«Приняла раствор фосфорных спичек»

– Обязательное постановление думы. Запрещается открытие новых чайных и квасных заведений на следующих улицах Иркутска… – квартирная хозяйка, толстая дама, встряхнула листок «Иркутских губернских  вестей». – М-м-м… Ага, ага. Матрёшинская, Поплавская… Чёрт их забери, чтоб им пусто было…». Она откинула газету и нервно затеребила в руках прошение. Ведь чуток только не успела – неделей бы раньше, и вот он, домик на углу Поплавской, готов, комнаты просторные, тут и чай, и «горяченькая», и три девки-крестьянки «в работу» в город пришли, поговорили, согласны они, если клиент обходительный… Не дом же переносить, в самом деле. Чёртова управа, чёртова дума! «Однако есть одна мыслишка, – она схватила газету и быстро, шевеля губами, стала читать перечень улиц. – Ага, вот тут-то я вас и объеду на вшивой кобыле…» На следующий день она уже хлопотала у ворот: «Заколачивайте! Нету, нету тут входу больше!» Дверь на Поплавскую замуровали, а новенькую прорубили с другого угла – прямо на Ланинскую. Ланинской-то в списке запретных улиц не было. И вскоре зачастили в заветную чайную мужички через новую дверь, потекла копейка. 

Злачный Иркутск конца XIX – начала XX века прочно ассоциировался с несколькими улицами – Матрёшинской, Поплавской, Подгорной, Сарайной и другими. На Подгорной, Сарайной в разные годы массово размещались официальные дома терпимости, отдельные дома, судя по летописям и сообщениям в газетах, были и на других улицах, например на Большой Блиновской. Сутенёры и проститутки собирались и устраивали tete-a-tete вечером и глубокой ночью в здании летнего театра Интендантского сада. А на других улицах лепились многочис­ленные портерные, чаевые, харчёвки, фруктовые, пивные с весёлыми названиями – «Делянское раздолье», «Звёздочка». Эти заведения официально торговали чаем, квасом, пивом, а на деле там можно было получить водку и услуги проституток из тайных притонов. Гуляя по Гороховской, по Троицкой, по всей набережной от Савинской до понтонного моста, можно было заглянуть в чайную и найти там «девочек». Проститутки встречали гостей в «грязных учреждениях» и у понтонного моста. Газеты писали, что помещения, где были обнаружены отдельные притоны, принадлежали даже и причту Чудотворской церкви. Ютились «жиганы» и гулящие дамы вблизи барахольного базара, у сенного рынка, по Малой Блиновской, Амурской улице. В Глазкове «тошниловки», как мы называем их сейчас, были настроены по Кругобайкальской и Вокзальной улицам вплоть до Пушкинской. «Нет в городе чаевой, фруктовой и квасной, где бы широкой рекой не лилась водка», – писали газеты начала века.  Страдали в основном приезжие – приисковые рабочие, крестьяне, буряты. В таких заведениях их грабили, а иногда случались и убийства.  

Как рассказала в своей работе «Древнейшая профессия» в истории сибирских городов» А.Г. Быкова, по данным статистики на 1889 год, в Омске и Тюмени было по 6 домов терпимости, в Томске – 22, в Тобольске и Иркутске – по 8. В иркутских домах терпимости проживало 59 проституток, ещё 39 считались одиночками. Через 10 лет в Иркутске уже было 10 домов терпимости (173 проститутки), 63 работали в одиночку. По данным переписи населения 1897 года число женщин, самостоятельно занятых в проституции (регламентированных), по городам Сибири распределялось следующим образом: Омск – 32, Барнаул – 10, Иркутск – 88, Владивосток – 203, Тобольск – 29, Тюмень – 36, Красноярск – 37, пишет А. Быкова. 

