«Первым, кого я взялся тренировать, был двоюродный брат моей супруги Кирилл»

– На вашей страничке в Фейс­буке фотоотчёты с Кубка Ольхона, а на них много детей. Что это?

– Эти дети у нас тренируются. Мы для них организуем такой неофициальный спортивный лагерь вместе с коллегой Андреем Блохиным, с которым вместе работаем. У него большая усадьба в Хужире, там мы сделали сектор для прыжков. 

–  Чем стимулируется интерес детей к этому достаточно мало раскрученному виду спорта? И не такому денежному…

– Если уж говорить о деньгах, топовые прыгуны с шестом получают миллионы долларов в год: уровня Елены Исимбаевой – 4,5 миллиона, Рено Лавиллени – 9-10 миллионов. Конечно, спортсмены уровнем пониже и доходы имеют на порядок меньше. Плюс конт­ракты, поездки, интересная жизнь. Для молодых людей что важно? Создать трамплин в будущее. Два года назад мы были в Юджине на чемпионате мира среди юниоров, который выиграла Алёна Лутковская, у неё было восемь-десять предложений в американские университеты. Выглядит это так. Приходят представители университетов и предлагают: приходи к нам, учись. Бесплатно.  Для американцев очень много значат дети, которые попадают на соревнования такого уровня, в любом виде спорта. Их сразу же пытаются забрать в университетские сборные. Это значит, что у ребёнка будет будущее. Закончив университет США по любой специальности, ты уже в этом мире не потеряешься. А прыжки с шестом у них там обязательный вид обучения.  Все студенты колледжей и университетов США должны сдать нормы по прыжкам с шестом. Невысокие, правда. Девочки – порядка 2,60, мальчики – 4 метров. Если ты здоров, нет противопоказаний, то это обязательная программа. И в каждом университете есть тренер по прыжкам с шестом. 

– Но Лутковская не приняла ни одно предложение.

Константин Волков рано вошёл в советскую спортивную элиту. И уже в 20 лет завоевал для страны первую олимпийскую медаль в прыжках с шестом

– У неё и с языком плохо. И с учёбой было не фонтан. С такими исходными там, конечно, можно хорошо жить, но только первые полгода, до первой сессии. Если не сдашь, никто с тобой нянчиться не будет. 

– Как вы находите перспективных воспитанников, как это происходит?

– Я их не ищу.

– Лутковскую же вы нашли.

– Смотрите, как там всё было. У меня Матвей, сын. Когда ему было шесть лет (а сейчас ему 12), как-то спросил, вот ты ведь прыгал с шестом, я тоже хочу. Я говорю, давай попробуем. Тогда ещё не было «Байкал-Арены». Зимой дети тренировались в ФОК техникума физкультуры, где есть сектор для шеста. Матвей  начал прыгать – понравилось. Потом ко мне стали подходить с просьбой потренировать. 

Первым, кого я взялся тренировать, был двоюродный брат моей супруги Кирилл. Он инвалид по слуху. Сначала бегал спринт, потом начал прыгать с шестом. Стал с ним работать, и он через полгода выиграл чемпионат России среди глухих. Он тогда взял 4,30, потом – 5 метров (буквально месяц назад выиграл чемпионат мира в Софии). Сейчас мы его тренируем вдвоём с моим питерским коллегой. А вот на Сурдлимпийские игры Кирилл не попал. 

Понимаете, глухота у него приобретённая – побочное действие каких-то антибиотиков, и сейчас ему врачи выписывают таблетки для стабилизации давления. В состав препарата входит мочегонная составляющая. Был допинг-конт­роль, а он, чтобы не волноваться, съел две таблетки и пошёл. Я ему говорил, ты пиши все таблетки, которые принимаешь, потому что ничего запрещённого мы не даём. А то, что врач выписал, на это есть все рецепты. А он название перепутал: препарат «Лазал-Н» он назвал «Лазап». Он уже три года его принимал, и ни у кого раньше не возникало вопросов. Допинг-офицер говорит: нет такого препарата. И всё! Мы тебя не пускаем, ты принимал допинг! Считается, что мочегонное прикрывает возможный допинг.

