доктора, что она есть в природе. Знают её симп­томы и до сих пор думали, что знают, к каким последствиям может привести болезнь. Они, последствия, никогда не считались страшными. Да, бывало, что древостой, поражённый водянкой, заметно слабел. Отмечалось ухудшение качества древесины деревьев, поражённых бактериальной водянкой. Но в конце концов лесные массивы восстанавливались без человеческого вмешательства. Да, бывало, что болезнь приводила даже к усыханию деревьев. Но – отдельных деревьев. Не лесных массивов. Поэтому о целенаправленном лечении лесов всерьёз не задумывались. И вдруг… 

Владимир Шкода привёл цифры поражённых вплоть до полного усыхания десятков тысяч гектаров кед­рачей только по Иркутской области, хотя достоверно известно, что похожее происходит и в Бурятии и в Красноярском крае. Пояс особо ценных кедровых лесов (кто-то называет его золотым кедровым поясом России), в своё время включённых в состав орехопромысловых баз, тянется от Бурятии через Иркутскую область до Красноярского края. 

И сегодня он практически весь оказался под угрозой полного усыхания из-за какой-то бактериальной водянки, которую наука в качестве серьёзной опасности не воспринимала. Лесопатологическая наука относилась к ней, думаю, примерно так же, как когда-то, в самом начале прошлого и в позапрошлых веках, медицинская наука относилась к человеческому гриппу. Ну, подумаешь, сопли, температура да головная боль. Через неделю, лечи – не лечи, само пройдёт. Но грянула вдруг «испанка» с миллионами человечес­ких смертей, и всем стало понятно, что грипп – не просто сопли. Наука к гриппу стала относиться с почтением и вниманием. 

Вот и бактериальная водянка, не очень сильно досаждавшая березнякам, вдруг «грянула» древесной эпидемией в лучших кедровых лесах Прибайкалья, в орехопромысловых базах. Спохватились лесопатологи, окунулись с головой в научную литературу, а там по этому поводу едва ли не полный вакуум. Поверхностные признаки болезни, внешние симптомы описаны достаточно подробно. О бактериях-возбудителях кое-что есть, но мало. 

А глубоких, детальных исследований – крохи. Вопросов больше, чем научно обоснованных ответов. 

Прореха в знаниях, в общем-то, не удивительна. Не считалась эта болезнь смертельно опасной для больших лесных массивов. Ничего похожего на нашу беду в мире, скорее всего, ещё не случалось ни разу. Я и сам пытался отыскать в научной литературе описания подобных древесных эпидемий, и профессиональных лесопатологов много расспрашивал – было ли хоть когда-то хоть где-то в мире столь массовое усыхание кедрового древостоя по причине каких бы то ни было заболеваний? Ничего похожего никто не вспомнил. Красноярскую трагедию девяностых годов прошлого века, когда сибирский шелкопряд сожрал больше миллиона гектаров кед­рачей, несколько человек вспомнили. И подмосковные леса, скушанные совсем недавно жуком-типографом, у многих на памяти. А вот чтобы десятки тысяч гектаров лесов умирали от болезней – никто вспомнить не смог. 

– Симптомами бактериальной водянки хвойных являются ослабление и усыхание деревьев, поперечные и продольные трещины в коре и активное смолотечение из них, – объясняет участникам круглого стола Владимир Шкода то, что знает сам и что достоверно известно лесопатологической науке. – Характерный признак болезни – наличие на поперечном срезе древесины ствола «мокрого ядра». А у сильно ослабленных и недавно усохших деревьев – наличие характерного «тёмного водослоя»…

А ещё наукой установлено, что заражение кедров бактериальной водянкой происходит воздушно-капельным путём. Деревья заражают друг друга почти так же, как люди заражаются друг от друга гриппом. Деревья, правда, не кашляют и не чихают. Воздушно-капельное перемещение бактерий с больных кедров на здоровые, по мнению лесопатологов, обеспечивается туманами. Правда, при одном непреложном условии: и больное, и здоровое дерево, чтобы зараза передалась, должны иметь механические повреж­дения. 