Проститутку рисовали несчастной женщиной, которая опустилась из-за бедности. Во многом это было, конечно, так. Признание одной из женщин,  мужья которых пострадали во время Ленского расстрела: «Вот и очутишься за бортом жизни, мужа нигде не берут, у тебя дети малые. Сколько из нашего брата женщин сделалось в те годы проститутками. Ведь это же правда!» – писала жена забастовщика Елена Замарцкая в газету «Металлист» 1936 года. Однако исключать влияние на умы образов, созданных Достоев­ским, Толстым, нельзя. При опросе томских студентов в начале века один признался, что симпатизирует «Сонечкам Мармеладовым» больше, чем приличным дамам. «По исчислению Косхи, приводимому в его лекции «В борьбе с проституцией», в 83% случаев причиной «падения» русской работницы является именно отсутствие заработка», – писали иркутские газеты. Об оставшихся 17% говорилось меньше, и в основном в полицейских отчётах, где проститутки и участвовали в драках, и обкрадывали, и убивали клиентов. 

Ещё в 1843 году в России появились врачебно-полицейские комитеты, было разрешено организовывать дома терпимости. Всех проституток, живших в домах, регистрировали. И выявляли «тайных» жриц любви с принудительным осмотром и лечением. У проституток, живших в домах терпимости, изымались паспорта, а взамен давались «заменительный билет и смотровая книжка», знаменитый «жёлтый билет». Устанавливались правила работы, к примеру, «женщины, не достигшие 18 лет, не могут быть допущены к промыслу развратом…». За всеми проститутками-одиночками надлежало установить «секретный надзор», за жительницами домов терпимости – явный.  

В 1901 году почти каждая пивная города предлагала «в ассортименте» и проституток

В Иркутске, как и по всей России, в проститутки чаще всего попадали мещанки и крестьянки, отправлявшиеся в город за заработком. В 1901 году Российское общество защиты женщин даже предложило открыть специальные приюты  для женщин, приезжающих в крупные города на заработки. «Попав с первого момента в ночлежные дома и различные притоны, они быстро опускаются  и погибают безвозвратно», – писали газеты. В иркутских газетах проститутки «проходили» чаще всего в связи с сообщениями о смерти. «22 января в доме Шевнина по 1-й Иерусалимской улице отравилась раствором спичек молодая крестьянская девушка, оставленная родителями для приискания места в прислуги». Когда пришёл врач, она валялась на грязном тряпье «вроде постели» с растрёпанными волосами,  «без всякой разумной помощи от окружавшей её толпы». В 1890 году в иркутском доме терпимости мещанки Устиньи Тюрюминой застрелилась из револьвера 19-летняя проститутка, крестьянка Мальтийской волости Мария Киселёва. Проституток резали ножами и травили уксусом. «Ночью на 25 июля иркутский цеховой Осип Гаврилов Невзоров, покушаясь на лишение жизни проживающей на Подгорной ул., в доме терпимости Ждановской, проститутки, иркутской мещанки Лидии Савинской, дал ей выпить уксусной эссенции и сам успел скрыться…»

Жить в домах терпимости было небезопасно. Иногда их просто брали штурмом. В апреле 1904 года одна из иркутских газет сообщила, что два неких нижних чина, писари управления уездного воинского начальника, были ранены из револьвера. Оказалось, что они хорошо подгуляли «в заведениях на Подгорной» и шли домой… И тут около дома № 24 по Подгорной у дома терпимости мещанки Анны Руцик встретили толпу из 10 человек. Все ломились  к проституткам, разбили фонарь у ворот, и тогда из дома терпимости выбежали люди, и один из них, служащий дома мещанин Каминский, выстрелил из револьвера, ранив случайных гуляк. 

С тайными ходами

«Почти во всех портерных (заведениях, продававших крепкое тёмное пиво. – Авт.) города содержатся проститутки…» – писали «Иркутские губернские ведомости» в  1901 году. Такие «уютные портерные» существовали в 1904 году на углу Большой Блиновской и Матрёшинской улиц (Партизанской и Софьи Перовской). И, почти как и сегодня, век назад здесь кучковались представители иркутской «шпанки» (хулиганы, воришки, низшая каста в преступном мире. – Авт.), игроки ловили доверчивых людей на «орлянку», «напёрстки», «ремешок», «чёрное и крас­ное». 

