Осенью 1941 года Брандт и его жена Валентина Николаевна были эвакуированы вместе с заводом «Красная Заря» из Ленинграда в Уфу. Завод был головным предприятием наркомата радиопромышленности. В то время в Красной армии с наступлением морозов прекращалась связь. Угольный порошок в микрофонах просто замерзал. Отдел, в котором работал Брандт, получил задание разработать новый микрофон, лишённый недостатков. Так начался знаменитый микрофонный аврал длиною в год. Чудовищную трудоспособность Брандт подстёгивал несколькими пачками папирос или просто махрой в сутки. Голод и дистрофия были полноценными соавторами создания микрофона. Валентина Николаевна носила сама или передавала с ночной сменой какую-то еду. Не все выдерживали темп штурмовщины, принятой Брандтом. Высококачественная математика, метод проб и ошибок привели к созданию в 1942 г. угольного микрофона МК-8, а затем и МК-10. Эти микрофоны работают до сих пор. На их основе были созданы несколько последующих поколений угольных микрофонов.

Это было очень тяжёлое время. Кроме создания новых приборов и устройств, необходимо было выполнять план. Красной армии нужна была аппаратура связи. Нарушение темпа поставок могло привести к самым непредсказуемым последствиям. 

Второй великий аврал Сергея Брандта начался сразу после окончания войны. На самом верху было принято решение о копировании ракеты Фау-2. Основными элементами блока управления ракеты были реле РП-4 и РП-5. Технологическая карта по их производству отсутствовала. Брандт и его команда получили приказ наладить производство этих изделий по образцу. У обычных реле, производимых в то время в стране, скорость срабатывания в минуту была около 200. Эффекты «дребезга» и «подрабатывания» делали эти реле непригодными для логических схем. У реле РП-4 и РП-5 эти недостатки отсутствовали, а скорость срабатывания в минуту равнялась 1000.

В кратчайшие сроки была создана производственная лаборатория. Оказалось, что контакты были из платино-иридиевого сплава. Пришлось наладить производство новой марки железа, из которой производился сердечник. Удалось со скрупулёзной точностью воссоздать и наладить производство сначала реле РП-4, а затем и реле РП-5. Брандт как лев бился с домашними горе-изобретателями, которые вносили предложения по удешевлению производства. Обе марки реле работают до сих пор.

Сергей Брандт был последним из могикан, владевшим расчётом магнитных цепей. В результате мозгового штурма на свет появился наушник марки Т-53. Он был вдвое меньше существовавших образцов и обладал лучшими частотными характеристиками. Тут надо заметить, что элементная база в то время производилась с помощью копирования привезённого образца либо закупалось уже морально устаревшее производство. Брандт очень гордился микрофонами МК-8, МК-10 и наушником Т-53, потому что они стали предметом нечистоплотного копирования в западных странах. 

За военные и несколько послевоенных лет под руководством Брандта было создано большое число изделий и систем-долгожителей. Например, система электронного и коммуникационного оснащения госграницы проработала 40 лет.

Брандт пришёл на «Красную Зарю» рядовым инженером. К 1947 году он стал и.о. главного инженера и котировался на должность зам. наркома по радиопромышленности. Но началась цепь драматических событий. Личный состав главка, с которым Брандт проработал всю войну, возвращаясь из Берлина на двух «Дугласах», разбился при посадке на аэродроме «Центральный» в Москве. Война закончилась, и мода на настоящих людей стала проходить. Кто-то припомнил, что отец Брандта репрессирован. Брандт был исключён из партии и потерял работу. Рабочие завода собрали, сколько могли, денег. Это поддержало семью в трудное время. 

Затем военпред заявил, что если Брандта на заводе не будет, он снимет оборонный заказ (это на военном предприятии!). Брандта восстановили в должности рядового конструктора. При этом он оставался душой завода, всех его цехов и технологических цепочек. Но нагрузка стала поменьше. Брандт написал диссертацию по военной акустике и в начале 1950-х защитил её. Началось время бурного развития физической науки. Он регулярно просиживал по несколько часов в неделю в заводской библиотеке, по мере возможности сам покупал книги и жадно впитывал новую информацию. 

В 1955 г. Брандт получил приглашение в Дагестанский филиал академии наук. Приглашение было принято. Валентина Николаевна стала заведующей сейсмостанцией «Махачкала». Так осуществился переход в академию наук. Брандт стал заведующим лабораторией абсолютного возраста, а затем и замдиректора Института физики.

В то время определение калий-аргонного возраста пород и минералов проводилось «объёмным» методом. Химики определяли содержание калия в образце. Затем образец помещался в кварцевый реактор и определённое время тренировался в высоком вакууме. Далее производилась плавка. Выделившиеся газы очищались кальциевым хемосорбционным вакуумным насосом. Насос этого типа поглощал все газы, кроме благородных. Объём очищенного таким образом аргона измерялся манометром Мак-Леода. И наконец полученная информация об отношении радиоактивного калия к радиогенному аргону переводилась по формуле радиоактивного распада в абсолютный возраст.

У Брандта эта методика вызвала полное неприятие, раздражение и множество вопросов. Как отделить воздушный аргон от радиогенного? Как отделить аргон от других благородных газов: гелия, криптона, радона? Как избавиться от воздушного азота, который очень плохо поглощается кальцием? Брандт решил все эти вопросы. Впервые в мировой практике он разработал методику определения содержания радиогенного аргона с помощью масс-спектрометра изотопным разбавлением. Наше приборостроение в то время производило добротный масс-спектрометр МИ-13-05. Было сразу закуплено несколько приборов. Кварцевый реактор был заменён на реактор из нержавейки. Плавка образца стала проводиться молибденовой спиралью. Непрерывные аврал и штурмовщина длились три с лишним года. К концу 1958 г. стали появляться первые достоверные возрастные измерения. Боже, что после этого началось! Калиево-аргоновые гуру обеих столиц Советского Союза пришли в полное негодование. Какое право провинциальная наука имеет поучать столичную? Кто такой этот Брандт вообще?