Иркутское утро в день проведения круглого стола, посвящённого санитарному состоянию и здоровью леса, было ясным и солнечным. Другое дело Слюдянка. Там ещё с четырёх-пяти часов утра плотный и вязкий туман не пришёл, не приплыл… Он образовался в кедровых гривах из ничего, чтобы исчезнуть в никуда лишь к полудню. А с рассветом от распадка к распадку полетели над горными отрогами приглушённые туманом и расстоянием глухие удары дерева о дерево. И никто массовым перестукам в туманной и, казалось бы, глухой осенней тайге не удивляется. Все знают, что это шишкари на промысел вышли. Чем больше стука, тем, значит, лучше урожай и тем дешевле будет кедровый орешек на местных рынках. 

Долбануть по стволу колотом – чуркой на длинной ручке – сильно-сильно, так, чтобы кора брызгами во все стороны, а спелые шишки вниз посыпались, – это, по сути, единственный способ заготовки кед­рового ореха на продажу. Ну, кроме сбора паданки, конечно. Только подбирать с земли кедровые шишки, упавшие сами собой, дело нудное, неприбыльное, а потому у местных таёжников совсем непопулярное. Вот потому уж чего-чего, а свежих ран от тяжёлых колотов на кедровых деревьях здесь видимо-невидимо. И появляются они как раз в пору самых густых и частых туманов.

Заместитель директора Центра защиты леса Иркутской области Наталья Сумина за судьбу кедров переживает, как за судьбу людей, но особой загадки в нежданной смертельной болезни не видит. Уверена, что если бы не водянка, то всё равно с этими легкодоступными для людей кедрачами случилось бы что-то плохое. Мы говорили с ней за пару недель до этого круглого стола. С научной точки зрения, её выводы, думаю, пока являются только гипотезой, которая тем не менее очень похожа на аксиому.

– Основной-то причиной быстрого и массового распространения болезни является не бактерия, а неконтролируемая добыча ореха, – считает Наталья Юрьевна. – Вы же видели, что творится по отрогам Хамар-Дабана. Страшно избиты все деревья. Получив рану, дерево пытается её как можно быстрее залечить. Начинается смолотечение. Дерево тратит на это свои иммунные силы. Если одна рана – полбеды. Дерево справится, вылечит само себя. А если постоянно? Только засмолило, залечило ссадину, а по ней или рядом снова колотом со всей возможной силой! Контроля-то нет. В доступных местах каждое дерево и по десять, и по двадцать человек за один сезон околачивать могут. Увидели снизу, что ещё пара шишек на дереве остались, и давай лупить, пока не стряхнут их на землю. Но даже после этого не факт, что опустевший кедр люди в покое оставят. Придут запоздалые сборщики орехов и каждое дерево – колотом на всякий случай. Хоть и не видно шишек, но вдруг хоть что-нибудь ещё осталось. И вот – дубасят и дубасят. На всякий случай. А дерево льёт и льёт смолу на свои раны. Но силы-то его когда-то заканчиваются. 

Слушаю профессионального лесопатолога, но вижу перед собой простого человека, переживающего за судьбу больных прибайкальских кедровников. Не перебиваю вопросами. 

– Естественно, ослабло дерево, устало за жизнь бороться. А когда иммунитет ослаблен – его любая бактерия возьмёт, даже та, с которой здоровое дерево легко справляется. И не только бактерия, но и вредители. Та же огнёвка шишковая, которая в Слюдянке нынче всю шишку съела. Было бы дерево здоровым, оно бы в два счёта засмолило эту гусеницу прямо в шишке. Но не осталось у него сил бороться ни с болезнями, ни с вредителями, ни с меняющимся климатом.

Местные лесники, по утверждению начальника территориального отдела Министерства лесного комплекса по Слюдянскому лесничеству Петра Калиниченко, заговорили о проблеме кедров, усыхающих без видимых причин, в 2010 году. Печальную весть принесли из леса охотники и заготовители ореха. Диагноз – бактериальная водянка – был поставлен в 2012-м. Тогда же лесопатологи впервые подсчитали площадь погибшего леса – примерно полторы тысячи гектаров. К нынешнему июлю, то есть за неполные четыре года, площадь усохших кед­рачей, как сообщил Владимир Шкода, выросла почти в четыре раза – до 5 700 гектаров. Это, замечу, не вся площадь больных и ослабленных кедрачей. Это суммарная площадь погибшего кедрового леса в месте, где граничат друг с другом Слюдянское, Шелеховское и Усольское лесничества. Это часть некогда богатой орехово-промысловой зоны, где промышлять больше нечего: здесь только кедровый сухостой с лохматыми от лишайника-бородача кронами. А «в очереди на усыхание» стоит ещё без малого 50 тысяч гектаров ослабленных бактериальной водянкой кедровых лесов. 

