Ярко-синий купол Успенского храма видно издалека. Осколок ясного неба на сером фоне окружающей действительности. Из пяти храмов Вознесенского монастыря уцелел только он один, далеко не самый большой и не самый красивый. Когда-то он исполнял функции трапезного храма, где монахи принимали пищу. 

– Я думаю, его сохранили ещё и потому, что из-за своего назначения он имел несколько необычную для храма, простую четырёхугольную форму, – рассказывает настоятель Успенского храма иеромонах Константин Мануйлов, начиная свою небольшую экскурсию по территории бывшего монастыря. – Главы снесли, на месте алтаря сделали вход, поставили кинобудку, и получился клуб с кинозалом. 

Чуть поодаль от Успенского храма стоит пятиэтажный дом. Он построен как раз на месте Вознесенского собора. Напротив – два каменных двухэтажных дома, приземистых, словно по колено ушедших в землю. Это памятники регионального значения, раньше здесь располагались монашеские кельи – небольшие комнаты с общим коридором. Сохранилась бывшая ризница, которая почти не использовалась по назначению из-за постоянной сырости. В советское время там было телеателье, а теперь это дом настоятеля. Сохранилось и здание школы и каменной гостиницы для паломников. 

Духовный центр Иркутской губернии

Считается, что Вознесенский монастырь появился в один год с деревянной Спасской церковью. В 1672 году по благословению Тобольского митрополита Корнилия «старцем Герасимом со братией», то есть людьми всякого звания и чина, пришедшими в эти места вместе с основателями Иркутского острога, была заложена церковь во имя Вознесения Господня да две монашеские кельи. Это и был первый в Иркутске монастырь, который потом пережил на своём веку многое: времена упадка и расцвета, стал первым центром просвещения и духовным центром всей губернии. 

Перед революцией Вознесенский монастырь считался одним из крупнейших в России. Тридцать монастырских колоколов оглашали звоном окрестности, благо что трёхъярусная колокольня, сооружённая на средства иркутского купца Базанова, имела высоту 74 метра и славилась как самая высокая во всей Восточной Сибири. 

К началу ХХ века в целости сохранилась одна из древнейших деревянных церквей Иркутска – храм во имя Тихвинской иконы Божьей Матери, построенный в 1706 году. Церковь была особенно почитаема потому, что похороненное под её алтарём тело святителя Иннокентия было найдено нетленным спустя 35 лет после смерти во время ремонтных работ. Уцелели мощи и во время страшного пожара 1783 года, когда огонь остановился у деревянной Тихвинской церкви. 

Но пожар революции не пощадил ничего. В мае 1920 года арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности епископ Зосима, повсеместно изымаются церковные ценности. Четыре храма, включая красивейший Вознесенский собор, были разрушены в 1930-х годах. Деревянная Тихвинская церковь пошла на дрова, кирпич Вознесенского собора – на строительство возводимого рядом хлебобулочного и мясокомбината. Последний расположился как раз на монастырском кладбище. Надо полагать, место было выбрано специально, чтобы ещё раз осквернить и без того растоптанные святыни. Ещё в 1980-х годах мальчишки таскали черепа из развороченных, разорённых иноческих могил.

«Задача – вернуть весь участок»

Каменная Успенская церковь была возведена
в 1780 году

В советское время почти все сохранившиеся здания стали использовать под жильё. На месте разрушенных храмов и часовен тоже построили дома. Они и сейчас жилые, только пришли в аварийное состояние. А вот двухэтажное здание детского сада, построенного рядом с храмом ещё в 60-е годы, уже не может эксплуатироваться по назначению. В аварийном состоянии оно было передано храму несколько лет назад «под благотворительное использование». По сути, это единственное здание, юридически принадлежащее общине сегодня. Пока большая часть здания не отреставрирована, и оно так и стоит, зияя чёрными окнами. 

За несколько лет смогли отремонтировать одно крыло. Теперь там занимаются ребятишки из воскресной школы, работает кружок хореографии для девочек и военно-патриотический клуб для мальчишек. Недавно местные женщины самоорганизовались в фитнес-клуб, по вечерам занимаются спортом. Конечно, все занятия проходят бесплатно. 

