Порой художественные полотна, как раскрытая книга, рассказывают о своих создателях больше, чем самые подробные биографические статьи и заметки. Так, сотни работ иркутского портретиста Галины Новиковой более чем красноречиво говорят о её характере, отношении к миру и, главное, к людям, которые были предметом её интереса на протяжении всего творческого пути. Однако человеческое сознание устроено так, что хочется не только понять сущность творца, но и узнать, как он жил. И здесь зрительного образа недостаточно – требуется нужное слово. Найти его смогут только близкие люди. «Сибирский энергетик» пригласил погулять по Иркутску маршрутом Галины Новиковой её по­другу, искусствоведа Иркутского областного художественного музея Тамару Драницу.

Из учеников – в учителя

«Галина Новикова – это весь Иркутск», – первое, и, наверное, главное, с чего начинает рассказ собеседница «СЭ». Однако маршрут свой мы решаем ограничить наиболее значимыми, ключевыми местами Иркутска в био­графии художницы. И одно из первых на нашем пути – Иркутское художественное училище.

– Ещё с подросткового возраста Галя начала заниматься понемногу скульп­турой, рисунком. Если кто-то бывал у неё дома, то непременно видел там совершенно чудный, выполненный в 9 классе из пластилина и покрытый бронзовой краской портрет Горького. И вот однажды мама Шура решилась и взяла дочь за руку, привела в училище. Но – на полгода позже набора. Тем не менее, Галю сразу же к себе взял Аркадий Вычугжанин, классик нашего искусства, впоследствии – один из её любимых учителей. Вторым был Георгий Леви, гениальнейший советский график. Дипломная работа у Гали, кстати, тоже была графическая, хоть и влияние Аркадия Вычугжанина в целом пересилило в будущем. Однако графику она не оставляла на протяжении всей жизни.

А позже, по окончании училища, начался самостоятельный творческий путь, значительная часть которого – 16 лет – была педагогической практикой в училище. Среди последователей и учеников Галины Новиковой – Алла Цыбикова, Валерий Мошкин, Сергей Коренев, Светлана Гаращук, Николай Башарин.

– Как преподаватель училища она без остатка отдавала себя, постоянно была со студентами. Это – преемственная черта, которой она научилась у своих учителей. Тогда ещё здесь сохранялась глубокая связь, преемственность не только разных творческих поколений, но и разных видов творческой деятельности. Так, Галин первый муж – известный в Иркутске музыкант и композитор, бывший завкафедрой фольклора в Ленинградской консерватории Слава Павлов. В то время, когда Галя преподавала на художественном отделении училища, Слава – на музыкальном. Она сделала около 20 портретов своего первого мужа. Слава про это говорил: «У Бетховена не было столько портретов, сколько есть у меня». Через Славу Павлова отношения с музыкантами были у Гали особые; и территория творческая у них была одна, общая. На музыкальном отделении им было выделено помещение – творческая мастерская на двоих, где всегда стоял концертный рояль и Галин мольберт. И такой круговорот людей всегда был на этой творческой площадке – музыканты, художники, актёры, писатели… Это ли не творческий союз? Синтез совершенно разных видов творчества, союз творческих личностей развивался и креп как никогда. Для художника, тем более такого, как Галя, работающего в серьёзном жанре – портрет, это было очень важно.

Живописные ирония, сатира и восхищение

– Если судить по автопортретам, то Галину Новикову можно представить как человека экстравагантного, но прямолинейного, и, пожалуй, очень сложного, неоднозначного. При этом большинство портретов говорит об определённом гуманизме автора. А какими были на самом деле контакты художника со своими героями?

– На самом деле Галя была очень нежным, ранимым человеком, но в нужное время, когда того требовала работа, «покрывалась» бронёй. Она была не чета многим современным портретистам, к услугам которых, если не успели что-то разглядеть в человеке, все­гда есть фотография. У Гали сеансы в мастерской длились несколько дней. А перед этим были самые опасные для неё периоды – периоды узнавания, общения со своим героем. Гале надо было почувствовать: «А, вот оно – явление, достойное кисти! Вот он, человек! Чем-то он мне нужен, чем-то выделяется из прочих…»

И вот такие человеческие контакты просто Галю убивали, выматывали её, забирали всю энергию. Кроме того, времечко тогда было «золотое» – творческая богема и в Иркутске, и в Москве, по всей России была очень пьющая. Это ни для кого не секрет. Но только после таких контактов на портрете получался человек. А портретов у неё сотни, если не больше. И это только живописные, я не считаю сейчас графических работ.

