Неспешно прогуливаясь по центру Иркутска, стоит приглядеться к мемориальным табличками на зданиях, чтобы представить, чем в годы Великой Отечественной войны жил далёкий тыловой город. Здесь, к примеру, родились 12 Героев Советского Союза. 

В первой половине сороковых Иркутский авиационный завод выпускал бомбардировщики, в том числе пикирующий Пе-2 и дальний Ил-4. В те же времена во многих зданиях города размещались эвакуированные предприятия и госпитали, через них, по некоторым данным, прошли более 100 тыс. раненых. О военных адресах Иркутска рассказал заведующий кафедрой мировой истории и международных отношений исторического факультета ИГУ Сергей Кузнецов – главный редактор книги «Иркутяне в Великой Отечественной войне (1941–1945 годы)», представленной общественности 5 мая. 

Свидетелей войны, как людей, так и зданий, с годами становится всё меньше. За семьдесят лет Иркутск изменился, утратив многие символы эпохи. В их числе – завод тяжёлого машиностроения имени Куйбышева, сыгравший важную роль в экономике города и обеспечении фронта во время Великой Отечественной войны. На месте, где когда-то стоял промышленный гигант, – приметы нового времени: современные офисные здания, за которыми скрываются несколько цеховых корпусов из кирпича, стройплощадка, где, судя по табличке на заборе, возводится некий «объект». О Советском Союзе напоминает памятник председательствовавшему в Высшем совете народного хозяйства и Госплане наркому, расположенный в скверике через дорогу, на стрелке улиц Октябрьской Революции и Франк-Каменецкого. Гуляя по современному Иркутску и пытаясь представить город сороковых, следует стартовать именно отсюда. 

– Какой была область накануне Великой Отечественной войны, перед тем, как на оборудовании эвакуированных заводов здесь было развёрнуто промышленное производство?

– Иркутскую область того времени вряд ли можно назвать индустриально развитым регионом: промышленность, в особенности эвакуированные предприятия, была сосредоточена в основном на Урале и отчасти в Западной Сибири. Иркутская область была последним тыловым регионом: Забайкалье и Дальний Восток находились в опасной близости от Маньчжоу-го – марионеточного государства, с территории которого могла, теоретически, перейти в наступление японская армия. Война на два фронта в тот момент была бы для Советского Союза невыносима. Если говорить про область, то её население в тот момент было небольшим (1,286 млн человек. – «СЭ»). Доля горожан невелика – к числу крупных городов помимо Иркутска можно было отнести разве что Черемхово и Усолье-Сибирское, – преобладали сельские жители. Существовали важные для города и области индустриальные центры: Иркутский завод тяжёлого машиностроения имени Куйбышева, авиационный завод, чугунолитейный, – но в масштабах страны они вряд ли были таковыми. 

– Конечно, до известной конференции по развитию производительных сил 1947 года и строительства Ангарского каскада ГЭС ещё было далеко, но всё же почему роль Иркутской области была такой?

– Во-первых, здесь были достаточно ограниченные ресурсы, в том числе энергетические, ведь ни о каких ГЭС тогда  речи ещё не шло, всё работало на центральных электростанциях, ЦЭС. Во-вторых, существовала определённая сложность с кадрами. Рабочих, занятых в промышленности, было не так уж много. Это не способствовало не только развитию Иркутской области, но и активной эвакуации предприятий с запада СССР. К тому же была велика вероятность нападения Японии: если их армия, не дай бог, перейдёт границу и пройдёт Монголию, то назавтра уже будет здесь. Было много других причин, по которым оборудование шло в основном в Новосибирскую и Тюменскую области, Алтайский и частично Красноярский края.

– Рассказывают, что на случай японской агрессии в городе размещали зенитные орудия, стоявшие в том числе в Центральном парке культуры и отдыха. Действительно такое было?

– Да, у нас готовились в случае чего отражать налёты авиации. Не так давно обнаружил в архиве документ, в котором говорится, что суда Байкальской флотилии было приказано перекрасить, как корабли военно-морского флота, в «шаровый» цвет и оборудовать их зенитными пулемётами. Режим светомаскировки в Иркутске вводился, в газетах рассказывали, как заклеивать окна бумагой крест-накрест. 

Партийная печать отреагировала на новую угрозу очень быстро. Если 25 июня 1941 года «Восточно-Сибирская правда» призывала тружеников «превратить предприятия, заводы, фабрики в крепость обороны» в переносном смысле, то уже восемь дней спустя в заметке под тем же заголовком рассказывалось: в каждом здании необходимо создать группу самозащиты местной противовоздушной обороны, в которую «в обязательном порядке должно привлекаться население – женщины в возрасте от 18 до 50 лет и мужчины в возрасте от 16 до 60 лет». 11 июля была перепечатана статья из газеты «На страже», где начальник управления противовоздушной и противохимической обороны центрального совета Осоавиахима СССР полковник Котлинский рассказывал, как сделать простейшее укрытие от фугасных и осколочных авиабомб «в виде специально отрытого глубокого рва, который называют щелью». А 15 июля в городе проходили учения по противовоздушной обороне. На кожевенном заводе имени Марата, к примеру, отрабатывали действия в случае попадания последовательно фугасной и химической бомб. Без накладок не обошлось: химический разведчик забыл провести дегазацию пути отхода для себя, кто-то не закрепил противогаз шнурками или надел его с опозданием. «В целом противохимическое звено действовало умело, – резюмировал журналист «Восточки» Александр Кулешов. – Всё учение было показательным и во многом поучительным для других коллективов». Газета, между тем, продолжала просвещать своих читателей, в течение июля и августа периодически рассказывая о способах светомаскировки и сохранения стёкол от воздействия фугасных бомб, мерах первой помощи пострадавшим при авианалётах. 

