Но не стоит праздновать победу. Это была лишь короткая передышка. Лесная подстилка ещё не просохла, а леса уже вновь разгораются. В ночь на первое июня, по данным Агентства лесного хозяйства Иркутской области, в области непотушенными и недотушенными остались 15 лесных пожаров на суммарной площади почти 450 га лесных и 11 га нелесных земель. 

Лето едва началось, значит, новые и, может быть, главные пожары впереди. Тем более важно было воспользоваться бездымной паузой, успеть оглянуться назад, проанализировать ситуацию. Попытаться отыскать корни ежегодно повторяющейся беды, чтобы откорректировать тактику борьбы с лесными пожарами, определить стратегические направления отношений человека и сибирских лесов, которые, как и Мировой океан, формируют на планете среду обитания всего живого. 

С Олегом Гринько, руководителем Илимского лесничества Агентства лесного хозяйства Иркутской области (это в Усть-Илимском районе), мы не планировали говорить о проблеме лесных пожаров подробно. Но, чуть коснувшись этой темы, он высказал нестандартную мысль, что российских лесов каждое лето выгорает так много «не потому, что их поджигают, а потому, что, безмерно вырубая лес, лишая окружающую среду своей естественности, человек создаёт предпосылки для развития крупных, даже катастрофических природных пожаров». 

– Собственно говоря, изменяя среду, человек иногда по недомыслию, а чаще в целях экономии времени и денег, способствует возникновению пожаров, – уверен начальник Илимского лесничества. – Ну, для примера: на сплошных вырубках лесозаготовители часто оставляют отдельные высокие деревья, так называемые «свечки». Иногда  валочная машина их взять не может, или по другим причинам. Эти «свечки» являются своеобразными громоотводами. Молнии-то куда деваться? Бьёт в то, что повыше. Анализ лесопожарной статистики в нашем районе показывает, что грозовые пожары возникают обычно либо на старых пожарищах, где сухостоины торчат в небо пиками, либо на вырубках, где оставлены вот эти «свечки».

– Молния попадает в дерево, а на земле под ним прошлогодняя сухая трава, которая без естественного затенения вымахала не по пояс даже, а по грудь. Иван-чай и вовсе выше человеческого роста бывает… 

– Да. А на земле, кроме сухой травы, ещё и хвойный молодняк, и залежи сухого валежника, сучьев, и обломки стволов. Нередко вершинник, собранный или не собранный в кучи. Под солнцем да на ветерке всё это очень быстро просыхает…

– Будто специально подготовленный гигантский костёр, ждущий спички или хотя бы искорки. 

– Конечно! Костёр на площади в десятки и даже сотни гектаров. Огонь в таких местах в считанные минуты набирает такую интенсивность, такую мощь, что с одними РЛО – ранцевыми лесными огнетушителями – без тяжёлой техники, без бульдозеров людям здесь делать просто нечего. И в живые, в растущие леса такой пожар проникает не искорками и слабыми язычками пламени. Он врывается обширным фронтом, огненной стеной. Если вдоль стенки живого леса на границах вырубок и гарей уже подрос хвойный молодняк – а он там вырастает всегда раньше, чем в центре, – то совсем беда. По хвое молодых сосёнок фронт огня как по лестнице мгновенно поднимается вверх, в кроны деревьев. А верховой пожар – сами видели, знаете, что это такое. 

– Видел. К счастью, с безопасного расстояния. Это уже не повреждение леса, как бывает при низовых пожарах. Это полное уничтожение всего живого. Но, Олег Иванович, молнии попадают и в деревья, которые в живом, в здоровом лесном массиве, на свою беду, выросли выше остальных.  

– Безусловно, попадают. И, наверное, не реже, чем в «свечки», торчащие на вырубках и гарях. Но не всякая молния поджигает лес. Пожары в живом лесном массиве возникают… не скажу, что редко, но реже, чем на открытом, продуваемом пространстве. И ещё реже они набирают катастрофическую мощь. Потому что в живом лесу под деревьями часто растёт мох, сохраняющий влагу. Там, как правило, нет высокой сухой травы.

– Ну да. И лесная подстилка под пологом крон, в тени и безветрии, дольше сохраняет влагу. 

