Это всё видно, если смотреть на реальный мир открытыми глазами. Но если от объективной действительности прикрыться надёжными шорами и смотреть только в документы, как привыкли многие чиновники муниципального уровня, то окажется, что в этом месте нет ничего изображённого на снимке. Здесь, по документам, расположено СНТ – садовое и абсолютно некоммерческое товарищество «Отрадное». 

В моём нечиновничьем представлении СНТ – это вовсе не горы брёвен и обзола, а уютные зелёные улочки в бело-розовых клубах цветущих сибирских слив и ранеток, а ещё много всяких разных грядок – лучок, морковочка… Я уж и приседал, и, наоборот, вставал на цыпочки, и руки с фотоаппаратом вверх поднимал. Даже на штабеля брёвен забирался, чтобы с верхней точки цветущие клумбы сфотографировать. Но на кадрах только покорёженный лесорубами и пожарами лес да «серая» непонятного происхождения древесина с отходами от её переработки. 

Судя по невозделанной земле, товарищей садоводов в садоводческом товариществе пока немного. Пока (для начала, для разгона) в некоммерческом товариществе хозяйствуют товарищи коммерсанты. Окрестные дачники и жители ближних сёл это место хорошо знают. Они же смотрят на мир незашоренным взглядом, поэтому, в отличие от местных чиновников, якобы управляющих территорией, знают, что здесь нет морковных грядок, зато есть опилки, которые можно выгодно купить, потому что близко и недорого. Юлия Карельченко, жительница Мельничной Пади, тоже знает. Это она, после безуспешных попыток заинтересовать визуально-документальным парадоксом администрацию Марковского муниципального образования и администрацию Иркутского района, предложила рабочей группе Иркутского отделения Общероссийского народного фронта, ведущей мониторинг лесных проблем, посетить «Отрадное лесопромышленное садоводство».

В ходе рейда общественники и эксперты так
и не обнаружили
в «Отрадном»
ни малейшего намёка
на садоводческую деятельность

Бадила Цховребов, заместитель руководителя Агентства лесного хозяйства Иркутской области, которого эксперты пригласили в рейде поучаствовать, тоже на штабель брёвен забирался и вдаль смотрел. Наверное, хотел увидеть хоть что-нибудь отрадное: могучий лес или цветущие сады. Но взгляд был пристальным и мрачным. В округе – и лес уже не лес, и на сады нет даже маленьких намёков. 

Виталий Молоков, тоже приглашённый в этот рейд, всё время оставался спокойным. Эмоций не демонстрировал. Ему к визуально-документальным и всяким прочим жизненным парадоксам не привыкать, потому что он помощник прокурора Западно-Байкальской межрайонной (природоохранной) прокуратуры. Насмотрелся. Для него это не фокус, а вполне распространённое явление, когда глаза видят одно, а в документах читают совсем другое. 

Читать нам, правда, пока нечего. Мы уж минут сорок, не меньше, вместе с приглашёнными представителями Западно-Байкальской межрайонной (природоохранной) прокуратуры, Агентства лесного хозяйства Иркутской области, администраций Иркутского района и Марковского муниципального образования ждём хозяина предприятия – «ИП Быргазова», который по телефону пообещал, что подъедет с необходимыми документами через 15 минут. 

Быргазов, как я понимаю, фамилия реальная. Но «ИП» – это не инициалы, а обозначение «индивидуальный предприниматель», обязывающее государство помогать ему в развитии его частного бизнеса. Помогать по-разному. Максимальным ослаблением контроля – в том числе. Власти всех уровней малому бизнесу должны помогать, потому что без бизнеса государство – не государство. А без пригородного леса – куда ни шло. Выжить можно. В нашей лесной державе есть же и со­всем безлесные регионы, но – ничего, люди живут. А лес, тем более у нас, в Сибири, – его потом, когда ИП разбогатеет от вырубок, снова насажать можно будет. Силами другого «ИП» и, разумеется, тоже при поддержке государства. Один бизнес лес, среду нашего обитания, рубит и тем зарабатывает. Другой бизнес, сажая лес, среду нашего обитания восстанавливает и тем зарабатывает. А мы, местное население, собственного бизнеса не имеющее, платим налоги, чтобы государству было чем и того, и другого поддерживать. В итоге – гармония получается.

