Актёрство как кармическая задача

– Театральная разведка донесла, что вы человек весёлый, с лёгким характером, балагур.

– Всё верно разведка донесла. 

– А где родился актёр Станислав Чернышев?

– В селе Тарбагатай Тарбагатайского района Республики Бурятия. Но я прожил там совсем недолго, первые месяцы своей жизни. После чего семья переехала в посёлок Шумский Нижнеудинского района. 

– Народный артист РФ Владимир Яковлев неоднократно рассказывал в интервью о своём потрясении от первой встречи с театром. Какой была ваша первая встреча? И когда состоялось это принятие решения быть актёром?

– Рано. Ещё в детском саду я понимал, что хочу быть артистом. Наверное, какая-то кармическая задача в этом для меня была. Моя тётя вела в деревне драмкружок, куда я ходил с первого класса. Однажды я вышел с басней «Мартышка и очки». Но как мне сказали, вышел я провально, дико переживал из-за этого. Мартышка должна разбивать очки, ну а мне было запрещено ломать эти очки, это же реквизит. А мне казалось, что нужно всё же разбить очки по правде. Я ещё ничего не знал о Станиславском. Со словами «Ну вот, какие подлые очки! Не разбиваются!» я сгрёб их и ушёл. Мне сказали, что так делать нельзя и нужно идти точно по тексту. Эта история догнала меня: и сейчас в профессии запрещают что-либо импровизировать, всё строго по тексту. 

– Неудача с крыловской басней вас не остановила, не затормозила?

– Нет, не остановила. Первый неудачный опыт как раз очень подстегнул меня вырасти над собой. Желание заниматься этим дальше стало сильнее. А первая встреча с театром состоялась лет в 5-6. Это был спектакль «Горе от ума», меня посадили на первый ряд деревенского клуба. И я так переживал за Чацкого, что расстрелял всех его недоброжелателей из пистолета с пистонами. Подбегал к сцене и кричал: «Софья тебя не любит! Уходи!» В общем, по-настоящему испортил людям спектакль. И впоследствии в театральном училище мне довелось сыграть Чацкого, за которого я в детстве так переживал. Такой получился мост с первого увиденного спектакля до входа в профессию.

– Вы родились и выросли в деревне, что предполагает достаточно крепкую привязку к земному. И вдруг театр! Есть профессии сталевара, штурмана самолётов, строителя. Не было ощущения, что актёрская профессия – не вполне мужская?

– Есть такое клише даже: «Женщина-актриса – больше, чем женщина; мужчина-актёр – меньше, чем мужчина». Но никаких комплексов у меня абсолютно не было. Поверьте, я очень мужчина, очень! И моё деревенское прошлое даёт о себе знать: я без проблем могу починить розетку, забить гвоздь, отремонтировать дом. Я же постоянно езжу в деревню, помогаю, где дрова надо наколоть, где забор подправить. Для меня это всё естественно и абсолютно нормально. 

– Богемная жизнь вас от земного не отвратила?

– Нет, не отвратила. Напротив, стала для меня очень интересной. Комплексов не было и нет, и я не думаю, что они появятся. Потому что моя профессия абсолютно не мешает, а только помогает мне быть мужчиной. Она делает меня сильным, открытым, импозантным. Правда! Я нисколько не потерял себя как мужчина, но при этом приобрёл обаяние. Вы знаете, и наглость приобретённая мне очень в жизни помогает. Сергей Довлатов говорил: «Талант – как деньги, им постоянно приходится рассчитываться». И это вполне приемлемая для меня и моей жизни мера – рассчитываться талантом. А в профессии мы только этим, собственно, и зарабатываем. 

– А расскажите про наглость, приобретённую вами…

– Наглость – действительно второе счастье. Но наглость нельзя путать с хамством, это граничащие вещи, и эту тонкую грань важно соблюдать. Наглость – это смелость задать какой-то вопрос, сделать какое-то предложение, ввернуть комплимент. Наглость мне помогла не раз и не два в жизни. 

– Она в вас была изначальной или стала приобретённой?

– Открытым человеком я всегда был. А наглость, мне кажется, я выработал в себе. Я над ней работал, над тем, чтобы быть смелее, учился лавировать в жизни. 

– Матушка-то не ругала за наглость?

– Нет. Но в выборе профессии она меня не поддерживала. Семья хотела, чтобы я стал железнодорожником, сварщиком, выбрал что-то более стабильное. 

– Неужели вы сбежали поступать в Иркутское театральное? Скажите, что сбежали!