В приходской воскресной школе насчитывается около 40 ребятишек разного возраста. Сюда ходят едва ли не все дети с окрестных домов, построенных на месте храмов. Многие ребятишки приходят  самостоятельно, без родителей. Процент верующих здесь, пожалуй, не выше, чем в любом другом районе.   

На прошлой неделе вступило в силу решение Арбитражного суда Иркутской области о передаче в собственность общины участка земли вокруг здания детского сада. Хотя сам детский сад передали общине ещё в 2012 году, собственность на земельный участок под ним оставалась неразграниченной. Согласно Земельному кодексу, собственник имеет исключительное право на приватизацию земельного участка под зданием. Религиозным организациям, имеющим в собственности здания, участки под ними разрешается приватизировать бесплатно.

Центр по сохранению наследия выступал против такого решения. По мнению специалистов центра, передавать землю нельзя, потому что она когда-то принадлежала монастырю и теперь хранит историко-культурное наследие. Однако арбитражный суд не согласился с этими доводами, указав, что ограничивается в обороте только земля историко-культурных заповедников, участки под объектами Всемирного наследия и особо ценными объектами. На территории бывшего монастыря особо ценных объектов не осталось. Тем более таковым нельзя считать полуразрушенный детский сад советских времён. Но строительные работы без археологической экспертизы здесь, конечно, вести нельзя. 

– Задача стоит большая – вернуть весь участок, на котором стояли монастырские строения, – говорит прихожанин Успенского храма, а также его юрист Виктор Савкин. – Пусть это будет нескоро, но двигаться нужно в эту сторону. 

Говорят, два года назад сюда приезжал губернатор, осматривал дома-памятники и дал поручение включить их в программу по расселению аварийного жилого фонда. Снести их нельзя, проводить капитальный ремонт – очень затратно и трудно. 

– Дело в том, что у жильцов огромные долги за коммунальные услуги, – рассказывает Виктор Савкин. – Люди отказываются платить, потому что состояние домов очень плохое, сети изношены, ремонт не проводится. Управляющая компания в свою очередь не может сделать ремонт, потому что платежи не поступают. Получается замкнутый круг. 

Ситуация осложняется тем, что канализацию здесь провели самовольно. К общим сетям памятники не подключены, под зданиями сделаны выгребные ямы, в которые и попадают все стоки. Дома, построенные из бутового камня, не рассчитаны на такое использование, и фундаменты их постепенно разрушаются от влаги. 

– Чтобы признать дома аварийными, нужно заключение экспертизы, которое стоит около 1 млн рублей, – продолжает Виктор Савкин. – Экспертизу заказывает и оплачивает заинтересованное лицо. Получается, что заинтересованным лицом в этой ситуации является приход, но у него нет таких денег. 

Суд да дело

Словом, добиться расселения таких домов – всё равно что лбом пробить стену. И ведь проблем после этого меньше не станет. Останутся аварийные памятники, которые нужно реставрировать. И вообще, хорошо ли это, когда церковь занимается судебными тяжбами?

– Историю ведь заново не перепишешь. Может быть, проще отказаться от старых камней? Уж очень много с ними хлопот. Есть храм, есть приход, вот на них и сосредоточить все силы? – высказываю вслух свои мысли, пока мы с отцом Константином идём в трапезную. На обед сегодня рыба и суп. День на дворе постный, а монахи и вовсе не едят мяса. 

– Во-он там, рядом с храмом, как раз за алтарём стоит двухэтажный дом на восемь квартир, – вместо ответа отец Константин машет рукой в сторону ничем не примечательного дома, который стоит себе в сторонке. – Этот дом построен как раз на месте, где покоились нетленные мощи основателя этой пустыни, старца Герасима. В монастыре его и ещё архимандрита Синесия почитали как святых, хотя они официально не были канонизированы. Я думаю, этим просто никто не занимался. Но есть икона архимандрита Синесия, и в богослужебном календаре его имя значится в Соборе сибирских святых. Часовня с его мощами тоже была разрушена. 

