«Я есть борец за власть Совета…»
Командарм Зверев писал оперативные сводки стихами
«Жила-была Красная шапочка и жил Черносотенный волк…» – открыв иркутские газеты начала 1920-х годов, можно увидеть много удивительного. Эпоха чувствуется в мелких деталях, которые уходят из памяти. Мы знаем, что 7 февраля 1920 года в 5 утра в Иркутске расстреляли Колчака и Пепеляева. Но малоизвестно, что с ними был и третий человек. Советские газеты тех лет утверждают, что вслед за двумя убитыми последовал ещё один – китаец Чин-Нек, или Тин-Чен-Фан. Но его имя почти стёрлось из памяти. Мы знаем красного партизанского командира Даниила Зверева, мы ходим по улице, названной в его честь. Но вряд ли кто-то слышал, что партизан был немного поэт. И что по каким-то неведомым обстоятельствам оперативная сводка главного штаба советских войск Северо-Восточного фронта за 24 ноября 1919 года была написана в стихах.
«Красный флаг не посрамлю, вошь навеки истреблю»
«Красной звезды, бывшая Тихвинская, дом номер 8» – этот адрес на карте Иркутска в самом начале 1920-х был знаковым. Здесь временно размещалась редакция газеты «Красный стрелок», выпускавшаяся политотделом Реввоенсовета 5-й Краснознамённой армии. Необычна газета была тем, что в 1919–1922 годах передвигалась вместе с армией на восток. Челябинск, Омск, Ново-Николаевск, Иркутск, Чита, Владивосток – это точки её выхода. Ещё один адрес не менее примечателен – Большая, 17. Здесь в 1920 году работала редакция газеты «Красная Армия», которую выпускал культурно-просветительский отдел Восточно-Сибирской советской армии. Выходила ещё и «Красноармейская правда» 30-й стрелковой дивизии.
Сказать, что это необычные газеты – значит ничего не сказать. Время диктовало формат. Неизвестно, что было удивительнее – сама жизнь или её отражение на бумаге. Мы не можем объективно взглянуть на то время, потому что оно скрыто от нас форматом газет, идеологией, беллетристикой, фантазиями уже ушедших людей. Но у нас есть одно преимущество – мы знаем, что станет с этими людьми дальше. Они этого знать не могли. Открываем «Красную Армию» в первые дни после установки советской власти в Иркутске. Газета в старой орфографии, с «ятями», «ерами». Власть передали революционному комитету, а наборные кассы почистить не успели. Три первых номера – из старой России. Но и в последующих номерах нет-нет да и проскочит «вторникъ» вместо «вторник». «Здравствуй, бодрое начало, 23 января! День свободы, день победы! Красным стал Иркутск опять! И теперь какие беды нам посмеют угрожать?» – писал поэт Николай Ерёмин.
Но над городом страх подхода каппелевцев, над городом летают аэропланы, с них сбрасывают листовки. Белые листовки от красных, они долго-долго кружатся, люди не могут дождаться, это же та самая «советская литература»… Ночью кто-то развесил на заборах портреты Колчака… Ходят слухи, что город будут эвакуировать… На вокзале, в канцелярии бронепоезда «Коммунист» – очередь. «Кто тут в пулемётчики? В артиллеристы? Направо проходи. Пацан, в сторону, дома с мамкой воюй». «Срочно набираем солдат в хоры!» – кричит объявление. Надо разучивать и распевать советские песни. Зовут всех, особенно тех, кто поёт в церковном хоре. Горожанам представлена новинка – московский советский календарь с портретами «Светочей человечества», с нотами «Интернационала», «Красного знамени», «Коммунистической марсельезы» и… похоронного марша. Похоронный марш уместен – только-только через город провезли сотни гробов. Похоронный марш исполняли громко, хором, «с воодушевлением», чтобы не ослабнуть в борьбе. 31 января 1920 года в иркутской газете «Красноармейская правда» был напечатан ныне малоизвестный текст «Интернационала» в переводе Константина Антипова (А. Зарницына), «Красного Константина», одного из инициаторов и сотрудников журнала «Сатирикон». «Интернационал» начинался с необычных слов: «Восстань, народ порабощённый! Вперёд, колодники нужды…». Известно, что впервые он был опубликован в 1919 году в «Известиях ВЦИК» и, вероятно, был оперативно перепечатан в Иркутске. Он не прижился, на улицах вовсю уже распевали «Вставай, проклятьем заклеймённый…». Пели и в бреду, в тифозных бараках.
