Немного из резюме 

– Давай немного определимся по датам. Когда ты вернулся в Иркутск?

– В 2012 году. 

– Ты ведь приехал по какому-то простому поводу – вроде бы восстанавливать документы? 

– Простых поводов не бывает. Но, действительно, приехал восстанавливать. Я потерял все документы – вообще все! Где – трудно сказать, было много приключений, но, по-моему, в метро. У меня их «подрезали» в метро…

– В 12-м. А в «Эйфории» ты в каком году снялся? 

– В 2005-м снимался, в 2006-м фильм вышел…

– А последняя крупная работа в полнометражном мультипликационном проекте? В «Князе Владимире»?

– Ну, что значит – «крупная»? Я после «Князя Владимира» работал на проекте «Бабка Ёжка и другие», у одного из своих любимых режиссёров, покойного Валерия Михайловича Угарова. Там же художником-постановщиком была ещё одна иркутская художница, мультипликатор Марина Лескова. Фильм вышел в прокат, но популярности «Князя Владимира», мягко говоря, не повторил. 

Вообще, надо заметить, период, когда Максим Ушаков пропал из поля зрения публики после «Эйфории» и «Князя Владимира» и до появления в Иркутске, некорректно считать «потерянным». В резюме художника тщательно перечислены его никому не известные работы этого отрезка времени. «Князь» вышел в 2004 году. С 2005 до 2010 года Ушаков работал аниматором в мультфильмах «Королевский подарок», «Полёт», российско-финском проекте «Ролли и Эльф – невероятные приключения», «Как Хома Новый год встречал» и «Супергопер», где режиссёром был всё тот же Иван Вырыпаев. Кроме того, он делал рисованные вставки к художественным фильмам «Кислород» (опять Вырыпаева) и «Реальный папа», где в главной роли снялся Михаил Пореченков. 

Но «Иркутский репортёр» больше интересовала цепь событий и причин, которые привели Ушакова  обратно в Иркутск, далеко от большого кино.

Санкт-Петербург. Мельница для мультипликаторов 

В начале 2011 года Максим Ушаков поступает работать в известную питерскую студию мультипликации «Мельница». Продержался он там всего полгода, когда работал на проекте «Иван-Царевич и Серый волк» – фильме, который также вышел в широкий прокат и стал достаточно популярен наряду с трилогией про трёх богатырей. 

– Они меня даже в титрах не указали – я с ними постоянно ругался. Анимационные школы в Москве и в Питере радикально разные. Создаётся впечатление, что в Питере всё делают назло, наоборот! У них нет ничего – даже художника-постановщика. Я, кстати, спустя год нашёл фильм в Интернете, и он мне понравился. 

«Для меня характерны графика, академический рисунок, я очень строго отношусь к анатомии, а это совершенно беспредметные рисунки. Но мне некоторые вещи нравятся – вот эта энергия, которую ты вкладываешь за короткий промежуток времени: отдельные работы были

Платили мало, денег на жильё не было, и я пристроился работать на студии сторожем. Сторожами и вахтёрами на «Мельнице» работают мультипликаторы. Это трёхэтажная студия, забитая молодёжью (старше меня был только один человек), и там ужасная текучка. Молодёжь приходит, их учат, платят мало, на аниматоров взваливают все обязанности, которые в Москве выполняют помощники, технические работники – такая система в Питере. Я со всеми спорю, объясняю, как надо, и при этом работаю на сдельной оплате. Зато мне каждое утро звонит мой личный жандарм, шпиндиклявка вдвое младше, в функции которой входит строгим голосом спрашивать: «Уже восемь утра, почему вы ещё не на работе?!» И требует ещё, чтобы я делал огромный метраж. А я огромный метр никогда не делал – я делал качественно, и они это признавали. 

