Да, именно в редакции газеты – органа Красноярского крайкома партии и крайисполкома, куда сразу по переезду из Иркутска с семьёй в августе 1962 года был принят на должность литературного сотрудника будущий автор не только блистательных повестей «Живи и помни» и «Прощание с Матёрой», но и ярких, а порой и страстных газетных и журнальных выступлений в защиту природы, культуры, нравственных и духовных ценностей. 

Как свидетельствуют родные и те, кто близко знал Валентина Григорьевича, этот переезд был связан с тем, что его супруга Светлана Ивановна после окончания физико-математического факультета Иркутского университета получила распределение в Красноярский технологический институт. Правда, возникает вопрос: а разве дочь известного человека, чьё имя уже тогда носила областная государственная универсальная научная библиотека, не могла распределиться в родном городе, тем более что муж раньше неё окончил университет? И потом, возможно, проблема не столько в Светлане, сколько в Валентине, который к тому времени остался без работы после скандального ухода с Иркутской студии телевидения? Этот уход (руководство студии сняло с эфира подготовленную Распутиным и Сергеем Иоффе передачу о репрессированном в 30-е годы писателе Петре Петрове) имел широкую огласку после выступления газеты «Известия». Рассказывает Евгения Ивановна, сестра Светланы:

– Никакие обстоятельства, в том числе то, что на руках у них был годовалый ребёнок и поначалу им предоставили отдельную комнату в институтском общежитии, не могли повлиять на решение молодой семьи переехать в другой город. Они хотели жить самостоятельно, никого не обременять, в первую очередь нашу маму, у которой были несовершеннолетние дети. В целом их устраивали условия жизни и работы в Красноярске, тем более что вскоре они получили отдельную квартиру. 

Как писать «правильно»

И действительно, не так плохо, как можно было ожидать, да и теперь иногда прочитать, складывались у Распутина-журналиста дела в чужом городе. Его сразу определили в отдел писем – самый близкий к читателям и вообще к каждодневным заботам простых людей.Прочитал недавно свидетельства одного вроде неплохо знавшего его коллеги о том, что Валентин там, в партийной газете, «совсем измаялся», что в редакции с первых дней всерьёз взялись за его перевоспитание, учили уму-разуму, как писать «правильно», и что он якобы сам специально перебарщивал «затертыми штампами» и «выдавал полнейшую сухомятину». Ничего подобного!

В филиале периодики Научной библиотеки Иркутского университета, которая теперь носит имя В.Г. Распутина, хранятся подшивки «Красноярского рабочего» за те годы. В них я обнаружил несколько публикаций за его подписью и никаких «затёртых штампов» и «полнейшей сухомятины» в них не увидел. Может быть, за исключением первой публикации под заголовком «Товарищ Попов сочиняет отписку…» Но это как раз тот случай, когда говорят, что стиль письма и речи определяют обстоятельства. А обстоятельства были таковы, что этот товарищ Попов являлся начальником солидного Ирша-Бородинского угольного разрезоуправления, по вине которого в рабочем посёлке затянулось строительство нового хлебозавода. В ответе на критику в газете руководитель разреза всю ответственность за срыв сроков со­оружения важного объекта пытался возложить исключительно на генподрядчика и субподрядные организации. Возражая ему, автор публикации В. Распутин подбирал необходимые в данной ситуации слова:

В связи с этим мы вынуждены напомнить тов. Попову следующее. Заказчиком с самого начала строительства было и остаётся разрезоуправление. Оно поставляет оборудование, оно же должно контро-лировать сроки и качество строительства. Это его право и обязанность. Но в том-то и беда, что разрезоуправление не следит за этим… Попытка тов. Попова свалить ответственность на кого-то и найти для себя смягчающие обстоятельства явно несостоятельна. Жителям посёлка Бородино нужен хлебозавод, а не обещания и оправдания!

А вот, можно сказать, обратный случай, когда никакого «политеса» сотруднику отдела писем редакции соблюдать не потребовалось, – небольшая заметка под заголовком «Легче всего закрыть…»:

Споры о том, считать фотографию искусством или не считать, в Емельяново не идут. С некоторых пор фотографии как таковой здесь нет. Раньше была. Занимала она старое, полуразвалившееся помещение церквушки, где под строгими взглядами «божественных» росписей чувствовала себя не очень свободно. Поэтому районные власти решили перевести фотографию в другое, более подобающее ей место. Закрыть её закрыли, а открыть не открыли. Случилось это три месяца назад.

Те, кому нужно оставить о себе память, ещё терпят. Но людям нужны фотокарточки для документов. Этим приходится ехать в город и расходовать на пустяковое дело большие деньги. 

«Пора бы нашим районным руководителям подумать об открытии фотографии», – пишет в редакцию работник Емельяновской конторы связи Н.Видякин. И он прав. 