Окончание на стр. 04 èèè

Окончание. Начало на стр. 03

Это только на территории Иркутской области, не считая больных кедрачей в Бурятии и, возможно, в Красноярском крае. Болезнь ни административных, ни государственных границ не знает. И производственные границы между лесопатологами из нескольких субъектов России общая беда тоже стёрла. Они работают вместе. 

Рассказывая о проблеме, Владимир Шкода периодически ссылается на данные коллег из Бурятии и Красноярска, на московских специалистов из Рослесозащиты, филиалом которого является возглавляемый им Центр защиты леса. А ещё на академическую науку, на окунувшихся с головой в лесную проблему исследователей СИФИБРа – расположенного в Иркутске Сибирского института физиологии и биохимии растений СО РАН. 

В нынешнем июле специалисты Центра защиты леса Иркутской области с коллегами из отдела мониторинга состояния лесных генетических ресурсов Центра защиты леса Красноярского края провели отбор множества всевозможного биологического материала и специальных проб от больных деревьев в Слюдянском лесничестве для проведения генетической экспертизы. Чтобы наконец-то установить точно и однозначно конкретного возбудителя «кедровой эпидемии». В Иркутске таких анализов не делают даже лаборатории СИФИБРа. Но, как оказалось, и в Краснояр­ске, где наработан неплохой опыт лес­ных генетических исследований, установить источник болезни оказалось совсем непросто. Анализы, раскрывающие тайну заболевания, планировали завершить к началу сентября. Но – увы. Набора традиционных препаратов, имеющегося в распоряжении лаборатории, оказалось недостаточно для определения возбудителя водянки. Теперь красноярские лесные генетики с помощью Рослесозащиты ищут нужные реагенты едва ли не по всему свету.  

– По результатам ДНК-анализа взятых образцов и материалам лесопатологического обследования будут рекомендованы мероприятия, направленные на оздоровление ценных кедровых лесов региона, – обе­щает участникам обсуждения проблемы Владимир Шкода. Для непрофессионалов в лесных проблемах, для обычных людей фраза лесопатолога звучит утешительно, а для кого-то, благодаря красивому слову «оздоровление», даже оптимистично. Но замечу, лесопатологи, как и все работники лесного хозяйства, работают на не очень близкое будущее. Они работают на последующие поколения, и фразу «оздоровление лесов» не стоит воспринимать в качестве обещания вылечить заболевший лес. Было бы здорово, если бы такое чудо случилось. Но шансов вылечить больные деревья – практически никаких. Они, скорее всего, обречены. В этом конкретном случае под оздоровлением лесов подразумевается задача как можно скорее остановить распространение болезни и устранить источник заражения, чтобы защитить примыкающие здоровые лесные массивы. Чтобы потом на месте погибших кедровников, на всех этих десятках тысяч гектаров вырастить новый лес. Уже не для себя и даже не для сегодняшних детей, а хотя бы для внуков и правнуков. 

С уборкой погибших деревьев, кедрового сухостоя, по мнению Натальи Суминой, никаких законодательных проблем возникнуть не должно, хоть и относится эта территория к жёстко охраняемой законом Центральной экологической зоне Байкала. Другое дело кедровники хоть и больные, ослабленные, но ещё живые. Что делать с ними? Они – источник заражения прилегающих массивов, которых водянка всерьёз ещё не коснулась. Здравый смысл подсказывает – убирать. И как можно быстрее. Но сплошные рубки, пусть даже санитарные, в Центральной экологической зоне запрещены. А если проводить рубки выборочные, то нет никакой гарантии достижения нужного эффекта. 