«Рукопожатия отменяются! Рукопожатия отменяются!» – кричит плакат на городском заборе. В городе тиф, и с 29 февраля 1920 года в Иркутске товарищ товарищу руку не жал «ввиду грозного развития эпидемических болезней». Отдел здравоохранения постановил: «Приветствия в виде рукопожатия отменить». Советские газеты на тиф тут же отозвались множеством стихов… о вшах. Кажется, вошь как поэтический образ соперничала даже с образом любимой Красной Армии. Сухая медицинская информация переводилась в стихи. В одном из номеров «Красного стрелка» вышел крупный рифмованный трактат о вшах, в котором рассказывается, как искать на себе зародышей зловредных насекомых: «Непростая это точка в виде белого комочка, эта гнида – что яичко, из которого как птичка скоро вылупится вошь…». Далее в рифму объяснялось, как вши переносят тиф, зачем нужно мыться. Завершается трактат монументальным четверостишьем: «Помни и скажи: клянусь отстоять Красную Русь, красный флаг не посрамлю, вошь навеки истреблю!»
«Посадили папашку в гепеушечку…»
Примета времени – стихи. Их писали все – от солдата до командарма. Хорошие, плохие и «ради агитации». И в тех, что «ради агитации», тоже были экземпляры странные. Канон не установился, и позволялось многое. Поскольку грамотой владели далеко не все, газеты доносили важное… через стихи. Их можно было читать на улицах вслух, специально для неграмотных. Под гармошку, под шарманку. В иркутской армейской прессе завелись «Раёшники». Это своеобразный бумажный аналог речитатива, которым зазывал публику актёр площадного театра. Он тешил сказками-стихами, подписывался как выдуманный «Ромка» или «Красный раёшник». «Земной поклон вам, читатели-зрители. Новых картин не хотите ли? Если да – подходите сюда. В моём пролетарском портфеле с прошлой недели лежит картинка одна… Вот она. Затаив дыханье в груди, гляди: стоят, собравшись в предательской кучке, иркутские лодыри-белоручки…». Раёшник был анонимным, а потому очень зубастым – часто ему доставалось от обиженных читателей. А самые раздражённые писали ему послания… в стихах.
«Расскажи мне сказочку, папочка, не хочу, чтобы ты приумолк. Ну, слушай: жила-была Красная шапочка и жил Черносотенный волк», – писал ныне уже почти забытый поэт Николай Ерёмин. А в 1920 году он был звездой газеты «Красная Армия». В нескольких номерах газеты печаталась его стихотворная повесть «Ванюха Никудышный. Повесть про господ генералов, воров-интендантов, буржуазных барынек и прочую чёрную сотню». «А солдаты замерзают, ветер дует им в бока, а в собранье выпивают за здоровье Колчака…» – писал поэт о наших, иркутских реалиях. Повесть расходилась по рукам, красноармейцы приходили в редакцию газеты и просили номера с главами, на всех, естественно, не хватало. Тогда и было принято решение издать повесть для товарищей-солдат «отдельной брошюркой с картинками». И она вышла в том же 1920 году, правда, уже с другим подзаголовком: «Ванюха Никудышный. Повесть про чёрных генералов и красных сибирских орлов». Иллюстрации к книжке готовил живописец-баталист Михаил Иванович Авилов. Эскизы обложек книги и иллюстраций сегодня хранятся в Иркутском областном художественном музее.
А вот газетная задачка на смекалку образца 1920 года: «Один совжулик получил 2 раза по 200 десятимиллионными бумажками и один раз по морде палкой. Сколько он всего заработал?» Часто в задачках встречался прямо намёк на скорый, но справедливый суд: «Один гражданин получал 75 миллионов жалования, 25 премиальных и 200 сверхурочных, а каждый месяц тратил 3 миллиарда. Спрашивается: какого числа его расстреляют?» А вот прямая угроза взяточникам: «Жил-был папашка, дали ему барашка в бумажке…» (барашек в бумажке – взятка. – Авт.). «Разбогател папашка, завёл у себя золочёные чашки, а потом и шикарную душечку. Ан глядь, посадили папашку в гепеушечку. Подержали, подержали в подвале, судили… и расстреляли!» Рядом с этими вроде бы смешными задачками стоит сухой ответ редакции на вопрос читателя: «Когда же кончатся расстрелы?» – «Расстреливали и будем расстреливать».
