Милосердие в чистом виде 

– Мне только что позвонил приятель-сосед, урождённый канадец, я его заодно спросила, донор он или нет. Он ответил «да» и привёл практически те же аргументы, что заставили стать донором органов и меня, – рассказывает Наталья Лебедева, семь лет живущая в Канаде. – Я давно считаю, что донорство органов – это последний подарок жизни и живым. У меня нет никаких религиозных или иных причин сожалеть о том, что могут сделать с моим уже неживым телом. Всё равно его сожгут, так пусть сначала извлекут из него какую-то пользу. И чем больше людей согласны быть донорами, тем больше шансов, что и меня могут спасти, если вдруг что случится. Не думаю, что именно Канада как-то поменяла моё сознание, просто тут это всё проще. Ведь обычный человек не будет бегать по городу с мыслью: я бы в доноры пошёл, пусть меня зарегистрируют. Мне прислали форму, когда я получила свои первые водительские права, и я помню, как меня потрясла простота этой идеи. Ведь гибель в автокатастрофе – статистически наиболее вероятная внезапная смерть, и именно в такой ситуации есть шанс получить органы для пересадки, и, простите за цинизм, хорошие органы, потому что в авариях гибнут нестарые люди. А водительские права есть у всех, значит, все эту форму как минимум увидят.

Самыми аргументированными сторонниками донорства органов являются врачи. Сергей Колесников, бывший депутат Государственной Думы от Иркутска, советник РАН, профессор, заслуженный деятель науки России:

– Как врач, я, естественно, за то, чтобы донорство развивалось, тем более что огромный вклад в обоснование и развитие донорства внесли российские врачи и учёные. Профессор Кулябко в XIX веке  доказал, что сердце, удалённое из организма, может долго сокращаться и жить. Хирург-экспериментатор Демихов пересаживал различные органы у собак, его считал учителем Кристиан Бернард (ЮАР), первым пересадивший сердце человеку. Конечно, завещающий свои органы при жизни должен гордиться тем, что он после возможной смерти (не дай Бог, конечно, умереть в молодом возрасте) сделает такой подарок жизни и живым.

Анна Вербина, директор центра «МедИндия», отправляющего россиян за рубеж на лечение (в том числе и на трансплантацию органов), высказывает свою точку зрения:

– И как врач, и как обычный человек, и как потенциальный пациент, которому когда-то в будущем может понадобиться трансплантация,  отношусь к идее донорства органов положительно и при любой возможности об этом говорю. Никто из нас не может быть уверен, что у него самого не возникнет заболевание, когда потребуется донорская печень, почка, сердце или лёгкое. Это можешь быть не ты, но твой ребёнок, мама, брат. Для того чтобы понять важность донорства, нужно просто представить, что это ты умираешь от заболевания, которое можно вылечить, только пересадив донорский орган. И ты сразу станешь «за».

Конечно, в России делают пересадки органов. Делают такие операции и в  Иркутске – с 2003 года. За это время было пересажено более 100 почек, как родственных, так и трупных. Но это ничтожно мало. По всей стране официально несколько тысяч пациентов стоят в листах ожидания разных органов. По факту значительно больше людей, нуждающихся в пересадке, не внесены ни в какие листы ожидания, а лежат  дома со своей «недостаточностью» (почечной, лёгочной, сердечной) и постепенно угасают. В США, где трансплантация органов развита намного лучше, в листах ожидания органов стоит 120 тысяч человек, а пересаживаются ежегодно 30 тысяч органов, то есть помощь получает каждый четвёртый. В России в листах ожидания менее 5-6 тысяч пациентов и пересаживается 1,5 тысячи органов (тоже каждый четвёртый получает помощь). Но! 

– В России реальная потребность в донорских органах занижена в 10 раз и нуждающихся в трансплантациях разных органов у нас не 5-6 тысяч, а 50–60 тысяч, – утверждает Анна Вербина. –  И твоя личная вероятность стать одним из этих 60 тысяч несчастных велика. Донорские органы же из этих 60 тысяч получают лишь около 1,5 тысячи пациентов. Выходит, что несколько десятков тысяч людей в год, маленьких и взрослых граждан России, погибают из-за неразвитости трансплантологии. 

Не только этично, но и экономически выгодно 

Сергей Колесников: «Важно, чтобы человек поверил: согласие стать донором не сделает его мишенью для незаконного бизнеса; база данных будет хорошо защищена; врачи не будут заинтересованы в смерти потенциального донора»

Донорство в России необходимо развивать не только по этическим причинам, но и по экономическим. Для примера: стоимость операции по пересадке почки составляет около 800 тысяч рублей. Амбулаторный гемодиализ, который назначается больным с ХПН пожизненно, стоит 520–780 тысяч в год (по данным Иркутской областной клинической больницы). Но трансплантация – это разовая операция, а диализ больному нужно проводить 2-3 раза в неделю на протяжении 10–15 лет. При трансплантации качество жизни у больных вырастает в разы. Об этом неоднократно говорил актёр Леонид Филатов после операции по пересадке почки. Об этом своим образом жизни свидетельствует певец Николай Расторгуев, два года живший на гемодиализе и в 2009 году получивший донорский орган. Об этом говорят и врачи.