– …И поэтому пожар, если он всё-таки начался, распространяется  и набирает силу не так быстро, не так интенсивно. Лесная охрана, если она не зазевалась, вовремя выявила загорание и выехала на тушение, может справиться с огнём малыми силами. С РЛО, с одним колёсным трактором и плугом, для прокладки минерализованной полосы. Это я говорю про нормальный, здоровый, средневозрастной лесной массив. Хуже, когда молния попадает в массив старого, перестойного леса, где есть сухостоины, валежник. Пожар – это своего рода волк. Он «видит», что лес уже подвержен болезням. «Видит», что он перестойный, он старый. Ему есть чем здесь поживиться, подкормиться. Я образно говорю  – «видит». Но естественные пожары, возникающие от гроз, тем и похожи на волка, в моём представлении, что в первую очередь уничтожают старые и больные массивы. Леса, находящиеся в полной силе и здравии, трогают много реже. Этому способствуют как раз естественные природные условия. Человек, прореживая это «стадо», изменяет условия, нарушает природное равновесие. Бесконечно растущая интенсивность вырубок как раз и приводит к тому, что пожаров становится больше. И они становятся всё более мощными, катастрофическими. Изменяя среду обитания, человек способствует возникновению всё большего числа лесных пожаров. И страдает от этого в первую очередь он сам. А природа, сколько бы над ней ни издевались, сколько бы её ни рубили, ни мучали, она в конце концов всё равно своё возьмёт. Вопрос только когда. Это для человека сто лет – вечность. А для сибирской тайги и тысяча не срок. 

– Но где-то есть, видимо, точка невозврата. Согласен, погубить природу невозможно, рано или поздно она всё равно возродится. Но в каком виде? И будет ли новая природа столь же благоприятной средой обитания для человека – это, думаю, большой вопрос.

– О точке невозврата сейчас люди если и думают, то немногие. Если в погоне за «эффективностью» лесозаготовок мы увеличим площадь лесосеки с 50 гектаров до 150, то лесу в его сегодняшнем естественном виде неоткуда будет возобновляться. Семена не занесёт ветром. И птица там жить не будет, потому что ей там делать нечего. Такие участки есть уже и сегодня. Это огромные гари, огромные пожарища. Они зарастают постепенно ивняком и берёзой.

– Но очень, очень медленно.

– Медленно – не то слово. Гари остаются гарями десятками лет. Когда я ещё учился в школе, это год, наверное, 85-й был, прошёл в нашем районе огромный пожар между сёлами Седаново и Эдучанка.  В прошлом году я побывал там. Это уже сколько? 30 лет прошло. Но лишь местами бывшая тайга зарастает хилыми берёзами, кустами какого-то ивняка. Лес возобновляется, но очень и очень тяжело. Потому что пожар был огромный. Порядка 20 тысяч гектаров одним куском выгорело. Это очень много. Это, судя по всему, за гранью той точки невозврата, о которой вы упомянули. Может быть, там и сосновые боры когда-то вырастут, только даже сегодняшние школьники, а скорее всего, и дети сегодняшних школьников боров не успеют увидеть. 

– Олег Иванович, и всё-таки так не только принято считать, но и статистический анализ на это однозначно указывает, что определяющей, стратегической причиной лесных пожаров являются вовсе не грозы, а «неосторожное обращение людей с огнём», как пишется в официальных документах. Хотя я бы назвал это разгильдяйством и преступной халатностью. 

– Всё верно. Это аксиома, и здесь не о чем спорить. По вине человека пожаров возникает куда больше, чем по вине гроз. Только пожары это разные. Несравнимые. 

С низовым пожаром лесной охране справиться гораздо легче

Да, человек поджигает и леса и степи по неосторожности, по халатности, по дремучей глупости. Но вот эти «человеческие» пожары – они менее проблемные, чем грозовые. Даже самые заядлые любители пикников не пойдут пешком за 20 километров от автомобильной дороги и не станут готовить шашлыки посреди старой вырубки. В бездорожную, труднодоступную для техники глушь могут забрести лесопатологи, охотники, туристы. Но они лесов не поджигают, потому что у них есть мозги. По прямой вине людей, чиркнувших спичкой не в то время и не в том месте, леса, как правило, загораются вблизи дорог, покосов, ближних водоёмов. Такие пожары быстро выявляются и, если не сопровождаются погодными катаклизмами, такими как засуха, аномальная жара, шквальный ветер, успешно тушатся. Другое дело молния, ударившая, пусть даже не по старой гари или вырубке, а посреди обширного болота, в сушину. Полыхнула прошлогодняя трава, а мы, даже если сумели найти самый короткий путь и довольно быстро прорубились сквозь таёжное бездорожье, трактор в болото загнать не можем. Он тонет. А огонь по траве – во все стороны, и гораздо быстрее трактора. В одном месте на берег пламя выскочило, через три минуты уже противоположный берег полыхает, и тут же ещё в трёх–пяти местах по разным берегам обширного болота. В одном месте тушим, в другом огонь силу набирает… Я всегда опасался ударов грозовых. Как только проходит грозовой фронт – сразу поднимаю летнаба (лётчика-наблюдателя. – Г.К.), говорю: давай-давай, лети скорее. Чем быстрее обнаружишь загорание, тем быстрее мы технику туда доставим. Грозовые пожары для наших северов – большая проблема. А человек – он в другом сам себе враг. Он изменяет природную среду. Изменяет её, думая, что приспосабливает под себя, но не вдумчиво, не просчитывая последствий. Вот это основная проблема, основная причина. И пожары-то возникают из-за того, что изменена среда. Она перестала быть естественной, а значит, и свои естественные защитные функции утратила. 