«Чудо Жар-птица ты, Армия Красная…»
Думая об этом времени, я вспомнила Алексея Германа. «Я оказался в роли Господа Бога, всё то, о чём они говорили, что они загадывали, я знал, что будет не так», – говорил он о фильме «Мой друг Иван Лапшин». Герман признавался, что для роли Ивана Лапшина он искал человека, «занесённого в Красную книгу, не жильца… То есть мы искали человека, которого убьют». Поразительно, как то же чувство возникает в «Своём среди чужих..» Никиты Михалкова. Поколение, пережившее гражданскую войну, безумное время, полное надежд, поэзии нового мира, и правда было обречённым. Потому что в новом мире «всё будет не так, как они думали». Стихи того времени, странные, искренние, созданы людьми, которых очень скоро снесёт с земли репрессиями, нервными болезнями, случайными ранними смертями, новой войной. Героями объявят других, а им отведут место в «деталях» эпохи. Детали неразличимы с расстояния.
В том же «Красном стрелке» есть огромное количество стихов Андриана Шульгина, инвалида, потерявшего ноги на Первой мировой, организатора партизанских отрядов в Култуке и Слюдянке, позже работавшего в Москве. Его образы не повторить тем, кто не жил тогда: «Протуберанцами в небо взметнулись, факелом пламя с земли, рабства минувшего улей к солнцу с собой повели…». Были стихи, от которых мурашки по коже, потому что за ними – ужас гражданской войны, увиденный глазами живого человека: «Как розы ногами смяты, завяли, рабоче-крестьянские дети распяты… Стреляли… Нервно затворы винтовок дрожали. Тра-та-та…». Безногий Шульгин, партизан, поэт революции, будет отправлен в 1930-е в лагеря в Воркуту. Правда, его потом освободят.
«Роем, строим, выстроим, сделаем. Руки скуём в огне! Да, неужели ещё не надоело вам в собственной вариться слюне. На революцию смотрите глазами прищуренными – в заплывших синих очках. А вечность кружится, играет бурями – в наших горит зрачках…». Это стихи поэта Игоря Славнина на страницах того же «Красного стрелка». «Стрелок» – явление, конечно, уникальное. Обычно его иркутский период вспоминают в связи с Ярославом Гашеком. Однако в нём печатались близкие футуристам Нина Хабиас, и тот самый Игорь Славнин (он был главой литературного отдела газеты в 1920-1921 годах), и рядовые красноармейцы, и даже сам командарм, как увидим ниже.
Игорь Славнин, будучи в Омске, был знаком с «королём сибирских писателей» Антоном Сорокиным, в Чите сблизился с футуристами группы «Творчество». Судя по стихам, которые опубликованы во множестве в «Красном стрелке», Славнин был незаурядным поэтом. Его судьба, как и судьба многих ярких людей того поколения «яростных, незабываемых паник», закончилась неожиданно, трагично: он уехал в Москву, успешно печатался, но в 1925 году… утонул. В «Красном стрелке» осталась масса его стихов, после смерти его почти не печатали. А многие стихи стоят того, чтобы услышать, как эти «не жильцы», люди «с тоской в глазах» чувствовали Россию, где им довелось жить так ярко и мало. «Через болота, сугробы и метели, на сердце, и где-то далеко – Россия александровских канителей и рублёвских запрятанных икон… Яростных, незабываемых паник, непечатных слов кутерьма – о, Россия – правительственных зданий, архивов, ладанов и бумаг…» – это строчки Славнина.