– На первом месте стоит именно желание избавить больных от излишних страданий. Те, у кого в семье есть больные, которым требуется пересадка почки или сердца, прекрасно это знают. Страданий у больных, нуждающихся в пересадке органов, больше, а продолжительность жизни – короче, – уверяет Сергей Колесников.

Во всём мире пересадку почки стремятся провести как можно раньше, в период, когда пациенту ещё не требуется диализ и организм не истощён болезнью. Тогда и результаты трансплантации будут намного лучше, и государство не потратит деньги впустую. «То же самое касается и трансплантации сердца, лёгких, печени, – подхватывает Анна Вербина. – Не будем забывать и о том, что в большинстве случаев пациент после пересадки органа возвращается к своей обычной жизни, может учиться, работать, обеспечивать себя и свою семью».

Как изменить сознание россиян и их отношение к донорству?  Испании потребовалось 15 лет, много сил на идею положили государство, католическая церковь и СМИ. В Индии первые трансплантации, в том числе сердца, были выполнены в 1970-х годах, однако потом на почти 15 лет наступило затишье. Новая эра началась с принятия в 1994 году «Акта о трансплантации органов» – документа, который устранил законодательные препятствия для посмертного донорства органов. Для популяризации посмертного донорства органов правительство ряда штатов Индии,  неправительственные организации совместно с религиозными авторитетами провели и продолжают проводить серьёзную работу для формирования позитивного общественного мнения по этому вопросу. Ещё в 1995 году в Индии было сделано исследование, которое показало: около половины населения страны позитивно относятся к идее органного донорства. Программы трансплантации органов развиваются в Индии очень быстро.

– Сколько лет понадобится России для столь мощной переориентации? И что для этого нужно сделать?

– Думаю, в России, разумеется, при участии основных религиозных конфессий, СМИ и особенно позитивного Интернета и блогеров, негативное отношение к донорству тоже можно изменить, – уверен Сергей Колесников. – Важно, чтобы человек поверил: согласие стать донором не сделает его мишенью для незаконного бизнеса; база данных будет хорошо защищена; врачи не будут заинтересованы в смерти потенциального донора, не будут нарушать клятву Гиппократа. Это кропотливая и долгая работа.

«Ни в одной стране мира развитие трансплантологии не проходило гладко и быстро, – поддерживает коллегу Анна Вербина. – Но везде были мощные движущие силы, которые и выступали локомотивом кампаний по популяризации органного донорства. Медицинский аспект технологии, пожалуй, самый несложный – врачам для того, чтобы научиться тому или иному виду трансплантации, требуются месяцы». Для наработки опыта и создания инфраструктуры, системы координации – несколько лет, утверждает наша собеседница. Это непростые задачи, но они решаемые, зависят от воли и финансирования Министерства здравоохранения. А вот социальный аспект самый тяжёлый. Требуется колоссальная подготовительная работа. «Я полагаю, что  исследования на выявление готовности стать донором в России сейчас продемонстрируют весьма невысокие результаты, – говорит Вербина. – И это только теоретическая готовность стать донором. Практическая же готовность, когда семья столкнётся с конкретной ситуацией и нужно будет принять решение, давать согласие или нет, окажется намного ниже. Помимо осведомлённости, которой можно достичь кампаниями в СМИ, есть ещё очень важные факторы, влияющие на реальную готовность дать согласие на забор органов».

Почему люди могут отказаться быть донорами? Из-за недоверия к официальной медицине, к констатации факта смерти мозга и боязни, что медицинская помощь не будет оказываться из желания изъять органы по корыстным соображениям; существует иллюзия всё ещё длящейся жизни и боязнь, что врачи примут преждевременное решение прекратить оказывать помощь, когда человека можно вернуть к жизни; из-за потребности уважать умершего и не проводить дальнейших манипуляций с телом – изъятия органов или вскрытия; из-за ощущения, что трансплантация противоестественна природе или идёт вразрез с религиозными представлениями.