Список людей, которых берёт тренировать Константин Волков невелик. «Время от времени обращаются ко мне, но я практически всем отказываю, – говорит он. – Мне, например, неинтересно работать
с человеком, имеющим цель лишь выполнить мастера спорта»

Я звонил Нагорных (замминистра спорта РФ Юрий Нагорных, фигурант доклада WADA. – Ред.), которого сейчас уволили. Говорю, Юр, помоги. Выслали все карты из поликлиники, все назначения врача. В итоге дали Кириллу три месяца дис-

квалификации, лёгкое наказание, чтобы больше не ошибался. Но пустить-то не пустили. Человека лишили возможности выиграть эти Сурдлимпийские игры. Там победитель прыгнул 4,70, а Кирилл уже 5 метров брал. А тогда и премии хорошие давали, и квартиры. 

После него пришёл Вадик Лутковский, хотел, чтобы я дочку его взял. Сам Вадим раньше прыгал с шестом. Я не стал отказываться, лишь попросил решить все вопросы с предыдущими тренерами. Спустя три года Алёна Лутковская выиграла юниорский чемпионат мира, прыгнула 4,50. Это был рекорд чемпионата. Всё нормально было. Весной прошлого года прыгнула 4,61, потом началось – то не хочу, это не буду. А спорт – дело добровольное. Никто из-под палки заставлять не будет.  Не хочешь – не делай! В прошлом году была Европа. Чемпионат из разряда лёгких. Я так и думал, что она на нём поскользнётся, но зато начнёт думать. Но мысль стала работать не в том направлении. Начались претензии, в том числе от родителей. И она поехала к лучшему тренеру в мире Петрову (Виталий Петров, старший тренер сборной России по прыжкам с шестом, бывший тренер Елены Исинбаевой. – Ред.) в Италию. В этом году прыгнула 4 метра. На молодёжной России заняла четвёртое место. Всё, на что натренировали. 

«Женская психология для меня – тёмный лес»

– То есть ваше расставание как тренера с Лутковской произошло по её инициативе? 

– Нет. Там всё не так было. Когда Лутковская на Европе в прошлом году прыгнула 4,20, заняла второе место, выиграла Ангелика Мозер с результатом 4,35 (сейчас она победила на юниорском чемпионате мира, установив рекорд соревнований – 4,55). Хотя Алёна в принципе была сильнее. 

После соревнования она подошла ко мне, как к старшему тренеру сборной, говорит, извините, я всё поняла, неправильно вела себя, много о себе возомнила, стала бояться прыгать. А я ей специально дал свободу, чтобы пришло осознание всего этого. Отключил метод работы «с пинка». А как поправить? Не вопрос, методика есть, всё сделаем. 

Просто нужно осознанно подходить к тренировкам. Предупредил её: в другом случае мы с тобой работать не будем, не хочу в пустоту работать. Мне хотелось из неё сделать думающего спортсмена. По дороге домой договорились, что она отдохнёт и мы вернёмся к тренировкам. Вместо этого приходит папа со списком требований и претензий. Сначала к президенту Федерации лёгкой атлетики Иркутской области Петушинскому. Денис их мне показал. Там одна из претензий была, что я злоупотребляю её известностью в своих корыстных целях. Просто бред! Или не помогаю в учёбе. Действительно, я ходил в РАФК и попросил не ставить ей незаслуженные отметки. Я её заставляю учиться, а там ей просто так отметки ставят. Ну не прыгают дураки с шестом! Надо голову развивать. У нас тренировки максимум два часа в день. Куча времени для учёбы остаётся. Вот такие вещи. 

«Ну не прыгают дураки с шестом!»

Когда ко мне пришёл Вадим Лутковский, я ему чётко дал понять, что претензии я не принимаю, пусть ищут другого тренера. Вот и всё. Нашли Петрова. Он её взял, заплатили туда почти 1,5 миллиона бюджетных рублей – серьёзные деньги.  Петров пообещал: через полгода Алёна прыгнет на 4,70-4,80. 16 января, на соревнованиях зоны Сибири, она должна была показать этот результат, но не смогла. Потом стала за Московскую область выступать, потому что наши платить больше не стали. В Портленде я встретил Петрова, он сам подошёл и стал меня спрашивать, что делать. Я говорю, мог хотя бы позвонить, выяснить, прежде чем начинать работать, ведь она моя ученица. Предложил вместе тренировать, но я отказался.

– А на Валерию Никонову у вас какой прогноз?

– Физически она очень одарённая, не хуже Лутковской. Лера очень мотивированная. Сейчас она берёт 4,20. Зимой прыгала 4,30. Но у неё есть свои психологические проблемы, очень серьёзные. Она побаивается прыгать, не может до конца себя реализовать. Лера посетила два занятия с психологом, почувствовала улучшение, бросила их, а зря. Был срыв. Психолог говорит, что надо было занятий 10 посетить. Женская психология для меня – тёмный лес, я в этом ничего не понимаю. Я знаю, как парни думают в шесте. А у девочек очень серьёзные предохранительные механизмы работают. 

