– Расскажите о своей семье. Чем занимались ваши предки?

– Предки по материнской линии были иркутянами в третьем поколении. Мой прадед, Константин Константинович Фоменко, родом из Запорожья, ошибочно был осуждён за участие в польском бунте 60-х годов XIX века, сослан в Усолье-Сибирское. Потом он смог доказать свою невиновность, вернулся в казачье сословие. Дед, Константин Константинович Фоменко, служил в городовой сотне. В Сибири казаки были не самым обеспеченным сословием, здесь им не полагались те наделы, которые были в западных казачьих войсках. В поисках лучшей жизни дед покинул службу, занялся пошивом дамской модельной обуви, потом началась Первая мировая война, он ушёл на фронт. Был ранен, попал в плен, сбежал, перевалил Карпаты и вернулся домой. Серьёзный был мужчина. 

Предки отца происходили из Нижегородской губернии. Мой дед, Голованов Осип Николаевич, приехал в Верхнеудинск для строительства участка Транссиба. Дед получил хорошую ссуду, на эти деньги купил дом в Верхнеудинске, двух коней, двух коров, зимнюю и летнюю упряжь. Он сколотил артель, в которой работали 12 мужиков. Осип Николаевич стал обеспеченным человеком. До раскулачивания он не дожил. На работе получил серьёзную травму, щепка вошла ему под рёбра. Умер, видимо, от заражения крови. 

Отца отдали в Иркутск учеником в ресторан. В 20 лет он стал самым молодым шеф-поваром в городе. 

Отец мне рассказывал, что рестораны размещались на улице Большой начиная от старого здания ТЮЗа, это были гостиница и ресторан «Модерн», и до улицы Урицкого, где в советское время был магазин «Лена», там находился ресторан «Медведь». Шеф-повар стоил очень дорого, папа стал неплохо зарабатывать. Правда, отец не успел стать «буржуем»: пришла советская власть, шеф-повар стал называться заведующим производством. Отец кормил весь котлован строительства Иркутской ГЭС. Ребёнком я приезжал к нему на работу, было очень интересно. По сути, работала целая фабрика, накормить надо было две тысячи человек. Я понимал, что там отца очень любили.

Отец очень редко готовил дома: старые кухни требовали пребывания на работе минимум 12 часов. Не было ведь никаких электрических котлов, истопник мог напиться и сорвать весь процесс. Квалификация отца была настолько высока, что он по запаху мог различать ингредиенты, добавленные в еду. Помню, однажды мама попросила, чтобы отец попробовал суп и сказал, достаточно ли соли она положила. Отец велел поднять крышку, как легавая, повёл носом и коротко ответил: «Солила». Когда у отца было время, он мог что-то приготовить дома. Моим любимым блюдом папиного приготовления была отбивная из молодого барашка на рёбрышке. 

Мама работала старшей сестрой в Ивано-Матрёнинской детской больнице.

– Что вас привело в журналистику? Какие темы вас увлекали?

– Два года я проучился в политехническом институте на геологоразведочном факультете. Я родился в 1945 году, на это время приходилась демографическая «яма». Обсуждать, брать студентов в армию или не брать, тогда было не принято, просто забрали, и всё. Служили три года, попал я в очень интересные части – спецназ ГРУ. Дослужился до инструктора по тактико-специальной и инженерной подготовке. У нас был начальник разведуправления, профессор Академии генерального штаба генерал Сальников, он считал, что из меня должен получиться военный аналитик, долго убеждал остаться в армии. Я колебался, потом решил, что слишком вольнолюбив, чтобы пойти «под погоны». Всё-таки выбрал гражданскую жизнь. Геологию я оставил сразу. С меня хватило экзотики, за три года в армии я столько посмотрел климатических поясов, столько прошёл пешком и пробежал, что в геологию уже не хотелось.

Уже в армии я начал что-то писать, как-то само собой получилось, что я выбрал журналистику. Интересы мои были разнообразны, я никогда не был сосредоточен на одной теме. Я занимался наукой. Первую профессиональную награду в агентстве печати «Новости» я получил за серию статей «Сибирь. Благоприятный климат для научных идей» о Сибирском отделении Академии наук. Материалы были напечатаны в Штатах. Но и армейская струна продолжала звучать во мне. 