Амплуа Станислава Чернышева – простак. По словам актёра, героев
играть скучно

– В последний день подачи документов я сижу, колупаюсь с мотоциклом во дворе. Мама выходит и говорит: «Поехали!» Я думаю: куда-то до родственников, наверное, поедем. Спрашиваю: «Куда, мама?» «Ты что, дурак? Поступать поехали!» Вот я и поехал. И так случилось, что я поехал в чём был – в тапочках. 

– Но не в трико с растянутыми коленками, надеюсь?

– Нет, в джинсиках. Но без обуви. Тапочки эти мне пришлось выбросить, было слишком стыдно. Так что приехал я практически босиком. Приняли меня сразу, это был последний набор Виталия Константиновича Венгера. Учились мы с утра до вечера, порой по 12 часов в училище проводили. И было ощущение, что до этого ничего в моей жизни не было и только сейчас всё началось. Помню даже, как сознательно отсрочивал своё взросление, становление своей личности. Говорил себе: «Нет, Стасик, не надо! Не складывай сейчас свой характер. Вот поедешь, поступишь и там заживёшь». И действительно, я будто попал в семью таких же людей, как сам, с такими же интересами, родными по духу.

Труффальдино с благословения Райкина

– Учились вы на курсе «Артист драматического театра», а работать сразу стали в театре музыкальном. Как это случилось? Всё-таки музтеатр предполагает партитуры и прочую специфику.

– В детстве я год проучился в музыкальной школе по классу аккордеона, что немножко мне понимание нот дало. На слух всё ложится, оказалось, что это не так трудно, многое с опытом приходит. На наши выпускные экзамены пришёл Владимир Яковлев, посмотрел спектакль «С любимыми не расставайтесь», где я играл на аккордеоне, тамадой был, отрывочек свой читал. Ему понравилось: «Парень, ты сможешь у нас работать». Меня ещё пригласили в ТЮЗ, а хотел я очень в драматический театр. И я сказал Яковлеву: «Вы подождите, у меня ещё есть предложения». Вот она, наглость-то! И Владимир Александрович пришёл во второй раз и сказал: «Так, парень, а ну-ка пойдём!» В кабинете директора Владимира Шагина мне стало очень страшно. И тогда подумал: «Если мне страшно, значит, смогу здесь работать». Яковлев посчитал, что я могу выступать в амплуа простака. Меня послушали: слух есть, голос – баритон. Как-то очень быстро и просто всё сложилось. Когда получил работу, дома, конечно, уже обрадовались. А меня, помню, удивил факт: за то, к чему я всегда стремился, стали ещё и деньги платить. 

– Вы приходите в старый театр со своими традициями, зрителями. Что это для вас было – праздник, подарок?

– Я как-то очень легко это воспринял. Но первый выход на сцену сопровождался таким волнением, что у меня даже кровь из носу пошла. После зала на 80 мест увидеть зал на 800 было шоком! Я просто не знал, куда девать себя. Но ничего, впоследствии привык. На сцене забываешь обо всём, всё время находишься на площадке в этом квадрате сцены. И там слишком много всего происходит, жизнь уплотнена в сотни раз, некогда отвлечься. 

– Седьмой год вы работаете в театре. Какие роли стали самыми значимыми?

– Первая большая роль была в «Багдадском воре», где я играл самого Багдадского вора. Нравилась роль в спектакле «Бонни и Клайд», где я играл мальчика-заправщика, отличный музыкальный номер был. 

– Простаки у вас в основном и идут?

– Это класс! Героев играть скучно. 

– Ну, где-то более благодарно. Девушки, поклонницы…

– А вот нет, не скажите! Простаком быть гораздо более благодарно. У тебя есть юмор, яркие номера, ты можешь танцевать, выстраивать более интересные отношения с партнёрами. Мне нравится быть простаком, это моё. 

– Сейчас время женщин-режиссёров. В театре часто ставит Сусанна Цирюк, художественным руководителем назначена Анна Фекета, Наталья Печерская приехала ставить «Алые паруса». Но ведь подчинение не входит в мужскую природу. Как выходите из положения?

– Стараюсь быть профессионалом. Хотя иногда женское нутро даёт о себе знать, женщины всё равно остаются женщинами. Но по большому счёту пол режиссёра не играет большой роли, лишь бы человек был профессионалом. Оценивать стоит профессиональные критерии, а не гендерные. 

– Вот и «Труффальдино из Бергамо» поставила режиссёр Ирина Мякишева. Образ любимый, но однозначным его, наверное, всё-таки не назовёшь. Что вы хотели выразить?

– Выразить что-то желает режиссёр, а я хочу исполнить его волю. Что мне в нём нравится? Его наглость и обаяние, скорость его мышления, способность выбраться из любой ситуации, впоследствии это остаётся в твоей голове и в жизни тоже может помочь. 