Могу сказать, Лера будет прыгать на Мемориале иркутских легкоатлетов. Возможно, в Иркутск на эти состязания приедет практически вся российская сборная, есть такие намерения. Вчера (интервью было записано 22 июля, после того, как Спортивный арбитраж отклонил иск российских легкоатлетов об участии в Олимпиаде в Рио. – Ред.) об этом разговаривали с Сергеем Шубенковым (известный спринтер-барьерист, чемпион мира. – Ред.).  

«Мы будем с Матвеем единственными российскими участниками международных соревнований»

– А вы сами прыгаете сейчас?

«Мы готовы были порвать всех. Уверен, пьедестал был бы наш»

– Возраст не тот. Хотя недавно такая ситуация возникла. Зимой я приезжал в Портленд на чемпионат мира по лёгкой атлетике. Полетел в качестве болельщика. Как оказалось, из Иркутска через Пекин это близко и не так дорого. И там произошёл небольшой спор с десятиборцем Витькой Березовским. Зимой поеду в Рино, небольшой городок в Неваде. 22 января там собираются порядка тысячи шестовиков всех возрастов со всего мира. Спор денежный, даже пари заключили, кто кого перепрыгнет. Стив Чеппелл, чья компания производит шесты Spirit, обещал и шесты какие нужно предоставить, и гарантировал включение в соревнования. Договорились, что Матвей будет прыгать в своей группе, а я в своей. Мы будем с Матвеем единственными российскими участниками международных соревнований. Нас в запретных списках нет.  

– Константин Юрьевич, судя по всему, вы человек очень азартный. 

– Нет. Я не азартный. Просто Березовский – десятиборец, у него личный рекорд 3,70. Я пошёл провериться и сразу прыгнул 3,60. Конечно, надо подготовиться, от веса лишнего избавиться. Полгода есть ещё впереди. Мне польза, и Матвею эстафету передам.  Для него это будут первые международные соревнования. Пусть к Америке привыкает потихоньку. 

– Каким был ваш личный рекорд?

– 5,85. Это в 1984 году, когда нас не пустили на Олимпиаду в Лос-Анджелес, я прыгнул в Киеве на Мемориале Знаменских.  

– Как вы узнали, что не едете в Лос-Анджелес?

– Мы были в Сочи. Приехал Марат Грамов  (председатель Госкомспорта СССР. – Ред.) и сказал, мол, объявили бойкот американцам, и нёс какую-то муть, мол, там нас будут травить. На самом деле побоялись, что проиграем, не станем первыми в командном зачёте. Вот сейчас у Шубенкова спрашивают: что будешь делать? Говорит, вот поехали, сейчас бухла наберём. Так же и мы. Пацаны-то молодые. Десять дней хороших провели в Сочи. 

– Чувство обиды не возникло? Можно сказать, что вас с высокой долей вероятности лишили ещё одной олимпийской медали?

– Да. Я именно так и считаю. Олимпиаду в Лос-Анджелесе выиграл француз Кинон с результатом 5,75. На «Дружбе», проводившейся в качестве альтернативы Олимпийским играм, я выиграл с 5,80, Бубка был вторым, Крупский – третьим. Мы готовы были порвать всех. Уверен, пьедестал был бы наш. В итоге он и стал нашим, но потом, на другой Олимпиаде. 

В похожем положении сейчас оказались претендовавшие на олимпийские медали наши легкоатлеты Шубенков, Кучина, Исинбаева. Думаю, нынешняя ситуация схожа с тем, что происходило в 1984 году. Накат-то идёт на первое лицо государства.

Истории, подобные отказу от участия в Олимпиаде в Лос-Анджелесе, мозги мгновенно прочищают. Помню, люди были патриотами, в страну свою верили, и вмиг на 90% стали антисоветчиками. Многие потом уехали на Запад и с этой системой ничего общего больше не имели. 

«Не-не-не. Нам неожиданности не нужны»

– Если говорить об Олимпиаде-80, что сейчас вспоминается, спустя 36 лет?

– Общее впечатление: Москву сильно почистили, в магазины завезли какие-то товары. В метро идёшь, «ау-у» – никого не видно. Живым город не выглядел. По советским меркам всё было неплохо. Старались марку держать. 