Сначала во время ночных дежурств я выпил весь алкоголь в кабинете директора – а у него в шкафу было, наверное, два ящика высококачественного пойла, всяких презентов с фестивалей и конкурсов. Кроме того, я курил сигареты из ящика стола директора. Потом я окончательно обнаглел и стал везде рисовать мух. Было лето, и вдруг случилось очень странная биологически-климатическая патология. Эти мухи завелись на студии, и это были не обычные мухи, а треугольные, со странным узором на крыльях. В основном они сидели в конце коридоров, и я уже подумывал – может, там что-нибудь сдохло? Я перепробовал все ключи, но так и не нашёл труп. Их оказалось огромное количество на стенах, они сидели в геометрическом шахматном порядке, и однажды я просто начал их рисовать на стенах в промежутках между настоящими мухами. По сути, я срисовывал их с натуры. А на стене кабинета у директора висела мишень для дартса. И я нарисовал ему муху там. 

Кстати, когда смотрел фильм, обратил внимание, что все мои сцены в него вошли, а в титрах меня не отметили, хотя в Москве, например, в титрах указывают всех, даже уборщиц. Думаю, может, они мне так отомстили за алкоголь и мух? 

– И всё-таки почему ты ушёл с «Мельницы»?

– Не устраивают взаимоотношения. Не устраивает система работы. Я совершенно не зарабатывал. Я весь в долгах. Я самый последний человек на студии, ощущаю себя полным ничтожеством, целыми днями и ночами сижу на вахте, выдаю им ключи и читаю журналы, какую-то пошлятину, которую оставляет моя сменщица. И при этом у меня репутация скандалиста. И тут меня начинают узнавать, приходить и здороваться. Началось с того, что Лёша, который работал в моём кабинете, посмотрел фильм «Эйфория». Простой парень, занимался прорисовкой, это такая второстепенная работа. Большой ретроград при этом. Мы с ним постоянно спорили. И вот посмотрел он эту «Эйфорию», а там есть сцена, когда герой убивает корову. И рассказывает мне эту сцену – мне!!! И возмущается – зачем, мол, убивают животное, к чему этот натурализм, можно было обойтись. А я не люблю объяснять все эти скрытые смыслы, все эти метафоры и аллегории моего друга Вани Вырыпаева, а тут вот такая ситуация, и парень-то хороший. Пойдём, говорю, покурим. И рассказал ему – вот есть язык, воплощённый в кадрах, вот герой расстаётся со своей прошлой жизнью, а её олицетворяет эта корова, без которой эта жизнь немыслима, и вот он её убивает, он убивает что-то в себе, внутри, а не снаружи корову какую-то… И Лёша даже со мной согласился, первый раз, и говорит, типа, а всё так и есть. И, как назло, через какой-то месяц он снова посмотрел этот фильм и тут уже узнал меня. И меня все начали узнавать: «А вы не тот ли, случайно?» И чуть ли не автографы просить. И все стали приветливы со мной, а я – последний сторож, и понимаю, что я уже столько здесь накосячил, и ещё эти мухи… Это стало последней каплей для меня.

Москва. Полное обнуление

В Москву Максим попал в июне 2011-го, и ехал работать он на конкретный заказ: узнал, что в Москве какие-то люди к этому времени запустили огромный, невероятный проект – одновременно в производстве находилось семь полнометражных мультфильмов, с каким-то совершенно невероятным финансированием. Они пригласили Максима на пробы, оплатили ему гостиницу, а потом состоялась встреча…