В России имеют место все четыре опасения. Но основной останавливающий фактор – недоверие людей к официальной медицине, что повсеместно у нас распространено. Мы не верим врачам, когда нам рекомендуют ту или иную операцию. Порой мы самостоятельно или через Интернет назначаем себе лекарства. Мы бесконечно подозреваем докторов в непрофессионализме, в том, что их действия продиктованы иными соображениями, кроме медицинских – наличием или размером квоты, стоимостью лекарств, сотрудничеством с фармацевтическими компаниями и т.д. Это всё касается любых разделов медицины и ярко проявляется в трансплантологии. Для развития донорства органов нужна максимальная прозрачность системы здравоохранения, у нас её нет. Без восстановления доверия ко всей системе здравоохранения, на что потребуются годы и десятилетия, люди не будут соглашаться отдавать свои органы.

Существуют ли «чёрные» трансплантологии? 

Здесь мы плавно подходим к слухам о «чёрных» трансплантологах. Существует ли такая каста врачей?

– Такие факты в России скрыть невозможно именно вследствие ограниченного количества центров трансплантации и забора органов. Нельзя скрыть и транспортировку органов. Так что, думаю, это чёрный пиар. Но то, что за пересадку органов противозаконно могут потребовать оплату, вполне допускаю, – говорит Сергей Колесников.

– Тема трансплантации органов окружена в нашей стране огромным числом домыслов и слухов. Для меня эти рассказы ничуть не более реальны, чем байки из пионерских лагерей про «чёрный, чёрный гроб на колёсиках, который ищет твой дом», – поддерживает Анна Вербина. – Эти слухи нелепы, но естественный страх людей подогревается «жёлтой» прессой. Операция трансплантации органа – это высокотехнологичная помощь, которую не осуществить в маленькой больничке. Для этого требуются условия крупного стационара – нужно в операционной получить орган у донора и аккуратно перенести его реципиенту, сшив все необходимые сосуды и ткани. Подобные операции, например, при трансплантации печени длятся до 18 часов.

Для проведения трансплантации нужно забрать орган у одного человека и пересадить его другому. В этом процессе участвуют несколько десятков людей – врачи, медсёстры, администрация, вся реанимация и операционный блок, сотрудники лаборатории, бюро судебно-медицинской экспертизы, санитары. Без всех этих людей процесс забора органа и его последующей пересадки просто невозможен. Неужели кто-то всерьёз думает, что можно подкупить или договориться с таким огромным количеством вовлечённых людей так, чтобы всё было тайно и не просочилось наружу? Любому мыслящему человеку должна быть абсолютно ясна эта логика, и, несмотря на свой страх, люди должны внимать голосу разума. К тому же, согласно проекту нового закона о трансплантации органов и тканей, совершеннолетний дееспособный гражданин при жизни может выразить согласие или несогласие на изъятие после смерти у него органов в целях трансплантации. Предусмотрено создание Регистра прижизненных волеизъявлений граждан. Дети-сироты не могут быть донорами.

– Считаете ли вы, что наши врачи готовы говорить с родственниками умерших о жертвовании органов? 

– Я полагаю, что многим нашим врачам, не только трансплантологам, нужно нарабатывать навыки общения с пациентами в целом, – отвечает Анна Вербина. – Деликатность, эмпатия, этика – это всё важно в работе врача. Тем более если речь идёт о столь чувствительной теме, как смерть родного человека и необходимость принять решение о донорстве немедленно. В наивысший момент горя подобное может расцениваться как бесчеловечность, как кощунство над телом любимого человека. На формально, на бегу заданный вопрос «Согласны ли вы, чтобы погибший родственник стал донором для другого человека?» родные ответят отказом, потому что они оглушены свалившимся на них несчастьем. У врачей же в этот момент, когда уже констатирована смерть мозга, приоритет смещается в пользу живых. И, поскольку они заняты в первую очередь спасением других пациентов, главным для них становится вопрос, есть орган или нет. Этот вопрос, без должной деликатности заданный родным погибшего, способен послужить причиной отказа. В этом и состоит работа координатора – его доводы о правильности дать согласие на донорство должны быть услышаны родными донора сквозь толстую стену их горя.  Поэтому работа психологически подготовленного координатора очень важна. Это ещё одна составляющая развития донорства в России.

Для чего нужны трансплант-координаторы? 

 Программы по трансплантологии сегодня работают в 21 из 85 регионов России. Нет агентства, подобного Евротранспланту (согласно поправкам, оно должно появиться, хотя депутаты ГД предлагали это сделать 10–15 лет назад). Мало центров, уполномоченных на забор донорских органов. И не все хотят этим заниматься, так как это очень ответственно и можно на «пустом» месте получить уголовное преследование, как это уже было в недалёком прошлом. До сих пор не закончено дело 19-летней студентки Алины Саблиной, чьи родители судятся с московской больницей из-за забора органов их дочери, погибшей в ДТП. Родители девушки не знали, что в России действует презумпция согласия на трансплантацию органов.

У нас не развита система доставки органов, сложно получить согласие родственников погибшего в отведённый для забора органов срок. Тем не менее пересадки осуществляются. Более всего трансплантология развита, разумеется, в столицах. 