– Даже если это предприятие зарегистрировано в порядке, установленном 93-м законом Иркутской области, который регулирует деятельность пунктов приёма и отгрузки древесины, здесь всё равно налицо ряд нарушений требований законодательства, – не стал отказываться от предварительного комментария Виталий Молоков. По его словам, в частности, на промплощадке в доступном для обозрения месте отсутствует обязательная информация о юридическом лице, осуществляющем деятельность. Нет контактного телефона руководителя. Нет копии свидетельства о постановке пункта на учёт. Нет номеров ИНН и ИРГЛ. Нет копии приказа о назначении конкретного лица ответственным за учёт древесины, «с которым можно вести диалог о происхождении этой древесины». Нет вообще никакой информации, объяс­няющей – кто, что и на каком основании. Но есть лесопильное оборудование, штабеля брёвен, ждущих распиловки, и готового, но ещё не вывезенного пиломатериала. Поблизости, среди кустов – большая груда отходов лесопиления, сваленных как попало.

Может быть, через час, вместо обе­щанной четверти часа, а может, и через полтора (не засекал), но кто-то, наконец, подъехал. Правда, оказалось, что не директор. И без обе­щанных документов. Владимир Васильевич отрекомендовался начальником участка. К нему от заждавшихся членов общественной комиссии – вопросы наперебой. А от него – всё больше не подтверждённые документально заверения: «Работаем мы официально. Всё в порядке. Всё законно. Кварталы выделены были для этих целей». 

– У нас есть информация о вырубленных полностью 172, 174 и, если память мне не изменяет, 194 и 195-м кварталах, – включилась в разговор Юлия Карельченко, услышав про выделенные под рубку лесные кварталы.

– Видел-видел, – без секунды промедления подхватил мысль Владимир Васильевич. – Это не наша работа. Когда мы вырабатываем, всё чистим, убираем. Всё законно. А что творится вокруг! Вот сегодня смотрели там (неопределённый жест куда-то в сторону) – наделали делов! Я сейчас мимо ехал, там лесонарушение! При­ехали из лесхоза, составляют акт…

Активисты-общественники и приглашённые специалисты намёка не заметили и вместо того чтобы кинуться смотреть, как кто-то где-то на кого-то составляет акт, продолжали задавать вопросы. 

– Мы сами с этим боремся, – убеждает нежданных гостей начальник участка. – Мы дорогу грейдируем. Для кого? Чтобы вот эти воровайки всякие там ездили и давили её? Всё для людей, наоборот, для развития инфраструктуры. Тут же вообще ничего не было. Это всё мы сделали, включая свет.

– Здесь находится пункт приёма и отгрузки древесины, – констатирует очевидный факт Виталий Молоков. – Он зарегистрирован?

Простой и конкретный вопрос помощника прокурора вызвал… не скажу чтобы растерянность, но некоторое замешательство представителя «ИП».

– Э-э… По поводу регистрации… Это надо с директором. У него все документы. Мы с «Отрадным» просто договор заключили… 

Вспомнив, видимо, что садоводческое товарищество является некоммерческим, Владимир Васильевич на всякий случай уточнил: 

– По взаимозачёту столбы им делаем. Дорогу грейдируем. То есть у нас некоммерческие с ними договорённости. Временные. У нас здесь, на месте, нет возможности хранить документы, сами понимаете. Но всё в порядке, всё законно.

Размышления про «Всё в порядке, всё законно» и «Для людей, наоборот» и их вариации начинались при всяком неудобном вопросе от общественников и приглашённых специалистов. 

– Как вы считаете, ваши отходы в противопожарном отношении правильно заскладированы? – показываю Владимиру Васильевичу на гору горбыля и прочего древесного «мусора», наваленную как попало на неопаханной площадке среди кустов. 

– Видите, два станка пришли, – начинает неспешный рассказ начальник участка вместо короткого «да» или «нет». – Эти станки пришли два дня назад для такой цели, чтобы переработать вот эти все отходы. Мы специально их приобрели. Новые… 

– Я спрашиваю не про переработку, про правила пожарной безопас­ности. Необходимые защитные меры, на ваш профессиональный взгляд, вами приняты? 