Власти пытались запретить открытие новых пивных, но эта мера тут же породила многочисленные чайные и квасные. В Иркутске в начале прошлого века они открывались очень просто – главным было получить промысловое свидетельство от городской управы. И в любом доме в антисанитарных условиях начинали разливать квас, чай, а на деле – вино, водку, «бардамыгу». Типичное сообщение из криминальной хроники тех лет: 17 ноября 1914 года помощником  пристава I части В. Васильевым в квартире крестьянина Бонифатия Дружинина по Троицкой улице в доме Маланухи обнаружено «большое количество вино­градных вин и притон проституции».  

В 1907 году домовладельцы и квартиранты Сенной площади обратились с жалобой к высшей администрации города на притоны и их завсегдатаев. В чайных, квасных продавали пиво, водку и предлагали проституток, здесь всегда были драки, доходящие до убийств. К притонам пристроили трёх городовых, содержал блюстителей порядка на личные деньги сам арендатор домов, где помещались притоны – некто Хадженица. Однако городовые стали покровительствовать разврату. 

Как отмечалось в отчёте полицмейстера, в изрядном количестве сомнительные заведения содержались кавказцами. Изобретательная бабёнка с Поплавской, прорубившая в доме дверь на Ланинскую, – это только цветочки. Обычно иркутские чайные с тайными притонами имели несколько секретных ходов. Человек входил, видел полку с бутылками, на самом деле это была дверь, которая вела во второе помещение, а там, тоже тайным способом, был устроен вход в третье. Часто в комнатах дома люди мирно пили чай, а у них под ногами, в подвалах и подпольях занимались своей работой проститутки. Можно было выпить квасу, а очнуться уже в подвале. В таких квасных «обделывали» простаков. В квас добавлялось вино, или «дурман», человек быстро напивался, терял чувства, и его грабили. Во время одной облавы в глазковских квасных оказалось, что из 22 задержанных проституток 18 были заражены. В чайных, которые ещё некоторое время назад были пивными, по выражению одного члена надзорной комиссии, «всегда имеется «20% водки, 30% пива и 50% сифилиса», писала газета «Сибирь» в 1914 году. 

В Иркутске, как свидетельствовали данные медико-санитарного бюро за 1912 год, проституция являлась основным путём распространения сифилиса. Даже в книжках легальных проституток, где стояли отметки об осмотрах врачами, часто значилось «здорова» и снова «здорова», а следом – вторичный или третичный сифилис. Это означало, что или дама покупала справку о здоровье на первичной стадии сифилиса, или её попросту плохо осматривали либо не осматривали вовсе. 24 человека на тысячу населения в Иркутске на 1912 год были больны сифилисом. Гнездилась болезнь, по данным 1910 года, в центральной части города, Глазкове, Знаменском предместье с Ремесленной слободой, Нагорной части. Врачи обращали особое внимание на Глазково, поскольку там отмечался «необычайный» рост населения, переменчивого по своему составу, и развитие ­огромного количества тайных притонов. В январе 1910 года при ночном полицейском обходе в Глазкове был обнаружен притон, находившийся в пивной лавке Павла Шкуренка. Проститутки не видели дневного света – они сидели в большом подполье, куда к ним спускали клиентов.

«Проститутка нынче густо пошла»

На карте дореволюционного Иркутска злачные места занимали целые улицы

В 1907 году квартал «красных фонарей» на Подгорной решили ликвидировать. Был поднят вопрос о выдворении домов терпимости, улицу решили «облагородить». Перенести дома власти желали ещё в 1908 году на Сарайную, но жители этой улицы взбунтовались. Как сообщает портал «Иркипедия», в 1909 году несколько домовладельцев подали ходатайство к городскому голове с просьбой избавить их от общества «красных фонарей». «Означенные дома удобнее всего перенести в квартал между 3-й и 4-й Иерусалимскими и верхнее– и Нижне-Амурскими ул., который совершенно свободен от построек, – или на правый берег реки Ушаковки, между Поплавской до Ямской ул., а также на место, где находятся в настоящее время бондарные ряды», – цитировала жителей Сарайной газета «Сибирь». Это ходатайство чуть было не рассмотрели на заседании думы, но тут была получена телеграмма от министра внутренних дел о приостановке переноса. 