– Я думаю, это было какое-то грандиозное отмывание денег, потому что ни об одном законченном мультфильме из этого проекта я с тех пор не слышал. Достаточно сказать, что один из них назывался «Мастер и Маргарита». Это была шляпа изначальная – одному из режиссёров было 23 года, второму – 25. Представляешь, это мальчишки, поклонники стилей манго, аниме (японская школа рисования мультфильмов, манго – их порнографическая разновидность. – Авт.) – и вроде как рисуют «Мастера и Маргариту», проект, который не получился вообще ни у кого из тех, кто за него брался, кроме, пожалуй, Бортко, у которого он тоже не получился! Я пришёл к нему устраиваться, показал пробную сцену, и он мне сказал, что я – непрофессионал, что его мама лучше рисует. Ему кто-то сказал, что раз в три фазы в кадре должно что-то шевелиться. И у него в кадре постоянно что-то шевелится, не останавливаясь, – Максим изображает неестественную патологическую мимику и жестикуляцию. – При этом я спрашиваю – у вас сценарий-то есть? А они отвечают – сценарий только после заключения договора, чтобы не случилось разглашения. А мне нужно задание взять, я же профессионал! Короче говоря, они сняли мне квартиру на Арбате, в которой я прожил полгода, пока весь это проект с грохотом не разлетелся.

– Чем ты занимался после «Мастера и Маргариты» и перед возвращением в Иркутск? 

Сейчас художник-мультипликатор занимается скульптурой по частным заказам. Не очень удачно и доходно – этот памятник Герою-Победителю, заказанный для одного из иркутских райцентров, остался во дворе мастерских после того, как заказчика посадили за хищения

– Я был занят в трёх проектах. Один назывался «Сергий Радонежский», второй – «Пётр и Февронья». Я, кстати, смотрел в Интернете и не нашёл, что эти фильмы вышли. Это было летом 2012-го. Одним из проектов занимался мой друг Юра Кулаков, который делал «Князя Владимира». Юра говорил, что не хочет больше делать ничего похожего, но его попросили, потому что «Князь Владимир» имел резонанс. 

– А третий? 

– Я, вообще-то, работал на нём года четыре, но время от времени. Фильм назывался «Обнуление», и его делали, а скорее всего – делают, до сих пор очень странные люди. Мультипликаторы их называют – «бандиты». На самом деле они не бандиты, они просто непрофессионалы, это несколько дядек, которые занимаются каждый своим бизнесом и однажды решили снять для себя полнометражный фильм, как они в молодости ездили «на севера», там охотились, летали на вертолётах, бухали и развлекались. То, что они непрофессионалы, я понял с первой встречи, когда спросил: «А какой метраж у фильма?» Они замялись и сказали: «Ну, рисуй, сколько получится. Какой нарисуешь – такой и получится». То есть, понимаешь, одну сцену можно нарисовать на полметра, можно на метр, а можно – и на десяточку. А оплата – по метражу. И когда в Москве грянул кризис, все мультипликаторы ходили к ним подкармливаться – там хотя бы регулярно платили. То есть нигде работы нет, а если есть – деньги получишь через месяц. А они работали так: приходишь к ним, берёшь задание, делаешь. Потом они приносят сумку денег и безо всякой бухгалтерии и бюрократии раздают «зарплату», что называется, из кармана в карман. Они сами писали сценарий, окончательного варианта так и не было предоставлено – я четыре года с ними работал, и сценарий всё это время переписывался.

– В Иркутск из Москвы ты уехал, потому что начался кризис, не стало работы в мультипликационных проектах или по каким-то своим причинам?

– Ты знаешь, я думаю, что именно по причинам, зависящим от кризиса в мультпроизводстве. Работы не стало не только у мультипликаторов, но и вообще у всех, у кого работа оставалась – стали плохо и редко платить. У нас, например, очень сильно упали расценки. До кризиса мы получали до ста долларов за нарисованный метр. Во время – около двух тысяч, но уже рублей. И при этом арендодатели жилья, наоборот, подбросили цены: «Ну, что же делать, у нас, у москвичей, кризис, работы нет, денег нету, пусть расплачиваются эти, как их там, приезжие…» Аренда возросла до тысячи «баксов» за «однушку». 

Иркутск. Подвал для скульптора 

– Ты вернулся в Иркутск и – что?..