– У нас в случае чего – стоит бульдозер. Если что гасить – мы всегда можем обкопать. Мы знаем, как это всё горит. И сами тушили, между прочим.

Моя попытка выяснить, сколько примерно кубометров круглых брёвен перепилено на «отрадной» пилораме, завершилась ничем. Вначале Владимир Васильевич вопроса как бы не услышал. Очень легко слышать только то, на что удобнее всего ответить, если вопросы сыплются со всех сторон одновременно. Но я, поймав паузу, повторил свой вопрос.

– Надо разговаривать именно с руководителем, – отвечает.

– Но вы же начальник участка.

Западно-Байкальская прокуратура подтвердила незаконность расположения пилорамы в садоводстве

– У нас таких данных нет. Я и не знаю, сколько. Вот вы обратитесь к директору – у него документально есть, сколько там у него переработки. 

Чтобы начальник участка (читай – начальник пилорамы) не знал, сколько леса он перепилил на доски… Такое представить трудно. Другое дело, что он вполне мог не знать, какая цифра нарисована в официальных документах. Дело в том, что объём официально распиленной древесины не может отличаться от объёма официально приобретённой. А если хоть что-то, хоть маленько приобреталось (или заготавливалось) неофициально, нелегально, «правильную» цифру угадать не получится. 

…Примерно через неделю активисты, эксперты рабочей группы и приглашённые в ту поездку специалисты собрались вновь, чтобы подвести итоги сделанному. Мне поначалу тоже показалось, будто всё идёт не просто как надо, но ещё и в хорошем темпе. Западно-Байкальская прокуратура, пригласив к себе хозяина пилорамы, ознакомилась с документацией, выявила много нарушений, в том числе подтвердив незаконность расположения пилорамы в садоводстве, и уже приняла необходимые, прописанные в законах и зависящие от неё меры для исправления ситуации. Кого надо проинформировала, от кого надо потребовала. Представители других государственных структур тоже не сидели без дела. Всё положенное написано и кому надо отправлено. Всё находится на должном контроле, даже то, чего на месте активисты не заметили. И делается это всё в строгом соответствии с российским законодательством. Осталось подождать ответы и результаты дополнительных проверок.

Любовь Аликина, та самая активистка, которая шум по поводу вырубки леса в пойме речки Каи с февраля поднимает, опять настроение государственным и муниципальным чиновникам испортила. Заявила ни с того ни с сего, что борьба с «чёрными лесорубами», с незаконной вырубкой леса у нас плохо ведётся. 

– Вот мы с вами неделю назад обнаружили пилораму, для которой заготовка леса ведётся в промышленном масштабе. Она в город уже пиловочником выходит и потому подозрения не вызывает. Мы что-то сделали за неделю? Ничего! 

Насчёт «ничего» Любовь Кон­стантиновна, конечно, не права – бумаг-то сколько уж написано! Кто-то из опытных чиновников пробует её просветить, убеждая, что, исходя из предыдущей практики, «Вот такая быстрая реакция – уже хорошо. Коллеги, это уже хороший результат!». Но в том-то и беда, что оперативная реакция на общественную инициативу есть, работа в виде подготовки многих разных документов тоже есть, а вот конкретного результата, увы, всё-таки нет. Пилорама как пилила лес непонятного происхождения, так и пилит его, пока официальные письма и документы разных государственных структур туда-сюда между собой ходят. А спиленное дерево, даже если самый высокий суд докажет, что спилено оно незаконно, назад к пеньку уже не приклеить и снова расти не заставить. 

– Если бы в день выявления со­мнительной вырубки леса в пойме Каи государство приостановило её, там было бы спилено всего 20 деревьев. Сегодня та вырубка остановлена. Но выпилено уже 8 гектаров. 

Собравшиеся прекратили спор. Стали искать законные возможности немедленной приостановки работы пилорамы до завершения необходимых проверок. И выяснилось, что сделать это не так-то просто. Законодательство заточено на то, чтобы не кошмарить бизнес. А природа – она же всё равно когда-нибудь восстановится. Либо сама собой, либо с помощью бизнеса и при финансовой поддержке государства.