 Самое интересное, что семь домовладельцев с Подаптечной готовы были принять этот «спецконтингент». Одна из газет Иркутска даже посвятила этому событию фельетон. «Слава Богу, дома терпимости наконец обрели себе приют. Семь домо­владельцев Подаптечной ул. вошли в безвыходное положение содержателей весёлых домов и изъявили полную готовность приютить их у себя…» – писал фельетонист «Восточной зари» в 1909 году. Переезжать надо было «целым пансионом, фортепьяном и красным фонарём». «Спасибо госпоже Залутской и Ко, выручили. Теперь барахольный квартал зацветёт. Подаптечная улица осветится ярким светом красных фонарей. Самые берега Ушаковки огласятся музыкой, весёлым смехом, пением и руганью…». И всё же в марте 1910 года пять домов терпимости с Подгорной, несмотря на протесты жителей и духовенства, переехали на Сарайную. И это после вердикта пастырского собрания города, рекомендовавшего перенести эти дома «за черту города». 

Здесь, на Сарайной, и случилась нашумевшая в 1913 году история с домом терпимости М.А. Кончестера. В особый врачебно-полицейский комитет поступило заявление об избиении Кончестером обитательницы А.Г. Казанцевой, крестьянки Енисейской губернии. «Из доставленной нам копии свидетельства врача видно, что бил Казанцеву человек-зверь. Нет, кажется, на теле Казанцевой места, которое избиватель оставил бы неприкосновенным», – писала газета «Сибирь». Увидев, как бьют Казанцеву, шесть проституток бежали, бросив вещи. Дело Кончестера стало отправной точкой для постановки вопроса: а нужны ли Иркутску публичные дома? Однако позже решили – всё-таки зло это неизбежное, и, закрыв официальные дома, власти только увеличат число чайных с «живым товаром». 

Проблема домов терпимости решилась, как всегда в России, самым привычным образом. Революцией. 7 октября 1917 года, как сообщил летописец Нит Романов, особым совещанием под председательством Иркутского губернского комиссара были закрыты все дома терпимости, находившиеся на Сарайной улице. Большевики решили с проститутками как с классом покончить. «Соввласть в состоянии лишь бороться с организованной проституцией в публичных домах… С отдельной, частной, раздробленной личной проституцией бороться невозможно», – писал «Красный стрелок» в 1921 году. А в 1922 году вдруг оказалось, что «секция по борьбе с проституцией» выявила в Иркутске ни много ни мало18 домов терпимости! В 1923 году на одной из улиц «1-го отделения Иркутска» был ликвидирован притон с проститутками и самогоном. Причём владелица этой «по обстоятельствам – чайной, пивной или квасной» занималась промыслом с царских времён и занятия, несмотря на развал империи, не оставила. «Проститутка нынче густо пошла – потому безработица», – говорили рабочие. 1930-е годы принесли другие чудеса: некоторые советские управленцы и парт­деятели как-то хорошо сочетали революционные взгляды и содержание тайных притонов. Содержателей перестреляли. Долгое время слово «проститутка» можно было встретить в советских газетах только на страничке про «их нравы». Потом оказалось, что нравы были и нашими тоже. А уже в 1990-е годы, почти сто лет спустя после обсуждения вопроса «А не закрыть ли нам публичные дома?», газеты Иркут­ска живо дискутировали на другую тему: «А не открыть ли нам публичные дома?» Притоны открылись сами. Некоторые на тех же улицах Иркутска, что и век назад.