Одному Богу известно, какого труда матери стоит произносить эти слова: «Год назад у нас умер ребёнок. Сороковиков Родион, ему было 9 лет. Был нормальным, весёлым ребёнком. Учился в третьем классе, занимался плаванием. Особых проблем со здоровьем не было».

Отсчёт последних часов жизни мальчика начался 5 апреля, в субботу. Родион сходил в школу, в этот день по расписанию было всего два урока. Дома ребёнок пожаловался родителям на плохое самочувствие: началась рвота, беспокоили боли в животе. К вечеру незначительно поднялась температура.
«Я давала ему противовирусные, противорвотные препараты, поила водой. Когда температура спала, Родион почувствовал себя лучше, даже попросил кушать, я сварила ему кашу, он поел и лёг спать. Ночью его несколько раз вырвало, поэтому в воскресенье утром мы на своей машине поехали в Ивано-Матрёнинскую больницу. Там пробыли очень долго. У него взяли анализы, его осмотрел хирург, провели УЗИ. У Родиона выявили кишечную инфекцию и отправили в областную инфекционную клинику. Я спросила, не могут ли нас оставить в Ивано-Матрёнинской больнице, но мне ответили, что у них нет инфекционного отделения (хотя потом я узнала, что такое отделение всё-таки есть). Мы заехали домой, собрали вещи для больницы и к вечеру были в стационаре.

Врач в приёмном покое осмотрел Родиона, сказал, что, действительно, надо ложиться, но мест в детском отделении нет. Скорее всего, положат в коридоре. Потом врачи по­думали и решили отправить его во взрослое отделение. Я спрашивала про платные палаты, ответили, что все они заняты. У врачей я просила разрешения лечь вместе с ребёнком. Мне отказали: сказали, в инфекционном отделении не положено, да и ребёнок уже не маленький, вполне может лежать самостоятельно. Даже не разрешили довести сына до палаты. На входе в отделение медсестра забрала у меня сумку с вещами, дальше порога меня не пустили…» – на несколько секунд Татьяна замолкает, потом быстро берёт себя в руки и продолжает рассказ.

«Вечером мы созвонились. Сын сказал, что ставили капельницу. В понедельник утром он сообщил, что взяли анализы, сделали кардиограмму. У меня не было подозрений, что ребёнком не занимались или лечили его плохо. К часам посещения больных я отпросилась с работы, сварила бульона, киселя. На этот раз в палату меня пустили. В понедельник мужчин, с которыми он лежал в палате, выписали, он остался вдвоём с мальчиком Женей лет 15.

Родион пожаловался, что рвота не проходит. Зашла медсестра, я у неё спросила, почему не удаётся справиться с рвотой. Она сказала, это из-за того, что Родион мало пьёт. На столе в палате стоял порошок, который ребёнок сам должен был разводить и пить. Я поговорила с сыном, попросила, чтобы пил лекарства. Напоила его домашним бульоном. Через некоторое время снова зашла медсестра и спросила, не собираюсь ли уходить. Я попросила её разрешить побыть с Родей ещё немного. Мы измерили температуру, на градуснике было 37. Сын неважно себя чувствовал, но при этом разговаривал со мной, ходил. Мы ещё поболтали с ним, и я уехала». Это были последние минуты, которые мать провела с сыном.

«На следующий день, во вторник, с восьми утра я начала звонить сыну. Он не брал трубку. В девять у меня началась паника, на сайте больницы я нашла телефон и стала звонить в отделение. Телефон не работал. Только к десяти часам мне удалось дозвониться до заведующей отделением. Она сказала, что утром ребёнку стало плохо, сейчас он в реанимации. Несколько часов прошло, как наш сын был в реанимации, но нам, родителям, об этом даже не сообщили!

Когда мы с мужем примчались в больницу, врач реанимации сказала нам, что всё очень плохо. Утром в палате Родион потерял сознание. Позже мы узнали, что лежащим на полу в коридоре его нашёл Женя. Сосед по палате проснулся от звонков мамы на телефон Родиона. Неизвестно, сколько сын пролежал без сознания. Но и когда его нашли, не стали откачивать на месте, а зачем-то понесли в реанимацию – через три отделения, по лестницам, это очень далеко… Ещё пять минут потребовалось медикам, чтобы «завести» сердце. Но было уже поздно, мозг слишком много времени был без кислорода. Начались необратимые процессы. Вечером наш сын скончался».

Неожиданностью для родителей стал диагноз, который, по мнению врачей, стал причиной смерти ребёнка. В справке о смерти указано, что мальчик умер от болезни сердца. В ответ на обращение мамы к министру здравоохранения области региона пришло официальное письмо. В нём сообщается, что минздрав провёл внеплановую проверку больниц, в которых лечили Родиона. «В результате проверки установлено, что непосредственной причиной смерти ребёнка является острая сердечная недостаточность как осложнение острого диффузного экссудативного миоперикардита, который имел атипичное течение…

В связи с отсутствием явных симптомов сердечной недостаточности диагностика данного заболевания представляла трудности для специалистов. К сожалению, данное заболевание при массивном поражении миокарда в 25–40% случаев протекает неблагоприятно даже при своевременной диагностике», – дословно говорится в документе. Одним словом, никто не виноват. Ребёнка убила таинственная болезнь, которая протекала бессимптомно, и распознать её было невозможно. При этом кардиограммы, сделанные Родиону незадолго до смерти, не выявили никаких патологий.

