«Как Суриков, допрашиваю стены»
Татьяна Ларёва – не коренная иркутянка. Но она проросла сердцем в этот город ещё тогда, когда в 1970-х приехала учиться на живописца. Главными героями её картин об Иркутске были и есть люди – как ныне живущие, так и те, кто писал историю этого города сотни лет назад. Например, святитель Иннокентий.
Площадь по солнцу
Новосибирская область – малая родина Татьяны Ларёвой. Стать художницей она мечтала с детства. Рисовала прутиком по снегу, кусочком древесного угля из печки на полу и на стенах, обломком кирпича на заборе. Вначале поехала в Красноярск, но в этом городе не осталась – документы принимали только после 8 класса. И на вопрос «А где ещё есть хорошая школа живописи?» Ларёва получила ответ – в Иркутске. Ну что ж, Иркутск так Иркутск.
– Город мне понравился с первой встречи, когда я вышла с вокзала с чемоданчиком в руке, – вспоминает Татьяна Григорьевна события 40-летней давности. – Зашла на Ангарский мост, увидела эти отражения в воде, маленький островок среди реки.
Это была любовь с первого взгляда. Мне кажется, главные достоинства Иркутска – то, что он маленький, компактный, уютный. Так я здесь осталась, живу и люблю этот город. Но как художник посвящаю себя не пейзажу, а людям.
Провинциальная камерность, характерная для Иркутска, была близка и созвучна художнице. Именно эта атмосфера оказалась наиболее комфортной для жизни и творчества. Не случайно после учёбы в Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина Татьяна Ларёва вернулась в Иркутск. Вступила в Союз художников, получила мастерскую на улице Уткина, написала сотни картин, издала две монографии – «Художники Иркутска» (включившую в себя почти сто имён иркутских художников) и «Историю изобразительного искусства Прибайкалья ХХ – начала ХХI века», основала кафедру искусствоведения в ИрГТУ.
А началось всё с деревянного дома на две семьи на Бабушкина, одной из самых характерных для старого Иркутска улиц. Тёплый летний ночной дождь, утренняя свежесть, старые груши и яблони, деревянная резьба на столетних домах – всё это оформилось в первые юные воспоминания об Иркутске. Со временем появились и проверенные места силы. Первым и главным таким местом для Татьяны Ларёвой стала Тихвинская площадь, ныне сквер имени Кирова. «В сложные моменты жизни достаточно трижды обойти площадь по солнцу – и помощь обязательно придёт», – делится она секретом.
Коллеги по ремеслу – Владимир Кузьмин, Анатолий Костовский, Павел Авенариус, Владимир Тетенькин, Николай Житков, Николай Башарин – пытались успеть запечатлеть кружевную деревянную архитектуру Иркутска. Такая же индивидуальность сохранилась лишь в Тобольске и Томске. Ларёва же любила и любит писать храмы, снаружи и внутри.
– Одной из ключевых для меня тем стала тема священнослужителей. «Епископы иркутские» – цикл картин, посвящённый теме православия в Сибири, среди них «Освящение собора Богоявления Иннокентием Иркутским». Я старалась показать Иркутск и его жителей начала XVIII века. Историческая тема – одна из моих любимых, это город через пелену истории. Я, возможно, как и сибиряк Суриков, допрашиваю стены, пытаюсь сквозь века представить – что же тогда было?
Тема православия близка Ларёвой и по личным причинам – в родословной были священники, в том числе и репрессированные. Один из предков был вынужден покинуть сан, иначе ему грозили расстрелы.
– Тема Иннокентия Иркутского не могла меня не волновать. Это был очень значимый в истории человек. И в картине я собрала всю иркутскую общественность того времени. Здесь и казаки, и старообрядцы, и крестьяне, и схимница. Главная интрига разворачивается на крыльце храма. В Иркутск тогда приехал соратник Петра Великого граф Савва Рагузинский. Он собирался ехать в Китай вместе с Иннокентием. Здесь же находился архимандрит Антоний Платковский, знатный интриган того времени. Оклеветав Иннокентия Иркутского, он отправился в Китай вместо него. Нарисован и вице-губернатор Жолобов с семьёй. Главных героев этой драмы я и изобразила на крыльце собора. Кроме них, героями картины стали отец и сын Загородниковы, которые реставрировали в 2002 году храм Преображения Господня. Уменьшенные варианты триптиха «Епископов иркутских» были подарены воскресной школе этого храма. Его служитель батюшка Олег помогал мне в создании картин, консультировал, предоставил церковные костюмы и на Пасху передал неугасимый огонь, привезённый из Иерусалима. Он также изображён на полотне. Образ Платковского я не могла найти, только предполагала, каким он мог быть. Облик графа Рагузинского однозначно сохранился в истории в виде живописных портретов, как и несколько икон с изображением Иннокентия Иркутского.