– «Советская молодёжь» – первая газета, с которой вы сотрудничали. Чем этот опыт был интересен?

– В конце 1960-х годов Распутин, Вампилов уже стали знаменитыми, но ещё были бедны. Они подрабатывали в «Молодёжке» путевыми очерками, приходили на редакционные «летучки». Представьте, какой уровень критики они обеспечивали. При этом «Молодёжка» выходила три раза в неделю. Безумной спешки еже­дневной вёрстки не было, оставалось время подумать. 

«Молодёжка» дала мне первичную школу. Когда я только начинал, был внештатником, в газете работал очень талантливый и взыскательный к себе и подчинённым Леонид Василь­евич Мончинский, тот самый, который вместе с Высоцким написал «Чёрную свечу». Помню, он меня очень настойчиво натаскивал. Иногда до семи раз приходилось переделывать текст, прежде чем материал выходил в печать. Я ему чрезвычайно благодарен за эту школу. Мне повезло на учителей, которые заставляли «пахать». 

– Почему вы решили заняться кино? Одних словесных образов для выражения оказалось мало?

– Это произошло почти случайно. Надо было написать сценарный материал, который японцы могли бы использовать для документального фильма. Я сел и написал. Текст перевели на японский язык, заказчик это принял. Помню, как японцы отблагодарили меня за работу. В магазине «Берёзка» они купили коробку сигарет «Кэмэл» и с поклонами вручили мне. В общем, дело со сценариями у меня пошло. Я стал работать с Гостелерадио СССР. 

– Очевидно, что любой творческий человек в работе в первую очередь отвечает на вопросы, которые волнуют лично его. На какие собственные вопросы отвечаете вы?

– Вы правы, в работе я удовлетворяю собственное любопытство. Например, я долго не мог понять, почему в советское время молчали о сибирских дивизиях и их роли в Великой Отечественной войне. В 70-е годы я был руководителем Иркутсктелефильма. Эта структура работала для Центрального телевидения. Я тогда уже был знаком с Афанасием Павлантьевичем Белобородовым, другими участниками тех боёв. Было ясно, что это сибиряки Москву отстояли. Но любые попытки снять фильм о сибирских дивизиях жёстко блокировались. Меня это заинтриговало: почему? Я стал подбрасывать «наверх» всё новые и новые доказательства того, что сибиряки отстояли Москву. Шлю и шлю, а мне с раздражением советуют выбрать другую тему.

Я настаивал. Тогда меня пригласили в Центральный дом журналистов на товарищеский ужин и культурно объяснили, что в Советском Союзе никто не должен выделяться и стоять над толпой. Сказано: победили благодаря массовому героизму, значит, так оно и есть. 

Свой первый фильм «Сибирь стояла под Москвой» из цикла «Сибирские дивизии. Засекреченный подвиг» я сделал, только когда сменил ведомство. Я стал работать в Госкино. Эта организация была куда более свободной в отношении цензуры. После выхода фильма информация буквально хлынула на меня из разных источников. Приходили люди, приносили материалы. 

Работу я продолжил, когда уже стал директором Восточно-Сибирской студии кинохроники. В это время появилась возможность снимать хорошее видео. Мы продали свои фильмы, и я привёз в Иркутск первое профессиональное видеооборудование – камеру и монтажную линейку. 

Советское кино ведь страдало от того, что лимит съёмки был 4 к 1. То есть четыре метра ты снял, один метр получается «на выходе». Тяжело было работать, когда требовался метод наблюдения, животных, например, невозможно было снимать. Кино­язык существенно отличался от нынешнего. Когда появилось видео­оборудование, ограничения исчезли: снимай столько, сколько хочешь. Язык документального, исследовательского кино стал менее образным и более занудно-точным. Новые технические возможности родили новый стиль. Как раз тогда мы столько наснимали воспоминаний ветеранов, очевидцев событий! Они ещё живые были. 

