«Ты Жака отработал?»

– Скажите мне правду – после 40 жизнь действительно только начинается?

– В этом смысле у меня никаких болезненных ощущений нет. Может, есть раздражающий фактор – каждый через одного пытается мне об этом напомнить. Годы, наоборот, стимулируют – хочется сделать то, что не успел. Возраст, по сути – это накопление знаний и умений. Есть какой-то опыт за плечами, есть желание много работать.

– А вам не кажется, что значимость опыта несколько преувеличена? Порой бывает так, что ты приобретаешь опыт, но он тебе уже не нужен, практически его использовать невозможно – потому что возможности упущены.

– Мы, как взрослые люди, отлично понимаем, что не работает поговорка «Дурак учится на своих ошибках, а умный на чужих». Пока ты сам не соберёшь то, что соберёшь, опыта не будет. И мне кажется всё-таки, жизненный опыт и опыт профессиональный играют достаточно большую роль. Хотя огромную роль играет и среда: где ты работаешь и живёшь, с кем общаешься. В этом смысле Иркутск – тихая гавань. Хотя сегодня есть попытки формирования среды, пример тому – Первый Байкальский фестиваль регионального кино. Это зарождение среды. Точнее, её реанимация: когда-то в Иркутске работала «Восточно-Сибирская студия кинохроники», работали худсоветы, люди встречались, смотрели новые картины, обсуждали их, делились впечатлениями, мнениями, приглашали профессионалов. И этот процесс был прерван. В первую очередь, оборвалась возможность передачи опыта. Когда мы с Андреем Закаблуковским начинали работать, школа ещё была. Мы работали на «Иркутсктелефильме», и там, конечно, были люди, которые могли многое нам передать.

– А ваша детская среда какой была?

– Я в 12 лет пришёл на ипподром и много лет своей жизни посвятил лошадям. Моя первая запись в трудовой книжке – «Конюх иркутской госконюшни». Там я познакомился с Андреем Закаблуковским, мы с ним вместе пошли служить в армию, потом поступали в университет, вместе пришли работать на телекомпанию «АИСТ».

– Те, кто долго работал с лошадьми, говорят, что главное их свойство – они позволяют раскрыть свою духовность.

– Я высокопарных слов боюсь и не люблю. Ну какая духовность? Просто ты работаешь с живым существом, ты за него отвечаешь. А на рабочем сленге это звучит так: «Ты Жака отработал?». Да, отработал. Отработать – значит пройти ежедневную тренировку, выполнить определённые тренером задачи. Лошади – как люди, они все с разными характерами, к каждой нужен подход. И лошади – это спорт, безусловно. А где спорт, там характер. И люди, которые окружали меня, мои тренеры Василий Иванович Гарагулин, Валерий Владимирович Хлебников, стали для меня ценной и нужной школой. Когда мы с Андреем пошли служить в армию, то были уже подготовлены к взаимоотношениям с разными людьми. Нужно было уметь отвечать за свои слова, соответствующим образом себя вести. Ипподром был хорошей школой, где я научился не только ездить на лошадях, но и косить траву, подковывать лошадей и много чему ещё.

– Ручная память ведь имеет свойство сохраняться? Наверное, и сейчас вы сможете лошадь подковать?

– У всадников есть память и другого рода – всадник много чувствует задницей. Например, в зависимости от темпа аллюра (рысь прибавленная, рысь сокращённая, рысь рабочая) есть расстояние между заступом следа переднего копыта с задним. И это количество копыт ты должен чувствовать собственным телом.

– Сегодня сможете сесть на лошадь?

– Запросто. Если бы было время тренироваться, мне бы месяца полтора тренировок, хорошую лошадь – и можно на соревнованиях выступать. Способность чувствовать лошадь также сохраняется, это как с велосипедом – если ты научился на нём ездить, то никогда уже не разучишься.

Мы знали только, что в кадре должны быть бараны 

– Армия – это ведь тоже важная школа жизни?