При этом ей интересна была любая личность – учёные, геологи, деятели искусства, культуры, простые люди – таких тоже было много на её портретах. К Гале часто приезжали обыкновенные деревенские жители. А за время, пока жила на Байкале, она написала весь Порт Байкал – старых капитанов, егерей, соседских стариков. Местные жители на Байкале Галю уважали, ведь она была очень отзывчива – могла выслушать каждую бабку с её житейскими проблемами. При этом Галя была образованной;  нередко её заставали дома – сидит и обложится книгами. Когда мы разбирали её вещи после смерти, каких только книг не нашли – Эйнштейна, Макса Борна, Нильса Бора. Она постоянно была в литературе – делала графические портреты своих любимых Пушкина, Гоголя. Помню ещё один Галин творческий вымысел, также исполненный в графике. После громкого происшествия в Эрмитаже, когда некий сумасшедший облил кислотой картину «Даная», пытаясь её уничтожить, Галя написала портрет Рембранта, который смотрит из-за кулисы на свою работу – уже пустую постель, где раньше лежала древнегреческая героиня. 

Героев для своих работ Галя не обязательно выбирала сама. Марк Сергеев, скажем, приходил в мастерскую и приводил с собой писателя Заславского из Воронежа. Гале модель сразу нравилась, завязывался контакт, и сейчас замечательный портрет воронежского писателя есть в нашем музее. Так же случайно получилось с портретом известного советского актёра Михаила Ульянова. «Куда бы мне пойти?..» – сказал он, оказавшись на съёмках в Иркутске, и в итоге оказался в мастерской у Гали. И таких людей множество…

– Были те, кому не нравились их портреты, те, кого уязвлял такой психологический подход в живописи?

– Мало ли что. Вот Веласкес написал портрет Папы Льва Х, который его сразу же спрятал в Ватикане, подальше от греха. А что он мог сказать? Ведь это гениальная работа, и то, что он изо­бразил, было правдой.

Даже если кто-то замечал, что художник копнул глубоко, он всё равно должен признать за ним право правдиво изображать действительность. А Галя была очень правдива по отношению к себе и к другим людям. Некоторые действительно даже опасались попасть под Галину кисть, потому что она была очень беспощадным, острым  психологом. И портреты у неё получались чрезвычайно острыми, появлялся и иронический, сатирический подтекст, ино­гда – восторженный, с поклонением, как портрет Ульянова. Пожалуй, только с меня, как замечают многие, она не делала мегеру, когда писала портреты. Всего с меня она сделала примерно пять живописных и несколько графических работ.

– Между тем у Новиковой много и автопортретов, прекрасные пейзажи…

– У Гали особое отношение к природе. Ей постепенно открылся Байкал. Она стала замечательным пейзажистом, потому что была неимоверной труженицей, не привыкшей жить аккуратно и легко, на потребу заказчикам. Когда мы приезжали на Байкал, мы часто уходили от Порта Байкал на 80-й километр железной дороги до одного чудес­ного распадка – падь Щёлка. Там ко­гда-то стояла целая деревня, построенная в европейско-готическом стиле, а потом брошенная жителями. Баньки, амбары, летники, дома с двух-трёхметровыми потолками, стрельчатые окна, и всё это так удачно расположено в ландшафте. Галя, хоть и была портретистом, впервые поняла, что всё это может исчезнуть с лица земли. «Я писала портреты домов», – говорила она. Один из них – «Портрет старого дома» – самая главная работа из этой серии, сейчас находится в коллекции у семьи Валентина Распутина. Сохранить эти уникальные памятники пыталась Галя не только на полотнах. Она обращалась к чиновникам, в обком партии, настаивая на реконструкции домов. Увы, никто не отреагировал – кроме портретов Новиковой сегодня мало что осталось от той деревни.

А писать себя – это вообще благодатная почва, особенно когда рядом вдруг не оказалось модели. На полотнах она представала то в образе наяды, то в образе неприступной женщины, то в момент творчества. Один из последних, очень пронзительный, будет представлен этим летом на выставке в честь Галиного 75-летия. Называется «Тайное крещение» – на фоне ночного окна с горящей в руках свечой. Написан он в районе Порта Байкал, в  пади Щёлка. Есть автопортрет в красном, в котором угадываются и сюрреалисты, и кубофутуристы. Мне кажется, она могла бы стать лидером этого направления, но Галя была реалистом.