«Объёмный» метод давал неестественно большие датировки и вносил в геологическую науку хаос. В марксистко-ленинской философии существовало несколько незыблемых постулатов. Один из них гласил: «Земля вечно существовала до нас и будет существовать вечно после нас», поэтому датировки в десятки миллиардов лет, которые давал объёмный метод, получали одобрение на самом верху. Это было время «оттепели». Брандта поддержали светлые умы геологии – академики Щербаков, Афанасьев, Старик.

22-й съезд Коммунистической партии реабилитировал отца Бранд­та и восстановил учёного в партии. Дышать стало чуточку легче. В этот период Брандт показал фантастическую трудоспособность. Большая часть лабораторий Института физики Дагестанского филиала академии наук была запущена  им  самим. В послужном списке Бранд­та значится получение жидкого гелия. Сделал он это вторым в СССР. Гелиевой эпопее предшествовало получение жидкого азота и водорода.

Московский институт низких температур поставил опытную установку для сжижения гелия. При первом запуске эта установка сжижать гелий не стала. На устранение путаницы и брака в монтаже ушло несколько лет. По-прежнему установка не работала, как задумывалось. Наконец в результате мучительных раздумий Брандт пришёл к выводу: в ней отсутствует принципиально важный элемент – теплообменник. Потребовались изменения в конструкции. В медной отливке выфрезеровали фигурные пазы. В них поместили два змеевика и залили серебряным припоем. Здесь сделаю маленькое отступление. С полного одобрения Валентины Николаевны Брандт купил на семейные деньги роскошный набор серебряных ложек, из которых и был изготовлен припой. После этого жидкий гелий был получен. Известие об этом облетело всю страну. Один из центральных «средмашевских» институтов стал регулярно гонять самолёт в Махачкалу за жидким гелием. На вопрос, почему вы не берёте гелий в Москве, они ответили, что московский гелий немножко не такой, как надо. Поэтому существует подозрение, что Брандт всё-таки первым в СССР получил жидкий гелий.

В 1964 г. Брандт получил приглашение от директора Института гео­химии имени Виноградова СО АН СССР Льва Таусона наладить возрастные калий-аргонные измерения в Иркутске. Семья перебралась с Кавказа в Прибайкалье. В 1965 г. Брандт защитил докторскую диссертацию на тему «Диффузия аргона в горных породах и минералах». В Институте геохимии быстро были запущены возрастные измерения. Дела шли успешно до 1972 года. «Оттепель» закончилась, и наступило очередное «похолодание». Кое-кто решил реставрировать «объёмный» метод с его нелепыми возрастами. Работать в Институте геохимии стало дискомфортно.

Михаил Одинцов пригласил Брандта на работу в Институт земной коры СО АН СССР. Михаил Михайлович был человеком чрезвычайно ясного ума, тонкой геологической интуиции и высокой научной честности. Он видел развитие геологической науки в использовании самой передовой физической и химической аналитики. Лаборатория изотопии и геохронологии под руководством Брандта стала бурно развиваться. К началу 1980-х в арсенале лаборатории были рубидий-стронциевый и самарий-неодимовый методы определения возраста, измерения изотопов свинца, кислорода, углерода и водорода. Одновременный залп из всех этих орудий давал важную информацию о происхождении горных пород. Брандт участвовал в нескольких экспедициях, одна из которых увенчалась открытием месторождения. В диапазон его интересов входили прикладные исследования. Постоянно велась работа по «нащупыванию» изотопных поисковых признаков руды.

В жизни Брандт был человеком скромным и неприхотливым. Дома всегда было тепло и уютно. Им была создана удивительная атмосфера для всех научно-технических дерзаний. Всякая идея, всякая гипотеза подвергалась всегда доброжелательному анализу и обсуждению. И это приносило свои плоды. Однажды вечером лет пятнадцать тому назад к нам прибежал известный в Академгородке умница и эрудит профессор К. Накрыли чай, и он поведал такую историю: месяц назад под Хабаровском исчез с радаров рейсовый Ту-154. Поиски ничего не дали. Самолёт, по-видимому, разбился в горной тайге, и его припорошило снегом. Всё это не красит великую державу. Не может ли наука как-то помочь советом? Ну что тут поделаешь? Оставалось только развести руками да допить чай. Но Валентина Николаевна стала вести себя немного странно. А когда чаи были выпиты, она сказала: «Мне нужны сейсмограммы станций «Владивосток» и «Хабаровск» на момент исчезновения самолёта». Мы все так и подпрыгнули. Когда самолёт массой в 200 тонн врезается в сопку на скорости 700 км/ч, катастрофа вызывает искусственное землетрясение. Профессор К. быстренько собрался и убежал. Через два дня самолёт нашли. А ещё через месяц профессор К. зашёл и поблагодарил за помощь. Опять накрыли чаи. Настала очередь отличиться Брандту. Он спросил Валентину Николаевну: «С какого времени существует архив сейсмограмм?». Она ответила, что, кажется, с конца XIX века. Брандт задумчиво произнёс: «Значит, существуют сейсмограммы на момент падения Тунгусского метеорита». По последовавшим за этим слухам и сплетням стало ясно, что место падения метеорита также определено.

В трудах, заботах, научных и технических дерзаниях прошла жизнь. Сделаны изобретения, опубликованы сотни статей, несколько монографий. В последние годы жизни Сергей Борисович и Валентина Николаевна разрабатывали направленную сейсмическую антенну, но испытать её уже не успели.

Сергей Брандт, сын учёного