– В последнее время на довольно высоком уровне, но, замечу, не на профессиональном лесохозяйственном, а на высоком чиновничьем, в качестве причин пожаров всё чаще называют умышленные поджоги леса недобросовестными заготовителями древесины. Делается это якобы в надежде, что лес, пройденный низовым пожаром, будет отдан в санитарные рубки и поджигатель сможет дёшево получить дорогостоящую деловую древесину. Конкретных примеров не приводят, и мне трудно в это поверить, потому что рассчитать и, главное, обеспечить такую интенсивность пожара, при которой участок обязательно потребует санитарной вырубки, но древесина при этом сохранит качество деловой, а не превратится в дешёвые дрова, практически невозможно. Но говорят об этом люди с такими должностями, не верить которым вроде как-то неприлично. 

– Думаю, это неправда. Я с подобными случаями в своей практике не встречался. Та же группа «Илим», наш крупнейший заготовитель и переработчик древесины, не берёт горелый лес. Он не идёт в варку.

– Верно. Сажа не отбеливается. Горстка сажи, попавшая в варочный котёл, может погубить большую партию целлюлозы, потому что она не отбеливается. 

– Теперь «Илим» старается тушить пожары, возникающие на арендованных участках. Хотя в 2011 году, когда поправки в Лесной кодекс разрешили арендаторам не участвовать в тушении лесных пожаров, они отказывались тратить средства на спасение леса от огня.  Но как раз тогда у них сгорели громаднейшие площади здорового делового леса. Теперь они тот лес взять не могут, древесину приходится возить издалека, а это лишние затраты. Поэтому уже понимают, что в принципе-то…

– …лучше бы тогда тушили?

– Да, лучше бы потратили несколько миллионов рублей на спасение того леса, чем потеряли такой массив, на котором даже заработать не успели. И в прошлом, 2014 году много леса по той же причине потеряли. Теперь думают иначе. Разобрались, дешевле лес спасать, чем терять. Они же там сидят – бизнесмены, экономисты. Считают и прекрасно понимают, что затраты на противопожарную профилактику, на тушение пожаров несопоставимы с потерями, которые они несут от огня. Вот только понимание это пришло через потери. Хотя с их стороны и сейчас присутствует нежелание тушить пожары в тех местах, где у них нет экономических и коммерческих интересов. Например, пожар горит в старой гари. Была старая гарь, станет свежая гарь – им, с экономической точки зрения, всё равно. Молодняки тоже им неинтересно тушить. Потому что они вырастут лет через 60, через 80, а участки арендованы только на 49. Вот эта специфика аренды – не более 49 лет – она формирует временщицкое отношение к лесу. Сгорит заново старая гарь, несколько лет назад начавшая восстанавливаться молодыми сосёнками – да и ладно. Сгорят сорокалетние боры – тоже не жалко, потому что аренда меньше чем на полвека, а сосны по действующему законодательству в нашей области до ста одного года рубить нельзя. Зачем сегодня тратить деньги на спасение того, что потом может достаться совсем чужому дяде?  

Временщицкое отношение бизнеса и власти к лесу, наверное, это и есть главная причина лесных пожаров. Зажжённая спичка, брошенный в сухую траву непотушенный окурок, не залитый водой костёр… Так же впрочем, как и «свечки», оставленные на плохо прибранных или даже вовсе не прибранных от порубочных остатков лесосеках, – это всё не причина, это следствие временщицкого отношения человека к природе.