– Проблема возникла как раз по тем 45–48 тысячам гектаров заражённых лесов, – рассказывает Наталья Сумина. – Они смешанные. Вместе с кедром растут и лиственница, и берёза, и другие породы. Но усыхает именно кедр. Если выборочно убрать только его, всё равно останется не лес, а отдельно стоящие деревья.  

Кроме того, по действующим правилам при выборочных санитарных рубках под топор пускаются деревья с очевидными внешними признаками ослабления и усыхания. Для объективности, чтобы решения принимались не по личному разумению каждого отдельного лесопатолога, все признаки усыхания детально и подробно расписаны по категориям состояния. Первая категория – если дерево выглядит совершенно здоровым. Последняя – старый сухостой с осыпавшейся корой и ветвями. Пометить к изъятию дерево без признаков ослабления при выборочных санитарных рубках – признак непрофессионализма. Пустить под топор много таких деревьев – преступление. А заболевший кедр – он не сразу начинает желтеть и сохнуть. 

– Но есть ли смысл оставлять единичные кедры, которые выглядят здоровыми? – Не столько отвечает на мои вопросы, сколько просто рассуждает, делится сомнениями заместитель директора центра защиты леса. – Мы же ездили, смотрели, брали пробы для анализов. Прекрасный кедр с пышной зелёной кроной. Никаких сомнений – первая категория состояния. Дерево рубке не подлежит. Берём пробу для анализа, а древесина вся мокрая. 

– Ещё два-три года – и крона станет «сильно ажурной»? – цитирую я один из главных признаков усыхающего дерева из списка «категорий состояния».

– Даже не знаем, через сколько лет изменения станут заметными. Не знаем, как поведёт себя болезнь. Никто ещё с подобным не сталкивался. Наверняка знаем только то, что этот конкретный кедр заражён водянкой и что он в конце концов погибнет. 

Наталья Юрьевна произнесла эти слова негромко, спокойно, без заметных эмоций. А на душе от этого стало ещё тревожнее. 

– У значительной части населения почему-то сложилось такое впечатление, что площадь кедровых насаждений, которые погибли от бактериальной водянки на территории Иркутской области, – угрожающая, – Владимир Шкода, заканчивая официальный доклад о санитарном и лесопатологическом состоянии лесов Иркутской области, прервал мои воспоминания о недавнем разговоре в Центре защиты леса. – Но я привёл вам официальные цифры. Кедровые леса в Иркутской области занимают примерно семь миллионов гектаров. Из них бактериальной водянкой заражено около 48 тысяч га. Это менее одного процента. Да, согласен, ситуация сложная, далеко не во всём понятная. Но это всё-таки не катастрофа. 

Возможно, эти цифры кого-то успокоили, кого-то утешили. Без малого 50 тысяч гектаров прибайкальских кедрачей, заражённых нехарактерной для них смертельной болезнью, наверное, ещё не катастрофа для всей лесной экосистемы области. Но для Центральной экологической зоны Байкала это очень сильный удар. Больные кедры, как полагают лесопатологи, не просто стоят и тихо умирают. С осенними туманами они продолжают заражать здоровые кедровые гривы Восточного Саяна. Сколько их, пока ещё зелёных и бодрых, но уже больных и, скорее всего, заразных, потому что каждую туманную осень сюда бесконтрольно идут люди и добывают шишку по многу раз за один сезон. Это упрёк не в адрес лесников и лесопатологов. Они сделали и продолжают делать всё, что им позволено законом и на что хватает выделенных государством средств. Остальное – дело исполнительной и законодательной властей.

На следующий день мы вновь встретились с Владимиром Шкодой. Не для продолжения разговора, просто так совпало.

– Помните, во время круглого стола напротив меня сидела группа монгольских лесников? – спросил Владимир Николаевич.

– Да, – отвечаю. – Сидели тихо, смирно, даже вопросов не задавали.

– Вот-вот. А потом, по окончании заседания, ко мне подошёл один из них и попросил контакты наших специалистов, занимающихся бактериальной водянкой. Говорит, что в Монголии с кедровыми лесами происходит что-то очень похожее, и они не могут понять, что случилось. Похоже, что наша проблема становится международной.