В. Распутин

Каким запомнили героя…

В ноябре 1962 года весь Советский Союз облетела весть, что на Тихоокеанском флоте, спасая на пожаре флаг корабля, погиб матрос Анатолий Бобров, до призыва на службу жившем в городе Боготоле Красноярского края. Первой о его подвиге сообщила «Комсомольская правда», а Валентин Распутин по заданию своей редакции побывал в этом городе и узнал, каким запомнили героя его родные и те, с кем он окончил железнодорожное училище и затем работал в местном вагонном депо. Предлагаю фрагмент из этой публикации: 

…Бабушке Анатолия Боброва 77 лет. Её глаза, насмотревшиеся за свой век на всякое, теперь видят плохо. Не могла бабушка прочитать статью в газете, в которой рассказывалось о подвиге внука. Но словно специально для неё статью прочитали по радио.

Бабушка слушала и плакала.

– Он, Толька-то, страсть какой отчаянный был. Да. Здесь ещё, – морщинки возле её глаз то сходятся, то расходятся, – как только заметёт на улице, он на лыжи и пошёл. Я кричу ему, чтобы вернулся, – куда там! А когда придёт, холодной водой полощется. Я ему сколько раз говорила: «Порешишь ты себя, Толька», – а он смеётся. «Я, – говорит, – бабушка, закаляюсь». Да, так и говорил: «закаляюсь». А один раз я сижу дома и вижу, что у меня в избе потолок прыгает. «С чего бы это, – думаю, – ему плясать вздумалось». Полезла на крышу, а там Толька боксёрские рукавицы на себя натянул, мешок с песком к крыше подвесил и стучит по нему.

Бабушка умолкает и начинает мигать своими покрасневшими глазами. Потом, всхлипывая, добавляет:

– Он такой был, – мухи не обидит. А что в огонь за флагом полез – это я верю. Он с сызмальства отчаянный был. 

Мешок с песком валяется в хлеву. Анатолий уже не наденет боксёрские перчатки. Руки Анатолия уже не поднимут мешок. 

Колодец в огороде Владимира Кротова стоит недокопанным. Анатолию не копать больше его. Уезжая, он сказал своему дяде:

– Пусть подождёт меня. Вернусь – сразу же дорою. 

Клёны и тополя возле училища поднимаются всё выше и выше. Их высаживал Анатолий. Анатолий Бобров погиб смертью героя. А клёны и тополя шумят под ветром. А колодец докопают. Там осталось уже немного до воды. А люди, знавшие Анатолия Боброва, не забудут его. Таких ребят не забывают.

Дело о выселении, или История с подлостью

Так называлась статья Валентина Распутина, опубликованная им уже в самом начале работы в «Красноярском рабочем». Я немало перечитал из того, что он писал на раннем этапе своего творческого пути, но более острого и решительного газетного выступления не встречал. Статья начинается словами: «Признаюсь сразу: во всей этой истории непонятно только одно – как суд мог вынести такое решение?» И далее рассказывается об обычном, на первый взгляд, семейно-бытовом конфликте. Ещё во время войны жительница Красноярска Мария Андреевна Смирнова по приглашению своей двоюродной сестры поселилась в её двухэтажном доме. Комната небольшая, всего девять квадратных метров, но уютная и с отдельным входом. Мария Андреевна аккуратно платила за неё деньги, за свой счёт делала ремонт. И вообще две семьи жили дружно. Однако прошли годы, и хозяйка дома, имея ещё 57 квадратных метров полезной жилищной площади, безжалостно, под надуманным предлогом решила отобрать у сестры и продать комнату, в которой та проживала со старой матерью и дочерью-подростком. Суд Центрального района Красноярска, несмотря даже на то, что с места работы Смирновой поступило письменное обязательство в первой половине следующего года предоставить жильё, вынес решение: до 1 октября выселить её с семьей без предоставления жилплощади. Более того, коллегия по гражданским делам краевого суда оставила этот вердикт без изменения. 

И вот привожу два заключительных абзаца статьи:

Мы понимаем – суд уважает личную собственность. Но в любом деле есть свои «да» и свои «но»… Поэтому неплохо иной раз наши моральные права доводить до степени законов. Так и делает советский суд. Но в этом случае суд руководствовался только справками, решениями, актами и не увидел за ними человека. Обстоятельно не разобравшись во всей этой истории, он невольно помог восторжествовать подлости.

Мы, советские люди, уважаем народный суд, но ошибка, кем бы она ни была допущена, остаётся ошибкой. А когда ошибка совершена в отношении человека, она всегда вызывает протест, самый решительный и твёрдый. 

В. Распутин 

А эту его публикацию под рубрикой «На моральные темы» привожу полностью. 