Мы узнали, что архивы о сибирских дивизиях были засекречены бессрочно. Уже Сталин умер, а архивы так никто и не рассекретил. Из мемуаров маршалов все упоминания о сибиряках были вычеркнуты. Роль сибиряков была приуменьшена, но постепенно информация стала появляться. Не я один ведь этим занимался. Работали новосибирцы, сибирские землячества в Москве. Москвичи, когда увидели первый фильм, очень сильно помогли с материалами, многие из них вели собственные исследования. Когда табу было снято, мемориал сибирякам разрешили поставить на Волоколамском шоссе. В Сталинграде на улицах появились каменные глыбы с памятными надписями в благодарность жителям Сибири. Пока живо военное поколение, для них это свято.

Наш сериал о сибирских дивизиях назван лучшей военно-исторической программой 2005 года. Мне за него вручили награду имени Андрея Первозванного, а телерадиокомпания «Иркутск» как производитель получила медаль «Национальное достояние». 

– Как ваша семья пережила войну? Насколько общая трагедия коснулась вашего рода?

– Чтобы попасть на фронт, отец скрыл профессию, его записали в учебную команду миномётчиков. Вскоре его, правда, быстро «вычислили», и избежать поварского колпака не удалось. Его поставили шеф-поваром большого госпиталя в Читинской области. На фронт он попал только в 1945 году, когда шли боевые действия в Маньчжурии, кое-что повидал. 

Два моих дядьки участвовали в войне. Младший, дядя Костя, везунчик, без единой царапины прошёл войну на западе, получил два ордена. Потом попал на восток, был тяжело ранен, семь лет провёл в госпиталях, всю оставшуюся жизнь мог спать только на твёрдой прямой поверхности и носил корсет, без него не мог ходить. Другой дядька служил офицером в рембате, тоже был ранен, у него началась страшная язва, болезнь вылечили спиртом и мороженым маслом. После этого он на всю жизнь остался алкоголиком. Из-за своего пристрастия дядя катился вниз от заместителя главного конструктора завода Куйбышева до запойного слесаря, который работает по индивидуальному графику. Но при том в светлые периоды он оставался талантливым инженером и изобретателем.

– Будучи директором Восточно-Сибирской студии кинохроники, вы привлекали к сотрудничеству лучших советских сценаристов и режиссёров – Леонида Гуревича, Герца Франка, Валерия Соломина. Своих мастеров было недостаточно?

– Если в этом творческом мирке не освежать кровь, начинается классическая ситуация провинциального театра или провинциальной студии. Допустим, приходят пять выпускников ВГИКа, очень талантливые ребята, начинают работать. Из-за того, что конкуренции им никто составить не может, они не развиваются. Через некоторое время эти люди «окукливают» пространство, собирают всё вокруг себя. Входят во вкус, начинают «давить» на начальство. 

Мне не составляло большого труда привлечь к работе в студии талант­ливых людей. Всего два директора в Союзе кинематографистов СССР тайным голосованием избирались в правление организации. Там были я и директор Ленинградской студии Владилен Иванович Кузин, я многому, кстати, у него научился. Обычно приезжаешь на пленум Союза кинематографистов, можешь свободно общаться с мастерами любого уровня. 

Герц Франк – очень талантливый документалист из Риги. В советское время он считался немного избыточно левым. Снимал фильмы на нежелательные темы: о малолетних преступниках, о смертной казни. Работать ему было негде, поскольку центральные студии боялись его приглашать. Я познакомился и предложил снять фильм о сибирском Макаренко. Был такой в Нижнеудинской спецшколе – Павел Наумович Бонадысенко. Он показывал фантастические результаты: 96% воспитанниц (среди них несовершеннолетние воровки, подростки, которые были наказаны за жестокие преступления) больше никогда не имели проблем с законом. Павел Наумович обладал даром буквально «перелицовывать» людей. «Чужая боль» – так называется фильм Герца Франка о педагоге из Нижнеудинска. 

Вот к таким «фокусам» я прибегал. Так же было с Лёней Гуревичем. Это способный сценарист, который был вытеснен из «околоправительственной» тусовки. Я дал ему фильм о Белобородове, было ещё несколько работ. Таким образом у меня появилась репутация либерального продюсера, который может прикрыть от властей. 

Когда стали приезжать настоящие гении, а не те, кто себя сам назначил гением, когда удалось создать конкуренцию, пошёл рост. Причём интересно, что наши специалисты, которые числились во «втором эшелоне», стали снимать лучше «первого эшелона». Они вышли в люди и стали брать международные призы. Например, Борис Шуньков, простой парень в гэдээровском костюмчике, поехал в Швейцарию и привёз «Золотого голубя». Восточно-Сибирская студия кинохроники получила «Бронзового дракона» в Кракове. 