Помню, мы вышли на соревнования рано утром. А стадион полный! Прямо гудит. Запустили пионеров с утречка. И некоторые спорт­смены даже растерялись. А на меня полные трибуны хорошо действуют. Наши судьи нам не просто не помогали, а мешали. Я прыгал – ветра не видел, флажки буквально от нас прятали. Потом спрашиваю судью Колю Капустина, я его знал хорошо, что это было? А он: нам, мол, строго наказали вести себя так, чтобы не было обвинений в подсуживании. Но всё равно медаль была. Первая советская медаль в шесте. 

А вот допинг-контроль был как раз таким, как пишут сейчас о Сочи. Причём в приказном порядке все должны были проходить курс фарм­подготовки. Я отказался. И отец сказал, что нам это не нужно. Мне говорят, на тебя там медаль записали, если не завоюешь, мы тебя… Да ради бога! У нас готовность была на 5,70, зачем что-то ещё принимать? Прыжки с шестом – высокотехничный вид спорта. В лёгкой атлетике только два вида есть, где обходятся без применения анаболиков, тяжёлых допингов. Второй – десятиборье. Приходим на допинг-контроль, а там допинг-офицеры, видимо, наши кагэбэшники. Выхожу, а мне выдают не мою, а другую пробу. Спрашиваю: что это? А те: «Не-не-не. Нам неожиданности не нужны. Вот твоя».  И им было безразлично, чистый ты или нет. В итоге ноль грязных проб. Так же было и в Сочи. 

У нас по-прежнему на сборах приходит врач, людям какие-то лекарства даёт. Ещё в декабре давали кардионат. А милдронат, кардионат – это одно и то же. Только один производится в Латвии, а другой – у нас. У меня лежат две коробки, которые я у Никоновой отобрал. Потом 200 человек и поймали. Одни вносят милдронат в список запрещённых, другие молчат. Я Нагорных говорил: вот вы даёте кардионат, а он с 1 января запрещён. А тот: да он выйдет до 1-го. Но не вышел. 

Уверяю, чистых спортсменов сейчас нет. Это у нас биохимия, спортивная медицина в загоне. А на Западе всё работает. Там работают частные лаборатории, выпускающие новые препараты, которые не входят в списки.  Биотехнологии используются. Например, соматотропин (гормон роста. – Ред.) раньше как делали?  Это, грубо говоря, была вытяжка из трупов обезьян или людей. Он был очень аллергенный. Сейчас здесь работают современные биотехнологии. Он такой же, как человеческий, но эффект даёт потрясающий. Сейчас в США миллионы людей проводят омолаживающие курсы соматотропина. Двухмесячный курс улучшает зрение, состояние внутренних органов. Он запрещён, но не ловится. Соматотропин у любого человека есть. А пептидные гормоны – там уже тёмный лес!  И такие изобретения. Но наши этим не занимаются. 

«Мне говорили, делай как все, а мне хотелось сделать как надо»

– Вы окончательно отказались от политической активности?

– Даже близко не хотел бы этим заниматься. Я же министром спорта работал год. От Левченко тоже приглашали, я сказал, не буду. Зачем  мне это нужно? Там система сложившаяся. Я там чувствовал себя белой вороной. Мне говорили, делай как все, а мне хотелось сделать как надо. Человек, который не в системе – он бельмо на глазу. Дошло до того, что Мутко (министр спорта РФ Виталий Мутко. – Ред.)пожаловался на меня Мезенцеву (с 2009 по 2012 год губернатор Иркутской области Дмитрий Мезенцев. – Ред.). А конфликт возник в ходе строительства «Байкал-Арены». 

– Строил «Спорт-инжениринг».

– Да вся эта компашка… Были основания думать, что они комплекс не достроят. Бросят всё. Там хорошо помогал Сахиулин (директор колледжа олимпийского резерва Альфрит Сахиулин. – Ред.), он в противовесе был. И мы с ним додавили. Сметная стоимость «Байкал-Арены» была около 660 миллионов. Они, грубо говоря, построили в пять раз дороже, чем она стоила на самом деле. У объекта готовность была 87% при вложении 611 миллионов. Оставшиеся 13% они строили за 2 миллиарда. Деньги чемоданами откатывали. И документы были на руках, там всех можно было сажать на 10 лет. Когда всё показали, прижали, достроили. И ведь это не наше дело было. Это федеральный объект. А это не понравилось Мутко. Хотя, когда я ему документы показал, он сделал вид, что очень удивлён: «Надо же! Не может быть!»

– Но вы ведь к тому времени были далеко не наивным человеком.

– А я специально взорвал ситуацию. 