Партизанские стихи
«Товарищи особого отряда! Спешу я Вам ответ послать. Нам пышных фраз теперь не надо, без них вы всё должны понять. Я есть борец за власть Совета, за наш измученный народ. Кто жаждет правды, счастья, света – бери винтовку, марш вперёд!» Это стихи известного в Иркутске человека, его именем названа улица, пересекающая Красноказачью, Депутатскую, Трудовую. Правда, никто сегодня уже не знает, что он писал стихи. Даниил Евдокимович Зверев. Участник Первой мировой, георгиевский кавалер, командир 1-го приангарского партизанского полка, позже, с января 1920-го – командующий Восточно-Сибирской советской армией.
не упоминалось
Если бы не старая армейская газета, мы бы не узнали, что он сам и подчинённые ему партизаны писали стихи. По крайней мере, так свидетельствует издание «Красная Армия», газета штаба Восточно-Сибирской советской армии. В самом начале 1920 года в распоряжение газеты попала документация партизан Зверева. «Передо мной лежат бумаги с написанными на них приказами и стихами, частью чернилами, частью карандашом, – писал корреспондент. – Это своего рода «архив» партизан Зверева». Вот стихотворение партизана-зверевца: «Товарищи, Иркутск пред нами… Под дружным натиском, могучим кровавый деспот упадёт. Тогда сквозь мрак зловещей тучи свободы луч в стране сверкнёт!!!» Партизаны настолько были увлечены стихосложением, что даже оперативная сводка советских войск Северо-Восточного фронта за 24 ноября 1919 года была написана «вся стихами». К сожалению, в газете 1920 года из-за недостатка места эту уникальную зверевскую сводку не привели. Зато напечатано было стихотворение самого Зверева к «товарищам особого отряда».
Зверев в феврале 1920 года должен был противостоять каппелевцам, которые шли на Иркутск. И тогда, в этой странной обстановке, он, похоже, тоже писал стихи. 7 февраля 1920 года в 5 утра были расстреляны Колчак и Пепеляев. Как сообщала газета «Красноармейская правда» 30-й дивизии, «6 февраля обысками в городе были обнаружены во многих местах склады оружия, бомб, пулемётных лент и проч. И таинственное передвижение по городу этих предметов боевого снаряжения, по городу разбрасываются портреты адм. Колчака и проч.». Наличие тайной организации и требование генерала Войцеховского выдать ему Колчака и его штаб и послужили причиной расстрела, поясняла газета. Интересно, что в исторических хрониках имя третьего расстрелянного практически не упоминалось. А газета сообщала вот что: «С ними вместе казнён палач Колчака Чин-Нек, он же Тин-Чен-Фан». Надо сказать, что сейчас в книгах о Колчаке приводят другое написание его имени: Чен Тинфань.
За день до расстрела в Иркутске Колчака в «Красной Армии» было напечатано стихотворение под названием «Переговоры». Это стихотворный обмен письмами генерала Войцеховского и командарма Зверева. Переговоры между ними действительно были, они даже печатались в той же газете ранее. Однако вдруг возникают стихи. Поскольку стихотворение никем не подписано (а поэты обычно аккуратно подписывались – псевдонимом или настоящим именем), вероятно, мы имеем дело с творчеством самого Зверева. Вот строчки из этого любопытного стихотворения: «Письмо ген. Войцеховского командарму Звереву: «Как в бурю свинцовая туча, к Иркутску я быстро спешу. Стихийным ударом могучим рабочих ряды сокрушу… Ворвутся в Иркутск легионы и город сравняют с землёй, расстрелы, нагайки и стоны идут неразлучно со мной…». В своём письме Зверев отвечает: «Я жду вас к себе с нетерпеньем, прошу, торопитесь скорей, свинцово-стальным угощеньем я встречу незваных гостей… В Иркутске народная сила на тризну давно уж вас ждёт. Готова сырая могила, и строят для вас эшафот. Спешите ж, усатые паны, в Иркутск в гости к нам поскорей, вас встретят у нас аэропланы и грохот, и гул батарей». Как известно, после расстрела Колчака Войцеховский, начавший было штурм, не стал брать Иркутск. Зверев ликует, ликуют его подчинённые… Пройдёт 16 лет, Зверев поездит по стране, вернётся в Иркутск. Но придут другие герои. А партизан гражданской войны и даже немного поэт в 1936-м будет репрессирован, сослан в лагеря и умрёт на Колыме в 1941 году.