– Все мои тренеры служили в кавалерийском полку. Он был создан по инициативе режиссёра Сергея Бондарчука, в кино ведь часто требовались конные массовки. И из двух лет службы год приходился, по их рассказам, на командировки и съёмки, а в военном билете было записано «кавалерист». Но облвоенкомат заартачился, и мы не попали в кавалерийский полк. Попали мы с Андреем служить в трубопроводные войска. Сначала под Горький (Нижний Новгород) в учебке, где мы писали рапорты с просьбой отправить нас в Афганистан. Не отправили. И полтора года в Грузии, это была кадрированная бригада, где служит примерно равное количество офицеров, прапорщиков и солдат. И люди занимаются тем, что обеспечивают боеготовность техники, вооружений на случай начала войны. Призываются резервисты и разворачиваются бригады до полутора тысяч человек. Что такое трубопроводные войска? Это передача маловязких светлых нефтепродуктов на дальние расстояния. Когда с Андрюхой взяли в учебке 80-килограммовую трубу на плечи, я не представлял, что её можно таскать. Воспоминания об армии остались очень хорошие. Конечно, существовали сложности. «Школа жизни» – пошлое определение, но армия таковой и является. Люди притираются друг к другу, обтачиваются поведенческие навыки, ты учишься стоять за себя. На мой взгляд, есть часть парней, которым обязательно нужно послужить в армии. А есть часть, которым можно и не служить. Потому что они и так социально адаптированы и имеют уже представления о жизни.

– Вы возвращаетесь в Иркутск. Середина 80-х. Начало перестройки и первый ветер свободы. Куда путь начали держать?

– Я вернулся в 86-м году. Моя двоюродная сестра спросила, куда я собираюсь поступать, и вспомнила, что я всегда хорошо писал. За сочинения в школе я обычно получал 5/1. И у отслуживших была лазейка – рабфак. И мы с Андрюхой поступили в университет, на отделение журналистики, я первый семестр даже стипендию получал. Тогда же я прочитал в журнале «Ровесник» про питерский рок-клуб. И подумал: «Вот бы нам такое!» И в Иркутске в клубе речников это дело организовалось. И я, не будучи музыкантом, был членом президиума и членом худсовета. Я в то время много фотографировал и работал лаборантом на кафедре журналистики. У меня благодаря преподавателю Рудольфу Георгиевичу Берестеневу были безграничные возможности заниматься творчеством.  Тогда же мы с Андреем начали снимать  на кинокамеру. Вообще, всё началось с фотоаппарата, в армии это увлечение укрепилось. У меня были хорошие взаимоотношения с замполитом, даже была оборудована маленькая фотолаборатория. Каждые полгода мы сдавали экзамены. И если Закаблуковский носился в противогазе, то я бегал с фотоаппаратом, что было приятнее.

– «Иркутсктелефильм», потом телекомпания «АИСТ», открытие которой стало новой эпохой иркутского телевидения. Боевики не в видеозале, а по телевизору, первые рекламные ролики, в том числе газета «Видеоканал». Как это всё сегодня вспоминается?

– Замечательно, 90-е были для меня чудесным временем. Коллектив на «АИСТе» был молодой, творческий, азартный, все очень сильно хотели работать. Было интересно, весело, разнообразно. Я проработал около 15 лет и ушёл с должности советника генерального директора. Мы купили собственное оборудование, хотелось заниматься чем-то своим.

– Свободы захотелось?

– Но любая свобода – это ответственность прежде всего.  Когда мы ушли в свободное плавание, принимать решения нужно было самостоятельно. Формально ничего не изменилось: мы чем занимались, тем и продолжали заниматься, снимали рекламу, фильмы. Когда Андрей уезжал в Москву, мне приходилось его заменять. В советское время был смешной термин, определяющий совмещение работы режиссёра и оператора – «режопер». Какое-то время  мне приходилось много самому снимать. Потом Андрей вернулся. Сейчас я сам редко снимаю, картинку вижу не через объектив телекамеры, а на режиссёрском плейбэк-мониторе.

– Студии REC.production больше 10 лет. Какие проекты вы бы назвали самыми значимыми?