– Как технически сегодня осуществляется процесс? Единственный источник пригодных для пересадки органов – реанимации больниц? 

– Технически это действительно забор органов у внезапно умерших людей (как правило, трудоспособного возраста) вследствие травм, ДТП или других процессов (инсульт, инфаркт), когда сохраняются жизнеспособное органы, но гибнет мозг. Именно гибель мозга – основной критерий необратимой смерти человека. Важно, что забирать органы не имеют права врачи, которые будут в дальнейшем делать трансплантацию, это совершенно разные «команды», – утверждает Сергей Колесников.

– Смерть мозга констатируется коллегиально несколькими медицинскими специалистами, и пока этого не произошло, ни о каком заборе органов не может идти и речи, – говорит и Анна Вербина. – Только после установки факта смерти мозга подходит очередь трансплантологов оценить возможность забора органов. Но если родственники умершего выражают несогласие, органы не забираются. Действовать после констатации смерти мозга необходимо быстро: чем быстрее будет проведена трансплантация, тем более качественным останется донорский орган. Например, «окно» для пересадки сердца  составляет не более шести часов. За это время реципиент должен успеть добраться до больницы (именно поэтому все ожидающие орган должны жить в непосредственной близости к больнице и не выключать телефон), а бригада врачей – подготовиться к операции. Если же сердце не пересаживается в течение этого срока, оно приходит в негодность. Представляете, какая эта трагедия для других людей в листе ожидания? Именно поэтому в деле пересадки органов так важна роль отдельных специалистов – трансплант-координаторов, которые и взаимодействуют с родственниками погибшего, и осуществляют координацию всего процесса – приезд пациента, согласования с врачебной бригадой и контролирующими органами. В Индии эта работа по координации процесса поставлена чётко: о наличии потенциального донорского органа медики узнают из СМС-оповещения из координационной организации, после чего синхронно все начинают готовиться к трансплантации – трансплантационная бригада исследует донорский орган, а координаторы вызывают пациента и организуют его госпитализацию.

История Вики как активатор действия

Анна Вербина: «Самое лучшее, что ты можешь сделать со своим телом, после того, как душа его покинула, – это отдать свои органы, уже не нужные даже тебе самому»

Внесение изменений в Федеральный закон «Об основах охраны здоровья граждан», связанных с донорством органов, долгие годы ждало своего часа, а в июне процесс прошёл в ускоренном темпе. Готовится проект Федерального закона «О донорстве органов человека и их трансплантации», он будет рассмотрен в конце года и должен обеспечить безопасность как донора, так и пациента. По мнению Сергея Колесникова, активность связана с постепенным «взрослением» законодательной власти и населения. Но будут ли работать эти поправки, зависит от нас с вами и действий исполнительной власти, а также медиков.

По версии Анны Вербиной, трансплантации органов, которые начали проводиться пациентам из России в Индии (в том числе и благодаря благотворительным фондам), не могли пройти мимо внимания Минздрава и Думы. За два года проекта «МедИндия» нашим пациентам в госпиталях Индии было проведено 16 трансплантаций органов.

– Всё, что было связано с отъездом Вики Ивановой, дало самый серьёзный толчок к максимально быстрому прочтению закона в Думе и принятию изменений, которые так важны для детского донорства органов в России. На мой взгляд, без Вики, а точнее, без её мамы Юлии, которая была тараном на пути к получению квоты на трансплантацию сердца дочери за рубежом, закон ещё какое-то время не был бы принят. 

– Если всё же детская трансплантологии в России начнёт развиваться, готовы мы к таким операциям в регионах? Как бы вы могли оценить уровень детских хирургов по России? 

– Детские хирурги у нас есть, и по уровню они не уступают зарубежным. Но трансплантацию детям необязательно делать детским хирургам, такие операции могут делать хирурги-трасплантологи при участии своих коллег-педиатров – уверен Сергей Колесников. – Разумеется, опыта трансплантаций детям в России почти нет. Поэтому придётся набираться его за рубежом, так как это не только «рукоделие» (с которым всё хорошо), но и особое оснащение, подготовка больных, реанимация, реабилитация и прочее, то есть это особый комплекс. Думаю, постепенно всё наладится (начнётся всё с городов, где есть опыт «взрослой» трансплантации, и на базе этих учреждений). Да и масштабы детского донорства намного меньше, чем взрослого. 

Любой здравомыслящий человек согласится: в России необходимо развивать донорство органов. Ведь это в какой-то степени вызов смерти. 

Человек уже умер, это невозможно изменить, но благодаря его органам несколько других людей будут жить. И осознание того, что где-то на Земле бьётся сердце твоего близкого человека, может хоть как-то примирить с утратой. Ведь жизнь погибшего продолжится в тех, кто выжил благодаря ему.