Мы несколько минут стоим около дома, потом разворачиваемся и возвращаемся по тропинке к храму. Но на полпути батюшка снова останавливается. 

– А вот здесь был святой источник, – отец Константин показывает на канализационные трубы. – Сначала его разорили и поставили на нём общественный туалет. Как, зачем это было сделано, невозможно понять. Потом яму зарыли и проложили сверху канализацию как раз для пятиэтажного дома, который построили на месте Воскресенского собора. Трубы не меняли очень давно, они износились и часто рвутся. Тогда нечистоты снова и снова текут по этой многострадальной земле. Получается, каждый день я хожу мимо попранной святыни, у меня сердце кровью обливается, но я ничего не могу сделать. Мы не можем даже почистить это место, потому что тут проведена канализация, и земля нам не принадлежит. Конечно, мы стремимся  вернуть эту землю. Я не знаю, как мы хотим наладить экономику, вообще жизнь в стране, если у нас до сих пор святыни остаются поруганными. Местные жители говорят: вода не до конца ушла, «гуляет» рядом и время от времени где-то появляется. Если очистить землю, может быть, там снова источник забьёт, или хотя бы колодец можно будет выкопать. В общем, как Господь даст. Мы же со своей стороны должны прилагать усилия. Поэтому и пишем в разные органы. 

– Ставите цель вернуть сюда монастырь?

– Не так просто вернуть монастырь. По-хорошему, нужно молиться. Здесь стояло четыре храма, а ещё был пятый Сретенский храм, он находился на колокольне и назывался надвратный. Но не в храмах даже дело, хотя храм – это внешний показатель нашей веры. Насколько мы стремимся к Богу, настолько стараемся украсить свой храм, сделать его благолепным и так далее. 

Но самое главное – именно внутреннее возрождение монастыря, а оно не происходит по каким-то человеческим расчётам и соображениям. Монастырь начинается с молитвенника. Появляется человек святой жизни и он, благодаря своим трудам, своим подвигам объединяет вокруг себя людей, которые стараются ему подражать. Так постепенно и образуется община, которая со временем обрастает церквами, домами и превращается в монастырь. Поэтому не совсем правильно, когда мы строим храмы и пытаемся загнать туда каких-то монахов. Процесс должен идти гармонично. 

Сам отец Константин пришёл в церковь из бизнеса, был директором совместного российско-корейского предприятия. «Лучше быть дворником в церкви, чем директором в бизнесе», – такая формула счастья у него сложилась в то время. Хотя, вообще-то, вовсе не обязательно оставлять работу ради того, чтобы уйти в церковь и стать… неизвестно кем. Отец Константин, например, сначала стал алтарником, а потом старостой в Троицком храме. И чем больше времени проходило, тем ему становилось страшнее и одновременно спокойнее, потому что он перестал желать священства. 

– В наше время практически любой мужчина, который приходит и укореняется в церкви, уже допускает мысль о возможности священства. Потому что у нас большая нехватка священнослужителей, нехватка людей, которые инициативно работают в храме. 

Я тоже допускал такие мысли, и искушения были. Только со временем стало приходить понимание, что такое священство. Ответственность священника очень велика. Неправильно сказанное слово может человека искалечить, разрушить жизнь. Когда человек приходит на суд Божий и отвечает за себя, это одна ситуация, но когда он держит ответ за любого человека, которого ему Господь послал в жизни, – это очень страшно. 

У Паисия Святогорца есть слова о том, что не нужно желать священства и стремиться к нему. Если тебя поставили священником, ты можешь принять это как волю Божию. Зато потом, когда у тебя возникают проблемы, ты можешь со спокойной душой обратиться к Богу и сказать: «Вот, Господи, Ты меня поставил на это место, помоги мне». А если ты сам к этому лез, стремился и вырвал священство своей волей, потом будет труднее.

Но священство всё-таки пришло в 2008 году. Сделать последний, решительный шаг было особенно трудно оттого, что рукоположение означало для отца Константина отказ от попытки создать новую семью. Несколько лет батюшка служил в Спасском храме. Монашество принял чуть больше года назад, уже будучи настоятелем Успенского храма, и шаг этот выглядел логичным и каким-то правильным. 