– Их по пальцам можно пересчитать, я достаточно критично подхожу к тому, что мы делаем. Нельзя отречься от рекламы, которой мы занимались всегда, которая даёт хлеб. Реклама очень дисциплинирует, потому что в 25–30 секунд нужно вложить смысл, и это не всегда просто. И об одной и той же вещи можно по-разному сказать: на грани пошлости и высокохудожественно, хотя я не люблю это слово. Роликов было снято безумное количество, но работ я могу выделить только несколько. Они все участвовали в фестивалях и получали призы. Конечно, я бы выделил «Настроение улучшилось» и «Сатисфакцию» с Женей Гришковцом. Первая картина мне больше дорога именно потому, что была первой.  Евгений Гришковец во время гастролей в Иркутске снялся в пустом шоу-руме и больше не участвовал в процессе, всё остальное мы сделали сами.

– Вы думаете картинами, образами, не словами?

– Я мыслю образами, безусловно. Даже во время просмотра кино, которое тебя захватило, я представляю, как это было снято. Но если это было сделано талантливо, ты всё  воспринимаешь цельно.  Это как две одновременно движущиеся дорожки, стереовариант: тема музыкальная одна, только она становится более объёмной.

– Раз уж разговор зашёл о музыке, давайте вспомним, как снимался клип «Долина тысячи дождей» культовой уже группы «Принцип неопределённости».

– Это была этапная, знаковая работа для нас. Начало 90-х годов, у Лёшки Елизарьева единственного была машина. Мы поехали искать натуру, нашли в Усть-Ордынском округе. На смешные 5 тысяч рублей заправили машину, купили еды и водки. Сняли всё за два дня. День снимали проезд автобуса, который бесплатно нам дал Валя Голышев, потом за день исполнение. Закончили съёмки и на следующее утро выпал снег, резко похолодало. У меня была лёгкая паника, в определённые моменты я перестал понимать, что нужно делать. Потому что отработанной системы съёмок ещё не было. Сегодня всё намного проще: любая съёмка, конечно, – это ответственность, ты готовишься к ней, но уже знаешь, что делать. Здесь не было такой тщательности, мы не имели представления о раскадровке, знали только, что в кадре должны быть бараны, лестница пожарная. Было много импровизации и в определённый момент я перестал понимать, чем процесс должен завершиться. Но наглость – второе счастье, я делал вид, что всё нормально. Была презентация клипа, на фестивале в Петербурге он занял почётное третье место. И Вадик Мазитов был очень интересен в это время.

Кино без мелочей 

– Сегодняшняя студия – что это за люди, с кем вы работаете?

– В штате пять человек, время от времени мы приглашаем на проекты и других людей. Я – директор, режиссёр, продюсер, Андрей – оператор, Оля Матисон – главный редактор, отвечает за все тексты, Володя Размахнин и Роман Звонков – режиссёра монтажа. Мы много снимаем для крупных клиентов. Но занимаемся и социальными проектами. Начали съёмки большого фильма об Иркутске. Хотелось бы, чтобы он стал учебным пособием в школах. Мы хотим показать, как город стал таким, какой он есть сегодня, что мы потеряли и приобрели в процессе истории.  Помощь «Иркутской нефтяной компании» и «ИркутскГазпромДобычи» позволили нам стартовать. И мы надеемся на поддержку всех, кому интересна и дорога история города.  Одна из идей фильма в тактильности – чтобы можно было прикоснуться к историческому объекту, к части его. 

– Вы производите впечатление яркого лидера, человека, за которым идут. Не подавляете собой?

– У меня работа ответственная. Потому что ты единовременно сводишь людей, которые никогда не соприкоснулись бы в жизни. У нас же нет по сути киноиндустрии здесь, и мы собираем людей на конкретный проект, при этом стоимость съёмочного дня может быть заоблачной. И это требует жёсткой дисциплины и организации, без которых невозможен киносъёмочный процесс. Тем более сейчас, когда каждая копейка считается, когда все снимают в очень быстром, высоком темпе. На время съёмок ты становишься директором предприятия, в котором может участвовать 100–150 человек. И ты отвечаешь за всё: начиная от вовремя доставленной на площадку еды и заканчивая тёплым туалетом. И мелочей нет, результат зависит от всего. Очень тяжёлые ночные смены, когда их 7 подряд, это выматывает. Финал «Сатисфакции» так и снимали – ночами.

– Реклама всегда была самой выгодной медийной сферой. И по вам видно, что вы человек явно небедный. Я бы даже сказала, что деньги вас любят.