Не с первого раза, но родителям удалось добиться возбуждения уголовного дела. Сороковиковы решили, что иркутские врачи вряд ли смогут беспристрастно оценить ситуацию, поэтому судебно-медицинскую экспертизу доверили специалистам из Красноярска.

По оценке экспертов, Родиона Сороковикова с самого поступления в больницу лечили неверно: не назначили необходимые анализы, не выписали препараты, которые требовались, а действие тех, которые прописали, не отслеживали (не измеряли, насколько сильно ребёнок теряет в весе, не следили за давлением и частотой сердцебиения).

Несмотря на то что положительной динамики в лечении не было, рвота продолжалась, врачи никак не корректировали тактику терапии. Кроме того, в экспертизе говорится о том, что лечение ребёнка во взрослом стационаре было возможно только в крайнем случае, да и то при условии обязательного наблюдения педиатра, поскольку кишечные инфекции у детей и у взрослых развиваются по-разному. Да и тот самый порошок, который должен был разводить и пить Родион, оказывается, противопоказан, если у пациента частая рвота.

«На всех этапах оказания медицинской помощи Сороковикову Р.Д., вплоть до развития клинической смерти (когда больного обнаружила медицинская сестра на полу без сознания), имела место недооценка тяжести состояния ребёнка. Лекарственная терапия с момента поступления в стационар до момента остановки сердца не соответствовала тяжести состояния, диагнозу и стандартам лечения острой кишечной инфекции…» – отмечается в заключении. На вопрос, стали ли действия или бездействия врачей ОГБУЗ «Иркутская областная инфекционная клиническая больница» причиной смерти Родиона Сороковикова, эксперты ответили положительно. Изучив медицинские документы, специалисты пришли к выводу, что, когда Родион поступил в больницу, у него не было сердечного заболевания. Осложнение на сердце возникло из-за нагрузки от инфекции. Токсины стали распространяться по телу, организм терял воду и электролиты и не мог восполнить этот дефицит.

По оценке экспертов, Родиона Сороковикова с самого поступления
в больницу лечили неверно:
не назначили необходимые анализы,
не выписали препараты, которые требовались,
а действие тех, которые прописали,
не отслеживали

В уголовном деле фигурирует одна обвиняемая – лечащий врач Родиона Сороковикова Марина Антонова. Несколько месяцев назад она родила ребёнка, сейчас находится в декретном отпуске. Так что спросить с женщины с грудным ребёнком на руках вряд ли удастся по всей строгости закона. Наказание по ст. 109, ч. 2 (причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения своих профессиональных обязанностей) предусматривает максимально три года заключения либо принудительных работ с лишением права заниматься врачебной деятельностью на такой же срок. Женщине грозит максимум год условно.

Мама Родиона настаивает: отвечать за смерть её ребёнка должно и руководство больницы – заведующая отделением, где лечили Родиона, и главный врач. Основная причина трагедии в организации работы. Даже если ребёнка положили во взрослое отделение, нужно, чтобы в лечении принимал участие педиатр. Татьяна считает, что на второй день госпитализации, в понедельник, когда многих больных выписали, Родиона вполне могли перевести в детское отделение. Но этого не произошло. Ещё один серьёзный просчёт медики совершили, когда ребёнок упал без сознания. Вместо того чтобы, не теряя драгоценных минут, самим провести реанимационные мероприятия, мальчика понесли в другое отделение.
«В нашем деле много нестыковок. Так и не удалось выяснить, кто первым обнаружил Родиона лежащим на полу. Кроме того, красноярские эксперты не смогли назвать конкретную бактерию, которая стала причиной болезни и смерти, поскольку больница не представила биологический материал для исследования, – рассказывает мама Родиона. – На следствии медсёстры говорили, что я сама не захотела ложиться в стационар с ребёнком, якобы мне не с кем было оставить младшую дочь. Хотя это было не так».

«За весь год от врачей больницы не было никаких попыток связаться с нами, объясниться. От себя лично соболезнования нам выразил адвокат. Он выступил посредником между учреждением и нами. Он предложил в качестве компенсации ущерба 300 тысяч рублей. 100 тысяч – профессиональная страховка врача и 200 якобы даёт больница. Разве можно в 300 тысяч рублей оценить жизнь ребёнка… – Татьяна снова умолкает. – Преступление не должно остаться без наказания. У нас растёт младшая дочь. За неё страшно».

Сейчас дело находится на рассмотрении в Свердловском районном суде города Иркутска. Очередное заседание назначено на 28 апреля.

Тем временем министр здравоохранения Николай Корнилов сообщил, что в Иркутской областной инфекционной клинической больнице будет проведена ещё одна проверка. На время проверки главный врач учреждения Владимир Хабудаев отстранён от занимаемой должности.