Правда, теперь всё в прошлом. Это была такая предсмертная ослепительность советского кинематографа. Потом за нашу работу просто не стали платить деньги. Кино перестало быть нужным. 

– О людях, которые создают кино, говорят, что у них должна быть развита способность видеть мир «картинками». Вы в себе такое умение чувствуете?

– Какая у меня для кино способность есть, я знаю – писать закадровые тексты. Готовить текст «для бумаги» и «для кино» – это разные вещи. В работе с «картинкой» нельзя «ползти» по изображению, с одной стороны, и нельзя от него намного отрываться, с другой. Восприятие должно идти по параллельным рельсам. Если этого не происходит, то очень трудно воспринимать такие фильмы, голова может заболеть. Поэтому текстовик должен оценивать изображение и научиться чувствовать, как вести эти параллельные линии. Видеть «картинками» – это режиссёрское, операторское умение, у меня его нет.

– Благодаря вашим усилиям область сохранила уникальный киноархив. Кто вам помог это сделать?

– Архив формировался с середины 30-х годов до нынешнего времени. В студии оставался экземпляр всей кинопериодики Восточной Сибири – и оригинал, и негатив. Материалы хранились на нитрооснове, из-за этого возникали сложности с пожарными. Плёнка по составу была близка к бездымному пороху, состав в любое время мог воспламениться. Мы постоянно получали предписания с требованиями уничтожить записи: эмульсию смыть на серебро, а плёнку сжечь. С пожарными я разбирался просто. Вёл проверяющего в директорский зал, показывал ему самые отборные кадры, которые ни одного человека, даже самого заскорузлого, не могли оставить равнодушным. После просмотра спрашивал: можно ли это сжигать? Получал предупреждение, что, если архив воспламенится, сам буду виноват. Какое-то время нас не трогали.

Потом началось новое бедствие. Мы получили сообщение о том, что все 14 киностудий России должны сдать архивы во Владимир. Я понял: если мы это отправим, Иркутск никогда не получит доступа к своим историческим материалам. Тогда с директором областного архива На­деждой Шестаковой мы вступили в соглашение и стали «валять ваньку», тянуть с инвентаризацией. Существовали вполне официальные способы затянуть этот процесс и в то же время не допустить, чтобы директора архива сняли с работы. 

Время шло, кончился Советский Союз. Я обратился к первому губернатору области Юрию Ножикову, он дал денег на перепечатку материалов. Потом появилась возможность переводить материалы в цифровой носитель. С этим помог Максим Сурнин, тогда он был председателем комитета по собственности областного парламента. Так мы спасли архив. Я не знаю, сколько времени будут храниться переписанные диски. Но если бы мы их не перевели на цифровой носитель, архив перестал бы существовать физически. В смутные времена перестройки никто бы не стал заниматься филигранной работой по восстановлению, увлажнению, перепечаткой с нитроосновы.

– В 2007 году ИГТРК, которую вы тогда возглавляли, стала лучшей региональной компанией Сибири. Как этого удалось добиться?

– Работать приходилось часов по 12–14 в день. Когда компания «лежит», это необходимо. Ребята оказались честолюбивые. Мы обучили людей на лучших по тому времени курсах. Мы их спросили: вы хотите стать самой крутой здесь компанией, ездить на международные фестивали, стажировки? Тогда надо отказаться от выходных. Они согласились, дело пошло. 

Через полтора года рейтинг новостей, которые стали называться «Вести», превосходил программу «Время». Не потому, что программа «Вести-Иркутск» лучше, чем программа «Время». У зрителя есть особенность – он хочет видеть местные новости. Но, чтобы люди стали предпочитать твои новости, надо делать их качественно. Кураж должен быть обязательно. И у нас он был. 

Через два года я мог позволить себе продолжать свои продюсерские проекты – «Иркутские хроники», «Сибирские дивизии».

– А в жизни вы азартный человек?