– Что значит небедный? Был период, когда после армии я получал 45 рублей в фотолаборатории. Но мне дозволялось какие-то халтуры делать, я снимал детей в садиках. А деньги – это хорошо, это свобода. Все разговоры, что художник должен быть голодным, бессмысленны. Мы сами себе зарабатываем не только на жизнь, но и на оборудование. У нас самая лучшая техническая база в городе, но этому предшествовал большой опыт, и это большие затраты.

– Врагов в этом городе у вас много?

– Не знаю, чтобы руку кому-то не подать – такого нет. Кто-то может на меня точить за что-то зуб, но я об этом не знаю. Хотя я не сторонник лакирования действительности в угоду знакомствам. Особенно в отношении творчества. Не будет роста, если мы будем друг друга в зад целовать и говорить, какие мы чудесные. Почему раньше были худсоветы? Потому что это необходимо. В Иркутске не хватает толковых продюсеров, не хватает редакторской работы. Поэтому должны быть предпоказы, чтобы каждый понимал: существует иное мнение помимо твоего. Другое дело, нужно оно тебе или нет.

– Какие у вас впечатления от Первого Байкальского фестиваля регионального кино, где вы были членом жюри?

– Сейчас снимать кино может любой, у кого есть камера и компьютер. Что имеет свои плюсы и свои минусы. Жан-Люк Годар в одном из последних интервью говорил: «Никому не приходит в голову сажать в кресла пилотов непрофессионалов, а кино снимают все подряд». Что касается картинки, есть успехи, но содержание – это очень большая проблема. Может, это болезни роста, конечно. Фестиваль нужен, здорово, что организовали его. Замечательно, что не разрывается связь со своими. Вот Наташа Меркулова из Москвы приехала.  Первые два дня я был несколько расстроен, а третий день подарил работу Насти Зверьковой «Земляк» и дебют Алексея Газинского «Место под солнцем». И мне было приятно видеть, что эти интересные  работы сделаны в нашем городе. Я понимаю, что, может быть, кого-то расстроило, что  никому не дали первое место за игровое кино. Первое место – это высокая планка. Как-то меня пригласили на конкурс фотографов. И потом, по-моему, пожалели, что пригласили. Потому что я предложил: первые два места никому не давать, а третье дать из гуманных соображений.

– О, да у вас есть враги в этом городе!

Студия недавно начала съёмки большого фильма об Иркутске. Есть желание показать, как город стал таким, какой он есть сегодня, что мы потеряли и приобрели
в процессе истории. Одна из идей фильма в тактильности – чтобы можно было прикоснуться к историчес

– Есть провинциальный снобизм в Иркутске. Сейчас достаточно сделать два клика в сети, чтобы понять, что из себя представляет твоя работа. Ты можешь любого мастера посмотреть, и ты можешь оценить, хорошо ты снимаешь или плохо, это несложно.

– Вы от снобизма избавлены?

– Я стараюсь, по крайней мере. У меня нет иллюзий по отношению к тому, что мы делаем. Многие ребята из молодых начинают говорить о своих работах в превосходной степени. Я спрашиваю: «Что для тебя является критерием прекрасного? Может, ты дождёшься мнения профессионалов или зрителей? Или тебя интересует мнение только семи девочек, которые писают кипятком от того, что ты сделал?» Этот фестиваль был очень живым, там были коммуникабельные люди, открытые к общению. 

– А вы никогда не жалели, что не уехали?

– Жалел, конечно. 

– Нет ничего хуже бесплодных сожалений?

– Да. Просто так сложилось.

– Вопрос последний, дурацкий и обывательский. Зачем всё-таки люди в провинции снимают кино? Оно не попадёт на большие экраны и не принесёт всероссийскую славу. Зачем?

– Безусловно, самое сложное направление в кинематографе – кино зрительское и мейнстримовское. Снять его хорошо, без всякой пошлости, – сложно. Необязательно ведь о серьёзных вещах говорить очень тяжело. Можно много таких фильмов найти, которые сняты вроде как из расчёта на зрительский успех, но они достойно, талантливо сделаны, и люди на них идут. А если говорить просто о работе, мы всё равно вкладываем в неё творчество и стараемся делать это интересно. И фильмы корпоративные, и рекламу. Для нас это и работа, и творчество, и заработок.