– Когда вы ещё не были ни монахом, ни настоятелем, вы сказали, что здесь чувствуется монастырь. Это как?

– Не знаю как, но чувствуется. Когда я уходил из бизнеса в церковь, я на два месяца уехал в Оптину Пустынь. Жил там, молился, трудился. А после возвращения приехал сюда и вдруг почувствовал, что здесь точно так же, как в Оптиной, монастырь. 

Отец Константин принял постриг чуть больше года назад

Монастырь и в самом деле есть, он никуда не делся. Если построен храм, если престол освящён, Господь даёт ему особого ангела-хранителя. Даже если храм будет разрушен, ангел не уйдёт никогда и служба незримо будет продолжаться. Монахи, которые здесь жили давным-давно, они же не умерли. Их молитва и их жизнь продолжается. 

Я думаю, человек, который настроен на определённую духовную волну, вдруг начинает это ощущать. Именно такое ощущение монастыря здесь сохраняется. Многие приезжают сюда, потому что им здесь легко молиться, возникает особенное чувство. Несмотря на то что стены разрушены, монастырь жив. 

– Как вам удаётся совмещать монашескую жизнь с долгом настоятеля и директора епархиального лагеря «Роднички», которым вы также являетесь? Суеты ведь очень много.

– Суеты много. Получается, что внешней работы гораздо больше, чем внутренней. Став монахом, я даже стал задавать себе вопросы: тем ли занимаюсь на самом деле, не совершил ли ошибку, приняв монашество? Может быть, нужно куда-то запереться, молиться, поститься и слушать радио «Радонеж». 

Но буквально недавно я слушал лекцию. Я вообще постоянно что-то слушаю или читаю, потому что духовного опыта не хватает, несмотря на религиоведческое образование, полученное в ИГУ, и Хабаровскую семинарию, которую я заканчиваю сейчас. Просто священническая и монашеская жизнь постоянно ставит новые вопросы, на которые приходится искать ответ. Так вот, недавно поставил лекцию по аскетике Льва Шихлярова, который говорит интересные вещи о монашестве. 

Монах сознательно оставляет земные привязанности ради того, чтобы полностью быть с Богом и выполнять Его волю. Если смотреть с такой позиции, то всё получается не совсем печально. Всё, что я делаю, я делаю не для себя, не мне лично это интересно. По своей воле я бы много чем с радостью перестал заниматься. Но есть благословение владыки и есть реальная необходимость. Например, нужно заниматься лагерем. Это очень хлопотное дело, требующее огромных усилий, нервов, времени. Но если мы не будем заниматься своими детьми, это будет тупик и для церкви, и для общества. 

Опять же, если задуматься, мирская суета становится необходимой. Ведь так соприкасаться с детьми, как я соприкасаюсь с ними через лагерь, через суету, я бы нигде не смог. Так соприкасаться с другими людьми, как через совместную деятельность, я, наверно, тоже не смогу. Именно мирская суета помогает мне быть рядом с людьми. При этом я могу что-то до них донести и, наоборот, чему-то научиться у них. 

Сегодня могу сказать: да, бывают ситуации очень сложные. Но при всех сложностях служение Богу – благодатно и радостно. В конце концов, все надежды мы возлагаем на Господа. В миру человек часто «попадает в угол» и не может выйти из него. У верующего человека таких углов просто не существует. Есть труд, но есть и огромная радость и отдых, которые всё компенсируют и дают ощущение полной жизни без недостатков. 

– Четыре года прошло с тех пор, как вы назначены настоятелем в Успенский храм. Много это или мало?

– Во вселенском масштабе – сущая ерунда. А в масштабе человеческой жизни время – понятие очень относительное. Иногда пять лет в жизни человека ничего не значат. Но святитель Иннокентий всего четыре года управлял Иркутской епархией, а все поколения его помнят. Поэтому я сейчас не могу сказать, много это или мало – четыре года. Вот когда пройдёт лет 20 и настоящее станет прошлым, ты оглянешься и сможешь его оценить.