Валентина Быстрова написала о Вертинском так, как почувствовала его и ощутила своим сердцем и душой. Эта тема не давала ей покоя давно, как и мне, и она долго её вынашивала, лелеяла, будто ребёнка, и вот он появился на свет… «Ребёнок» вполне жизнеспособный, крепкий, и она, не колеблясь, отдала его в руки человека, который бы повёл его по жизни дальше – Александру Братенкову. И он, действительно, смог вдохнуть в эти, хоть и талант­ливые, но пока просто исписанные листки бумаги свою любовь, живое дыхание, согреть их теплом, наполнить и напитать энергией. Союз единомышленников дал результат. 

Камерный спектакль о жизни и судьбе кумира эстрады первой половины XX века Александре Вертинском теперь с успехом идёт на сцене иркутского Дома актёра. Получилась хорошая постановка со своим индивидуальным взглядом, стилем, поэтическим и музыкальным языком. Ни у кого не заимствованный Вертинский, а такой, каким увидели его авторы.

«Чтобы понять мои песни, надо пройти по мукам», – говорил Вертинский. Воистину, 25 лет эмиграции не прошли просто так. Осколок Серебряного века, Вертинский носился по свету в потоке подобных себе осколков русской эмиграции. И где он только не был, чего только не испытал и не прошёл: унижения, страдания, потери, измены, отчаяние, но не сдался. Казалось бы, изнеженный, хрупкий, меланхоличный Пьеро, под образом которого он выступал, сочинитель прелестных песенок, новелл, ресторанный певец должен был бы согнуться, исчезнуть, раствориться в буре революционных событий, но его имя превратилось в легенду, а его творчество до сих пор волнует многих. Вертинский уникален. Он объехал всю Европу, пел в Америке, Китае, его знали и любили настолько, что он легко выдерживал конкуренцию с кумирами тех лет – Ивом Монтаном, Морисом Шевалье, Шарлем Азнавуром. Дружил с Гретой Гарбо, а Марлен Дитрих по-дружески, на кухне, варила ему кофе. Не обладая Бог весть какими вокальными данными, он пел сердцем и довёл жанр, который изобрёл сам, до совершенства.

«Как трудно в этой жизни отвоевать своё место под солнцем, – не раз повторял артист, – занять свою нишу, но ещё труднее удержаться в ней и всё время доказывать, что она по праву принадлежит только тебе». 

Работая в спектакле, Александр Братенков наделяет образ шансонье своими мыслями, ощущениями, фантазиями, талантом, пластикой, возможно, не такой совершенной, какой была у Вертинского, но разве можно её повторить? Александр Вертинский – это его Вертинский. Особенно хороши вокальные вставки. Братенков очень хорошо подаёт песни Вертинского, ариэтки, как называл их сам Александр Николаевич. Его исполнение увлекает за собой, песня за песней, и в каждой открывается судьба. Для них Братенков нашёл особые интонации, вкладывая в них тонкую игру, проживая их.

В спектакле есть признание в любви к таланту Вертинского, какая-то затаённость, приподнятость, сосредоточенный взгляд на его пройденный путь, есть душа, нежность, сердечность, сочувствие, человечность, поэзия, влюблённость… Это сложно – показать духовную силу человека через его, казалось бы, несерьёзный жанр, добиться большой силы воздействия в композиции, где не скроешься за пышными декорациями, где нет партнёров и рассчитывать приходится только на себя. Хотя нет… «Есть равноправные парт­нёры и помощники, без которых я бы с этой работой не справился, – говорит Братенков. – Это Оксана Шестакова, концертмейстер, которая прекрасно подхватывает, где нужно, мои интонации, а где-то, наоборот, ведёт меня музыкой за собой, а это нужно очень тонко чувствовать. Это замечательный педагог по речи Галина Турчанинова-Родина, звукорежиссёр Анастасия Коряковцева, педагог по пластике Мария Павлова и, конечно, прекрасная сценография талантливой художницы Людмилы Крайновой». 

А я от себя хочу добавить, что здесь сценография несёт на себе особую нагрузку. Она легка и воздушна, как и «песенки» Вертинского, но в этой лёгкости есть глубина и точное попадание в атмосферу времени. Она почувствовала его и передала в своих художественных образах, как бы раздвинув стены Дома актёра и наполнив их пространство воздухом. 

Спектакль вырастает, набирает обороты. Причём от спектакля к спектаклю он всё больше наполняется атмосферой пронзительности, теплоты, доверительности. Александром Братенковым найдены моменты, где сцены строятся на контрасте эмоций, есть мажорные, очень бурные, а есть интимные, затаённые, где он почти вплотную выходит к зрителю, присаживаясь на краешек авансцены, и тихо читает ироничные и грустные письма Вертинского. 

Вот он выходит из-за кулис. Благородный, красивый, полный до­стоинства, в хорошо сшитом и ладно сидящем фраке – все знают, что Вертинский был очень щепетилен и безупречен в одежде и не позволял себе хотя бы на минутку присесть во время концерта, даже в антракте, чтобы не появилось ни одной складки на брюках, сорочке или фраке. 

Он размышляет, печалится, благородно улыбается и горько шутит, тонко и тактично, слегка грассирует в некоторых ариетках, изящно взмахивая рукой.

В бананово-лимонном 

Сингапуре, в бури, 

Когда поёт и плачет океан

И гонит в ослепительной лазури

Птиц дальний караван…

Чтобы показать драму, нужно самому нести её в себе, ведь каждая песня связана с каким-нибудь личным переживанием. Ничего из ничего не возникнет. 

Спектакль о Вертинском – это не рядовая роль и не рядовой спектакль, и здесь нужны были особенные мотивировки, чтобы взяться за эту работу. И Александр не побоялся попробовать силы в новом для себя жанре – разговорном, поэтическо-песенном театре, открыв в себе новые грани, ведь это познание самого себя, своей природы через того героя, каким ты сегодня выходишь на сцену. 

Мне думается, что Братенкову через работу над Вертинским многое открылось. Открылось в тех вещах и понятиях, о которых он ранее думал вскользь, мельком. Бывает и такое, когда не только артист вкладывает свои чувства в героя, работая над ролью, но когда твой герой становится в чём-то учителем для тебя. Вертинский его «научил» многому. 

Между актёром Братенковым и личностью Александра Николаевича возникла какая-то тайная связь. Это таинство общения возникает всякий раз на наших глазах. Великий шансонье помогает Саше войти в образ Александра Вертинского. Он подаёт ему руку, он ведёт, поддерживает, не позволяет споткнуться или упасть. А Братенков  ведёт за собой нас, своих зрителей. Эта цепочка нерасторжима и прочна, она состоит из чувств, эмоций, переживаний, мыслей, что принято называть сотворчеством. И вот уже мы – его пленники, идём за ним, куда поведёт, потому что ему можно довериться: путь к нашим сердцам он знает.