– Я был страшно азартным. С детства, сколько себя помню, я играл в различные игры. Играли в пожар: ставили коны из монет и кидали шайбу. Если она переворачивала монеты, ты забирал кон. Тренировался изо всех сил, но везения не было. Проигрывал всё: я опустошал свои копилки, обшаривал родительские карманы… С каждым возрастом играл в свои азартные игры. Это продолжалось до второго года службы в армии. Там после ста прыжков с парашютом нам начали выдавать по десятке за каждый прыжок. Для солдата это были существенные деньги. Получилось так, что я проиграл вперёд все деньги за летний лагсбор. Тогда я окончательно понял, что играть мне больше не стоит. Сам с собой договорился и перестал играть. 

Мой охотничий азарт закончился после одного случая. С друзьями-охотоведами мы поехали на рёв в Усть-Уду. Я сижу в засаде и вижу, как из молодых берёзок осторожно выглядывает изюбрь. Чтобы зверь не мучился, я ему решил выстрелить прямо в голову. Выстрелом ему разворотило обе челюсти. Он ушёл. Снега не было, по кровавому следу на земле мы его догоняли, ходили за ним два дня. Это время для меня было мучительным, я представлял, как в мучениях погибает животное. Охотничий азарт сошёл, как будто его никогда не было. Хотя до этого, когда я ездил на охоту, трясся от азарта, как охотничья собака. А тут всё разом прошло. Излечился от страстишки. 

– Александр Иванович, какие темы сейчас у вас в разработке?

– Заканчиваю журналистское расследование «Заклятие «Серого дома». В нём я исследую доказательства связи между разрушением Казанского кафедрального собора в Иркутске и судьбой хозяев «Серого дома», который появился на месте храма. 

Ещё, если получится, хочу написать эссе об отношениях мужчины и женщины в разных культурах. Эта тема интересует давно, но дальше плана и набросков дело пока не пошло. В голове сидит масса историй, самых разных, которыми хорошо было бы поделиться…

Досье

Александр Иванович Голованов

После службы в Советской Армии работал кочегаром, парашютистом-пожарным, писал для областных газет «Советская молодёжь» и «Восточно-Сибирская правда». Журналистское образование получил в Иркутском государственном университете. Работал корреспондентом газет, областного телевидения, агентства печати «Новости». Писал сценарии документальных фильмов для Центрального телевидения СССР, европейских телеканалов, национального ТВ Японии (NHK).

С 1981 по 1998 – директор Восточно-Сибирской студии кинохроники. Профессиональный уровень студии вырос существенно: за эти годы фильмы и журналы Востсибхроники получили больше отечественных и международных наград, чем за всю предыдущую, почти шестидесятилетнюю, историю. В частности, были получены призы МКФ в Париже, Праге, Нью-Йорке, Берлине, Кракове (дважды), Цюрихе, Лейпциге и десятки наград всесоюзных и всероссийских фестивалей. 

С 1999 по 2008 – председатель Иркутской государственной телерадиовещательной компании. Изменил репертуарную политику вещания, в частности, усилил культурную составляющую программ, возобновил производство фильмов. Документальные фильмы ИГТРК трижды становились номинантами и один раз лауреатом ТЭФИ – главной награды Российского ТВ. 

Александр Голованов продуктивно работает как автор и продюсер. За последние десять лет он выпустил два авторских документально-исторических телесериала: «Иркутские хроники» (12 фильмов) и «Сибирские дивизии. Засекреченный подвиг» (5 фильмов). «Иркутские хроники» – это кинолетопись Восточной Сибири с 1938 по 2007 год, прокомментированная автором в кадре и за кадром. На всероссийском журналистском конкурсе «Патриот России» – 2008 сериал удостоился специального приза «За лучшую работу с архивными материалами». Первый фильм серии «Сибирские дивизии. Засекреченный подвиг» называется «Сибирь стояла под Москвой», он получил «Серебряный пегас» – вторую награду Московского кинофестиваля. 

В общей сложности Александр Голованов восемь раз становился лауреатом международных фестивалей и конкурсов. Он награждён также знаком «Золотое перо Иркутской области», золотым знаком с бриллиантом «Мэтр журналистики». Его работа отмечена званием «Заслуженный работник культуры РФ», благодарственным письмом президента РФ Владимира Путина и другими наградами.