Тени большого города
Татьяна Ларёва написала несколько портретных галерей современников. На недавнем юбилее Иркутского музыкального театра были выставлены 11 портретов кисти Ларёвой.
– И каждый портрет был отдельной историей, – вспоминает художница. – Мы работали живыми сеансами по 2–2,5 часа. Несмотря на кажущуюся богемность, актёры оказались дисциплинированными людьми и приходили ко мне по расписанию. Я тоже ходила на спектакли и наблюдала своих героев на сцене. Интересно, как сцена меняет человека. Но при этом он всё равно остаётся самим собой, сохраняя всю свою индивидуальность. Когда мне позировал Виктор Лесовой, он пел только для меня, весь дом выходил на площадки и слушал музыкальные арии. «На иркутском болоте я Паваротти», – шутил солист. Народный артист РФ Николай Хохолков рассказывал театральные байки, и это было диво дивное. На каждый сеанс он приклеивал усы, хотя его лицо я нарисовала в первую очередь. И на моё робкое «Можно обойтись без усов» спорил: «Мне нужно войти в образ». Народная артистка РФ Елена Волошина была в реанимации, когда пришло время писать её портрет. Вместо неё начала позировать заведующая литературной частью театра Людмила Негода. Мы хотели начать писать хотя бы фигуру, но это было не то. Тогда Людмила Владимировна пошла к Волошиной в больницу, та лежала под капельницами. «Ну чего ты разлеглась? Вставай. А то я за тебя работаю» – этими словами она подняла народную артистку. Елена Волошина поправилась, и во время наших сеансов она учила меня ругаться, освобождаясь от робости, она это умела. Каждый актёр – отдельная история, отдельная притча. И все эти истории я храню в памяти, ну а портреты сохранили историю музтеатра.
Если артистов ИМТ Ларёва писала в костюмах, выражая главную идею «Актёр и роль», то актёров ТЮЗа ей хотелось показать как реальную человеческую личность. Среди портретов, которые и сейчас можно видеть на втором этаже в галерее театра, Людмила Стрижова, Любовь Почаева, Вениамин Филимонов, Владимир Безродных, Галина Проценко, Валерий Елисеев и другие – всё это иркутская театральная история.
– Вениамин Филимонов тогда был после инфаркта. И он не мог ходить в мастерскую, мы начали писать портрет в театре. Как-то во время антракта из зала выбежали дети, снесли меня и мой этюдник, краски рассыпались, раскатились по всему фойе. Вместе с ребятнёй мы собирали кисти и тюбики. Это всё была дорогая моему сердцу живая работа. Ну а поскольку город – это не только здания, улицы, архитектура, но и люди, то я и старалась сохранить на полотнах именно людей. Уже через 30–50 лет эти люди будут частью истории Иркутска.
Ещё одна тема, волнующая художника Ларёву, – «Смутное время, или Тени большого города».
– Сегодня мы всё ярче наблюдаем раскол в обществе, снова появились бездомные, нищие, дети-беспризорники. Не все сильные, не все могут в этой жизни быть победителями. Это больная для меня тема. И я хочу передать её в своих работах. Потому что это тоже Иркутск, тоже история города. Я ходила на вокзал и на рынок, наблюдала, делала зарисовки, продумывала сюжеты. Тема людей из глубинки, из народа тоже не оставляет меня, держит. Мой городской пейзаж всегда населён и одухотворён людьми.
Татьяна Ларёва планирует много работать в этот юбилейный для Иркутска год. Одна из её творческих задач – показать город через праздники. Масленица, Троица, Рождество – всё это уже есть в зарисовках. И непременно зарисовки будут сделаны во время июньского карнавального шествия.
Прямая речь
«Когда я пишу портрет человека, то стараюсь проникнуть в сущность человека, понять его. Актёра же невозможно понять без его ролей, без спектаклей. Когда я Николая Хохолкова писала, думала, что я его наблюдаю. Оказывается, это он наблюдал за мной. И однажды изобразил, как я пишу, работаю – хороший экспромтный шарж получился. Как-то раз я сидела на первом ряду, наблюдала за своим героем. А Хохолков вдруг начал нести отсебятину, слова не по роли: «А вы знаете, что самое сложное? Самое сложное – написать улыбку человека». И я знала, что эти слова были обращены ко мне».