– С каких баз японская авиация могла долететь до Иркутска?

– Северный Китай был фактически оккупирован японцами, в той же Маньчжурии были аэродромы. Так что с географической точки зрения проблем никаких. 

То же касалось технической стороны дела: Япония была одной из немногих стран-участниц Второй мировой войны, которые располагали дальними бомбардировщиками, способными преодолеть более 5 тыс. км. Несколько эскадрилий, где они стояли на вооружении, летом 1941 года базировались как раз в северной части Китая. Однако в августе их начали перебрасывать во Французский Индокитай, на Тайвань и в метрополию: Япония, которая в апреле 1941 года подписала с Советским Союзом пакт о нейтралитете, переходила к военным действиям на Тихом океане. Так что угроза для Иркутска осталась потенциальной. 

– Были другие приметы военного времени, которые ощутили иркутяне?

– В первые дни войны был приказ: ламповые радиоприёмники у населения изъять. Их забирали и складировали в здании третьего почтового отделения. Собрали не так уж много. Резон был: здесь прекрасно ловили станции Маньчжоу-го, вещавшие в том числе и  на русском языке посредством мощных передатчиков. Служба радиоразведки, которая их прослушивала, работала как раз в Иркутской и Читинской областях. 

– О чём вещали «вражеские голоса»? 

– Они, конечно, работали не столько на Советский Союз, сколько на русскоязычное население Маньчжурии. Рассказывали о том, как они несут цивилизацию китайскому народу, о том, как хорошо стало жить в Китае при японцах и какую социальную политику они ведут. 

Если в здании на углу Богдана Хмельницкого и Карла Маркса враждебную пропаганду посадили под замок, то за полквартала до него, в доме, где сейчас находится отдел сибирского искусства областного художественного музея, работали над повышением патриотического духа в тылу. Здесь размещалась Иркутская мастерская агитокон ТАСС, которую до 1943 года возглавлял Давид Штеренберг – легендарный живописец, ещё до Первой мировой учившийся во французской Национальной высшей школе изящных искусств и выставлявшийся в Парижском салоне. За годы существования она выпустила 126 номеров агитокон, в каждом из которых было по шесть плакатов. Яркие образы храбрых советских бойцов и трусоватых нацистских горе-вояк в её стенах создавали известные и примечательные художники: Александра Мадиссон, Владимир Томиловский, Дагмара Калачикова, Николай Шабалин, Григорий Раков, Александр Крылов, Анвар Закиров, Степан Развозжаев, Леонида Залётов. Но Карла Маркса, 22 – это лишь один из тех «военных» адресов, коими полон центр Иркутска. Идя по улице в сторону Ленина, никак не пропустишь здание Байкальского государственного университета экономики и права, где в бытность его финансово-экономическим институтом располагался госпиталь. Стоит свернуть направо и пройти полтора квартала, чтобы заметить табличку на фасаде Иркутского авиационного техникума, гласящую, что в годы войны здесь был патронный завод. 

Пожалуй, это одно из немногих предприятий в городе, которое напрямую подчинялось наркомату вооружения СССР, – рассказывает Сергей Ильич. – На нём производили винтовочный патрон 7,62х54 мм, который был основным типом стрелковых боеприпасов во время войны – им стреляли трёхлинейные винтовки, пулемёты Дегтярёва и Максима. Для того чтобы наладить его выпуск, в Иркутск эвакуировали Ворошиловградский патронный завод. Есть сведения, что и с других патронных предприятий кое-какое оборудование сюда привезли. Чтобы его разместить, приспособили  помещения в авиационном техникуме, постройки во дворе третьего корпуса Иркутского государственного университета и кое-что  в городских предместьях. Производство патрона – штука сложная, там около двухсот операций, требующих точного соблюдения технологии и, соответственно, высокой квалификации рабочих. Конечно, организация производства шла с большими трудностями. Читал множество документов об этом – постоянно пикировались вокруг завода, критиковали его, потому что процент брака был высок. Уму непостижимо, но предприятие открыли очень быстро: уже в ноябре 1941 года были выпущены первые патроны. И они производились миллионами. 

– Какие ещё заводы были эвакуированы?