Цена равнодушия 

Кроватку разобрали и вынесли. Пелёнки свернули и спрятали. По ночам не надо подниматься на детский плач, по ночам можно теперь спать крепко и беспробудно до самого утра. Но она не спит. Она долго лежит с открытыми глазами, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить мужа. Потом неслышно поднимается и подходит к окну. Глядя через стекло на темноту, Надя беззвучно плачет. 

Полтора месяца назад от воспаления лёгких у неё умер сын. Так записано в свидетельстве о смерти, которое им выдали в сельсовете. Но нет, это не так. Её ребёнка убили. Когда говорят об убийстве, то обычно имеют в виду смерть от ножа или пули. В данном случае не было ни того, ни другого. Человека убили тем, что отказались ему помочь, отмахнулись от него. Это не менее жестоко.

…Когда Толик заболел, Надя сказала мужу:

– Надо в Ношино, Миша. 

До Ношино около двадцати километров. Машина идёт медленно. «Можно побыстрей?» – нетерпеливо спрашивает Надя. А ребёнок кричит и кричит. Шофёр проклинает дорогу. Михаил напряжённо молчит.

В четыре часа дня медсестра Ношинской больницы Нина Турова приняла больного ребёнка. Когда у него измеряли температуру, термометр показал 39,5. К тому времени это был горячий кричащий комок. Необходимо было срочно вызвать врача. Но Турова врача не вызвала. Её дежурство подходило к концу. Турова ушла домой. Всю ночь ребёнок метался и кричал. 

Утром пришла врач Жилина. 

Осмотрев ребёнка, она определила: двухстороннее воспаление лёгких и одновременно токсическая диспепсия. Не нужно говорить, насколько это опасно. В Ношинской больнице не часто ставятся подобные диагнозы. Жилина – опытный врач, и она, разумеется, знала, чем это может кончиться. Но ещё накануне Жилина собралась в райцентр и своего плана не изменила. Закончив обход, она с облегчением вышла на улицу, куда не доносился плач ребёнка. 

В то утро медсестра Клавдия Ивановна Коренева пришла на дежурство в девять часов. Ребёнок уже начал задыхаться. В маленькой комнате ему не хватало воздуха. Клавдия Ивановна перевела Надю в другую палату и побежала к телефону. 

 «Абан, ответьте, Абан. Мне срочно больницу. Детское отделение. У нас умирает ребёнок. Сердце работает совсем плохо. Кислорода нет. Что делать? Можно ли вводить сердечное? Врача тоже нет. Скажите, что делать?»

И летят обратно слова: «Ребёнка срочно везите к нам. Сердечные можно вводить. Будьте осторожны».

«Контора, мне нужна контора Абанского совхоза. Это из больницы. Дайте машину». 

«У нас все вездеходы на работе. Звоните в Дворянск».

«Дворянск. Срочно передайте Михаилу Колесникову, чтобы выезжал на вездеходе в Ношино. Его сына необходимо везти в Абан».

Судороги. Клавдия Ивановна вводит сернокислую магнезию. 

Дворянск ответил: «Колесников выехал».

Пенициллин. Стрептомицин с пенициллином. 

Через два часа Дворянск сообщил: «Вездеход не придёт. Лопнул бак с горючим». 

Снова сердечные. 

«Сельсовет. У нас умирает ребёнок. Помогите найти машину».

«Директор совхоза. Анатолий Алексеевич, помогите. Дайте вездеход». 

Крохичев грубо ответил:

– У меня машин нет.

– Анатолий Алексеевич, у нас умирает ребёнок. Его срочно везти в Абан.

– А ты кто такая?

– Я медсестра Ношинской больницы. 

– Как твоя фамилия?

– Какое это имеет значение?

Он бросил трубку. Она заплакала. Она уже не могла смотреть на то, как мучается ребёнок. Она уже не могла сдерживать обиду на этих людей. К телефону подошла учительница Винокурова, лежавшая в то время в больнице:

 «Я им сейчас всё скажу. Бюрократы! Волокитчики! Разве это люди? Они только о себе думают». 

Через несколько минут мимо больницы проехал на своей машине директор совхоза. Он ехал в Орловку. Орловка находится в той же стороне, что и Абан. Но Крохичев возле больницы не остановился.

Через два часа ребёнок умер. За два часа можно было сделать многое. 

Так умер человек. Вернее, так убили человека. Те, кто это сделал, не признают за собой никакой вины. Совесть? Она у них молчит. Они не стреляли, не наносили ему ножевых ран. И всё-таки это они убили его. Убили своим равнодушием, своей жестокостью. 

Всего полгода Валентин Распутин проработал в «Красноярском рабочем», после чего перешёл в «Крас­ноярский комсомолец». Но уже в этих газетных выступлениях видны не только очевидные достоинства незаурядного публициста, но по умению понимать и передавать состояние людей в драматические минуты их жизни, по подбору деталей, характеризующих это состояние, – мы наблюдаем рождение талантливого писателя.