– Я занялся скульптурой. На Халтурина работают мастерские нашего известного скульптора Евгения Ивановича Скачкова, и в числе прочих там в подвале находится мастерская моего друга Коли Таничева. И, когда я приехал, я сразу зашёл туда. Там же работает мой старый друг Руф Поляков, и я там как-то… остался, прижился. Я остался там из-за Коли – не то чтобы мне там очень нравилось, меня многое там не устраивает, да и самого Колю в последнее время многое не устраивает…

– А чем конкретно занимается эта мастерская?

– Мы делаем памятники по заказам – памятник Победы, памятники героям для мемориалов в различных районах области. Госбюджет выделяет деньги ко Дню Победы, чтобы героям поставили мемориалы, как раньше везде ставили памятники Ленину. В прошлом году поставили памятник в Заларях, с портретным сходством. В этом году, правда, не задалось. Я не хочу рассказывать подробно, потому что всех деталей не знаю, но в общем история звучит так – мэр одного из районов области или глава поселкового поселения, короче, какой-то градоначальник, заказал памятник на главную площадь. Хочу, говорит, чтобы у меня герой стоял. Мы его сделали – трёхметрового роста, не конкретному человеку, это такой Воин-Победитель. А пока делали, этого главу посадили – вроде как за воровство, хищения бюджета, я точно не знаю. В результате денег нам не заплатили, а памятник стоит во дворе мастерских. 

– А в Иркутске какие-то ваши работы можно потрогать руками?

– Ну, например, в Микрохирургии глаза год назад мы установили каменный барельеф Святослава Фёдорова. Но, чтобы его потрогать руками, нужно попасть внутрь… С заказами плохо. Ну, вот сегодня всю ночь отливали из бронзы фигурку для нефтяников. Это сувенир, две фигурки буровиков, весом килограмм двадцать каждая. Потом по ним будут сделаны метровые скульптуры, которые поставят у входа в офис. За три года, что я прожил в Иркутске, я раза три получал зарплату. Тысяч по тридцать…

– Расскажи про выставку.

– Тамара Григорьевна предложила нескольким художникам, не состоящим в Союзе художников, принять участие в выставке. Фамилии я не могу сказать, потому что несколько человек уже «отвалились», и я сейчас занят тем, что пытаюсь не «отвалиться» сам. Дело в том, что я хотел выставить принты своих старых работ, и были люди, которые согласны были сделать эти принты, но, пока я собирался, эти люди уехали на несколько месяцев за границу. И получается, что моя выставка будет представлена целиком из новых работ. Пастелей около десяти штук, они довольно большие. Я никогда не рисовал пастелью и всегда избегал такого размера. Тут есть некая экспрессия, воплощение импульсивной энергии – идея не новая, но эти работы совершенно, вообще беспредметны. Для меня характерны графика, академический рисунок, я очень строго отношусь к анатомии, особенно после работы в мультипликации. А это совершенно беспредметные рисунки. Но мне некоторые вещи нравятся – вот эта энергия, которую ты вкладываешь за короткий промежуток времени: отдельные работы были сделаны не просто за один вечер, но буквально за три минуты.

– Раз уж заговорили про энергию… Обычно художники любят рассуждать, что они питаются энергией дома, родной природы, а тут уж сам Бог велел – тайга, Байкал, бурятские степи, матушка-Ангара… Но я знаю, у тебя, деликатно говоря, собственное особое отношение к Иркутску…

– Да. Честно сказать, что ли? Я в Иркутске постоянно бухаю. Я подозреваю, что дело не во мне. Я в Иркутске плохо себя чувствую. Работы нет. Денег нет. Мне не нравится ритм здешней жизни – он медленный. Что касается анимации или кинематографии, то я могу только присоединиться куда-то и к кому-то. Что-то организовывать – это не в моих силах: кто-то Господь Бог, а кто-то просто архангел. Я могу только профессионально работать. Мне не нравится здесь ни отношение к людям, ни организация работы. Я здесь болею, плохо сплю…

Выставка свободных художников состоится в филиале художественного музея в четверг, 21 мая. Открытие в 16.00.