– Эта роль одна из любимых?

– Безусловно. И одна из сложнейших, физически в том числе. Нужно два с половиной часа стоять на голове, прыгать и крутиться, петь, общаться с партнёрами, драться веслом. Но это, правда, классно. И это опыт, который даёт тебе смелость, понимание, как можно научиться успокаивать себя, отказывать себе в эмоциях. Кстати, у меня на нотной партитуре стоит автограф Константина Райкина. Когда он приехал в Иркутск с концертом, я пробился к нему. Волновался, но хотел страстно получить его благословение. Он положил мне руку на голову, благословляя, и расписался на партитуре. Это было накануне первой читки роли Труффальдино. 

– В этом сезоне были интересные новые роли?

– Роль Бони в спектакле «Сильва». Оперетте сто лет в этом году исполнилось. Играть роль Бони – это превосходно, это счастье! Одновременно и легко, и приятно, и можно зажечь своим юмором и обаянием публику. Так, что зрители уже во время номера будут хлопать с тобой в припевах. Да, это счастье. Бывают роли на сопротивление, а бывают попадания в точку. Когда твоё нутро органично вписывается в роль, Бони – как раз образ такого плана. 

– Расскажите, а как роль идёт через сопротивление? 

– В спектакле «Севастопольский вальс» мне было нужно сыграть Рахмета. Лицо у меня рязанское, а играть нужно узбека. Я просился на роль Геннадия Бессмертного, которая была бы для меня легка. «Нет, мы хотим, чтобы у тебя была роль на сопротивление», – сказал режиссёр. Приходилось много работать, наблюдать, ходить на рынки. Наблюдение – один из разделов актёрской профессии, всё время нужно подсматривать за людьми и что-то брать для ролей. И всё это держать в памяти. Иногда мы сидим и перед зеркалом выверяем мимику. Чтобы сделать образ Рахмета, я посмотрел множество роликов в Интернете, попробовал разные гримы, чтобы изменить себя. Но в итоге могу сказать, что роль получилась, и получилась обаятельной. И часто роли на сопротивление становятся для тебя более дорогими, потому что ты в них вложил много.

– А в «Алых парусах», премьера которых состоится 5 марта, что за роль? 

– Я играю Меннерса, юношу, влюблённого в Ассоль. Он кабацкий мальчик, который должен вести дело своего отца, так что о море он может только мечтать. Мой герой – социальный, не романтический. Он хочет жениться на Ассоль, он может дать ей достойную жизнь. Он человек разумный, но страсти любого человека делают глупцом. Ассоль выбирает Грэя, и это для Меннерса трагедия жизни. Интересная роль обещает быть. 

– В чём вы видите миссию актёра в современном мире?

– Нести культуру в массы, каким бы устаревшим ни казался этот лозунг, крайне важно. Люди ходят в театр и смотрят на человеческие отношения, часто высокие, которых в жизни мы не сумеем найти. Это откладывается в памяти, откладывается в сознании. Зрители начинают разговаривать с героями увиденных спектаклей и со своей совестью ведут диалоги. Это правда, я слышал об этом от людей. И я рекомендовал бы приходить в театр не парами, а в одиночестве. Приходить в театр с самим собой. Будете только вы, сцена и ваше отношение к увиденному. Так будет честнее. 

– То есть в театре вы прежде всего видите миссию не развлекательную, а созидательную?

– Развлекать людей – как это важно! Мы театр развлечения, куда люди приходят, чтобы эмоционально разгрузиться, отдохнуть, чтобы стало легче в их жизни. Для этого и существует театр музкомедии. В театре зритель – непосредственный участник спектакля. Зритель со своим созерцанием тоже участвует в процессе происходящего на сцене, в акте творчества, я как артист часто чувствую настроение зала. Так что зритель в театре может почувствовать свою причастность. 

– Ну а как, простите, всё же не рехнуться от обилия образов, через которые проходит актёр? Это какую гибкую психику нужно иметь? 

– Есть моменты входа в образ, когда ты оставляешь себя и переключаешь своё сознание на своего героя. Всё происходит на клеточном уровне, рассказать я про это не могу, только показать. Выход из образа – это уже профессионализмом, над которым нужно работать. Всегда необходимо выходить из своих образов, иначе легко заиграться, потерять свою личность. Но образ – это всё-таки не полная личность, даже если вы его идеально выстроили. Жить образом – это плохо, это вредит карме, вы должны прожить свою жизнь. И я прекрасно понимаю, кто есть я и что есть мои работы.