– В общей сложности в Иркутской области разместили 22 предприятия и 10 трестов и сырьевых баз. Из крупных оборудование Московского авиационного завода было перемещено, его разместили на Иркутском авиазаводе и в ремесленном училище № 2 в предместье Марата. Мощности Старокраматорского и Новокраматорского машиностроительных заводов влились в завод имени Куйбышева. Были и другие предприятия, на которых не делали вооружение, но они работали на фронт. Например, Иркутская швейная фабрика и швейные фабрики в Тельме и Черемхове производили обмундирование. На нужды армии работала Иркутская обувная фабрика, а на макаронной фабрике, куда привезли оборудование из Ленинграда и Одессы, делали сухие пайки. 

– Если говорить о гуманитарной составляющей тыла, то много ли в Иркутске было госпиталей и где они размещались?

– В школах №№ 9, 10, 11, 12, 13, 15, 21, 22, 24, 30. В семнадцатой школе, где я учился, – её построили в 1940 году, год она проработала, а затем её передали под госпиталь. Госпитали были специализированными, и тот, который в ней находился, специализировался на протезировании. Раненые, которым делали ампутации, проходили в ней реабилитацию. Само собой, под госпитали были приспособлены факультетские клиники Иркутского государственного медицинского института, ныне университета. Они также размещались в областной больнице, на курорте «Ангара», в гостинице «Сибирь», управлении геологоразведки, зданиях сельскохозяйственного и финансово-экономических институтов, Дворце культуры имени Куйбышева, Доме кузнеца. Мобилизационные планы есть у каждого государства, и СССР тоже готовился к войне. Так что госпитали были развёрнуты на тех площадках, которые изначально были для них предназначены. Школы, например, строились с таким расчётом: широкий коридор, классы, из которых достаточно вынести парты и внести койки, чтобы они играли роль палаты. Даже вагоны поездов в то время конструировались так, чтобы их можно было переоборудовать в санитарные. А при размещении госпиталей в Иркутске учитывалось ещё и то, что здесь были фельдшерское училище и мединститут, старая медицинская школа, так что в смысле кадров проблем никаких не было. Скажем, многие профессора и преподаватели института пошли работать в госпитали. 

– Интересно, что стало с учениками тех школ, где разместили госпитали?

– Знаете дом напротив семнадцатой школы, через дорогу от Иркутского почтамта? Туда и перевели школы. Я учился в конце шестидесятых, тогда ещё работали учителя, заставшие войну. Они рассказывали, что в том доме разместили классы, а дети учились в две-три смены. С остальными школами, судя по всему, поступили точно так же. 

– К слову о школе № 17 и госпитале № 1837, специализировавшемся на протезировании. Существует довольно любопытный документ – постановление бюро Иркутского обкома ВКП(б) от 23 октября 1944 года, где сказано о том, что из 9296 инвалидов войны в регионе трудоустроены лишь 6877 человек, план по их кооперированию не выполняется, «многие инвалиды второй-третьей групп не работают, что порождает спекуляцию и разложение среди них». Насколько серьёзной была эта проблема после войны?

– Тема эта, надо сказать, в обществе непопулярна: как-то стремились не показывать увечных людей, скрывать их. Но я помню конец шестидесятых – начало семидесятых, когда многие инвалиды военных лет ещё были живы. Часть из них, говоря современным языком, бомжевала: собирались на вокзале, кто-то, лишённый ног, приезжал на самодельных тележках с подшипниками вместо колёс. Попрошайничали, выпивали, дрались, то есть официально несли определённый элемент социальной нестабильности. Их старались как-то успокоить, обуздать – я читал доклады НКВД о мерах по трудоустройству инвалидов. Для тех, кому работу найти не удавалось, существовали интернаты, но многие не хотели там жить среди таких же увечных. И потом, после фронта люди адаптировались к мирной жизни достаточно трудно: несмотря на армейскую строгость, там была определённая вольница, а тут надо держаться в должных рамках. Был и житейский аспект, далеко не самый приятный: кому-то некуда было возвращаться, где-то родные не принимали вернувшихся с фронта инвалидов. Это только в кино молодая жена встречает раненого героя с распростёртыми объятиями, а в реальной жизни она понимает, что увечный муж – это крест для неё на всю жизнь. К сожалению, большинство таких историй были трагичными, в корне отличавшимися от пропагандистской героики. Так что проблема с инвалидами была достаточно серьёзной.

– Сейчас о тех временах напоминает немногое. Сильно ли изменился центр Иркутска по сравнению с военными годами?

– Скажем, до 1945 года у нас в городе практически нигде не было асфальта. Это трудно представить, но были торцевые мостовые, а я ещё застал те времена, когда улицы Степана Разина, Партизанская и Маяковского (там, где она поднимается от вокзала) были выложены крупным булыжником. Первый асфальт положили на Карла Маркса, причём работали там японские пленные, которые использовали трофейный каток, привезённый из Маньчжурии. Нельзя сказать, что только они строили дома сразу после войны, но их участие было ощутимым: в Иркутске работали до 15 тысяч японцев. Скажем, здания на углу Ленина и Горького возвели они, так же как и больницу № 3 на Центральном рынке. Так же как и многие здания на улице Горького (Тверской) в Москве начиная от Манежной площади и до Белорусского вокзала застраивали немецкие военнопленные. В Иркутске, надо сказать, массово жильё до войны практически не строили, строительство развернули уже позже. 

[dme:igall/]