– Какую часть вашей жизни сейчас занимает работа со спорт­сменами? Вы по-прежнему в бизнесе?

– Нет, бизнеса нет никакого. Я тренирую, семьёй занимаюсь, учусь, смотрю. 

–  Чем сейчас на жизнь зарабатываете?

– Мой доход обеспечивает зарплата тренера Иркутской школы высшего спортивного мастерства и пенсия, которую я оформил в позапрошлом году. Раньше действовал закон, который после 10 лет в сборной давал пенсию. Я эту пенсию заработал ещё в 1993 году. Правда, пришлось в суд идти, Пенсионный фонд поначалу мне отказал: в 1993 году я такое право имел, а сейчас закон поменялся, и всё. Но адвокаты сказали, что так не бывает, и судья с этим согласился. Так что я теперь пенсионер. 

– Вам не скучно в таком спокойном ритме жить?

– Ну почему? Я же езжу на соревнования с учениками, на сборы, объездили с ними полмира.  

– Насколько появление общего дела – прыжков – сблизило вас с сыном? Мало того что вы внешне очень похожи, чувствуется, что у вас крепкие связи. Это не ошибочное впечатление?

– Я с ним много времени провожу. Очень много.  Мне это нравится. И ему это нравится. Мы постоянно вместе. С собой на летние соревнования брал. Он не беспризорный. Начал взрослые вопросы задавать. Стараюсь направлять его.

– Вы по-другому взрослели?

– Мне отец, конечно, столько времени не уделял. В отличие от него я и не хочу создавать какую-то большую школу. Матвей собирается стать нейрохирургом. Такая у него жизненная цель. Дед его по маме – хирург. Уже учит парня шить на трупах куриц (смеётся), Матвей их скальпелем полосует. У нас в мед­университете сейчас только терапевтов готовят. Остаётся заграница. Учит английский, биологию. Сейчас мы его перевели в лицей с углублённым изучением языков и химии. По профильным предметам у него пятёрки. По русскому – тройка. Поэтому заставляю его сейчас книжек побольше читать, чтобы он язык сам чувствовал, чувствовал грамоту. 

– Для вас важно и силами и временем в него вкладываться?

– Не то чтобы важно. Мне интересно. Ты своему ребёнку помогаешь делать его будущее, идти к цели. Тем более он поздний ребёнок. Мне 56, ему – 12. Когда молодой, может, не до детей.

– Кто сейчас у вас тренируется?

– Матвей и Лера Никонова. Ещё есть группа молодых 12-13-летних  пацанов и девчонок. Хочу сказать, что Матвей прыгает на 60–70 сантиметров выше своих сверстников. 

– Гены?

– Гены и интерес. Я его стимулирую. Сейчас есть такое понятие – менеджер в спорте, который отвечает за организацию выступлений, соревнований, договаривается насчёт призовых, заключает контракты с фирмами. Получает свой процент. Мы работаем с Ольгой Назаровой. Она уже, можно сказать, Матвея взяла. И из своих средств ему сейчас выплачивает за личный рекорд по 2 тысячи рублей за сантиметр. То есть он на 10 сантиметров побил свой личный рекорд: было 3,20, на 3,30 прыгнул – 20 тысяч получил честно заработанных. У него стимул есть. Я ему за учёбу плачу, правда, за плохие оценки вычитаю, а она за спортивный результат. Вот он и учится и тренируется. 

– Часто приходится отказывать людям в наставничестве?

– Время от времени обращаются ко мне, но я практически всем отказываю. Мне, например, неинтересно работать с человеком, имеющим цель выполнить мастера спорта. Конечно, я готов тренировать. Час тренировки – 800 рублей. Если я вижу, что из Никоновой можно подготовить человека экстра-класса, тогда беру, если этого нет, то зачем тратить время. Тогда хотя бы материальный интерес должен быть. 

В прошлом году ко мне обратились десятиборцы на молодёжный чемпионат Европы в Таллине. Двое пацанов. Я с ними одну тренировку провёл, они оба подняли рекорд личный на 20 сантиметров. На соревнованиях один занял третье, другой четвёртое место. 

– Вот вы говорите, в прыжках нужны мозги. А в чём интеллектуальное наполнение прыжков заключается?

– Просто если у человека хорошо развиты нейронные связи, он и движения лучше чувствует. Плюс более осознанными становятся тренировки. Когда ты делаешь что-то отвлечённо, эффект теряется на 20–30%. Но самое главное – чувство движения. Это тонкие ощущения. Только человек с развитым интеллектом может это понять. Без мозгов делать там нечего.