«В мастерской люди впадали в совершенное безмолвство»

«В Доме актера собиралась литературная богема и художники.
Теперь весь творческий богемный облик его куда-то исчез»

Привычным маршрутом Галины Новиковой мы продвигаемся в мастерские Союза художников на Российской, в дом рядом с бывшей библиотекой им. Молчанова-Сибирского. Художники занимали, как правило, верхние этажи дома – мансарды, соединённые между собой. Получалось, что дверь из одной мастерской вела в другую и т.д. В этих сообщающихся сосудах и работали художники, постоянно встречались, заглядывали друг к другу, принимали гостей. Мастерская Галины Новиковой прилегала к торцу дома, занимала сравнительно небольшое пространство, и, возможно, от этого атмосфера здесь была камерной, как вспоминают очевидцы. По ярким красным стенам развешаны были самые причудливые маски, черепа рогатых животных, которые то ли привносили готические ноты, то ли придавали сходство с кочевой монгольской юртой. Сегодня мастерскую занимает ученица Галины – Яна Лисицына. А в мастерской хранится одна из работ Новиковой. 

– Лет 20 она трудилась на Российской, а когда позже ей предложили расшириться – перейти в большую мастерскую на Подаптечную, 4 (сейчас официально принадлежит скульптору Даши Намдакову) – Галя очень жалела, что покинула свою прежнюю оби­тель. В этих мастерских на Российской перебывали в свое время Виталий Рогаль, Евтихий Конев, Николай Житков. Тут и Галя написала лучшие портреты. Это была совершенно не­обычная мастерская – много антиквариата, всяких диковинных вещичек. Сначала Галя писала с них натюрморты, эдакие прекрасные портреты антиквариата, раковин, засохших грибов, японских подарков от каких-то гостей… 

– Доступ в мастерскую Новиковой был открыт для обывателей? Или это была святая святых, куда доводилось попадать только избранным?

– Там всегда было движение, все­гда, как на исповедь, шли люди. Иногда на двери она вешала объявление: «Я на Байкале», а сама оставалась в мастерской, чтобы поработать в тишине.

И вы знаете, не столько ей это общение с людьми требовалось, сколько самим людям. Время тогда было такое лихое (1970–1980 годы) – кто-то боялся контактов, боялся расслабиться, а ко­гда приходил к Гале, то, невзирая на «прослушки» (тогда они стояли у всех обитателей мансардного этажа), разговоры шли самые откровенные. И люди за это время преображались. Именно там, у Новиковой, я впервые узнала натуру Марка Сергеева, там он предстал как очень яркая личность, хоть изначально казался сдержанным, официальным человеком. К Гале приходили даже художники старшего поколения, потому что она обладала редкой душевной отзывчивостью и пониманием.

Хоть и располагали обстоятельства того времени, она не стала зашоренным человеком и всегда проявляла себя независимой женщиной, настоящим диссидентом. Молчалинская умеренность и аккуратность ей были вообще несвойственны, она спокойно могла сказать что-то «неправильное», критиковала, если была не согласна. Конечно, за это её далеко не все одобряли. Но когда кто-то приезжал в Иркутск – почётные гости или люди из-за рубежа, скажем, из ФРГ или из Штатов, то приводили такого именитого гостя, естественно, к Гале. Просто все понимали: нельзя падать лицом в грязь, надо показать, что страна передовая, прогрессивная. И люди, оказавшись в её мастерской, впадали в безмолвство: такой силы таланта, такой свободы, человеческого обаяния, независимости, пожалуй, не было и на Западе.

После подобных визитов Гале по­стоянно присылали телеграммы, письма с благодарностью, а то и возвращались вновь. Я помню один сюжет: из Германии приехала группа художников. Конечно же, погуляли лучше некуда: немцы не уступают в этом русским. В итоге один из них, такой рыжий мюнхенец, не помню, как точно звали, сказал: «Галина, я к тебе приеду в гости ровно через год». Проходит год, стук в дверь – без десяти двенадцать на пороге у Гали появляется то ли Ганс, то ли Фритц. Вот так безотказно действует её творчество.

– Впечатливший художницу Михаил Ульянов – его портрет тоже написан в мастерской?

– В Иркутске с участием Михаила Ульянова снимался фильм «Февральский ветер» – очень любопытная картина, где Ульянов играет конвоира, сопровождающего ссыльных на Сахалин. И так Ульянов ходил по Иркутску, как это называется, в роли: сапоги, форма конвоира, весь заросший, с щетиной. Если честно, несколько уголовный вид. И в один из свободных от съёмок дней в таком образе его приводят в гости в мастерские на Российской. Тогда это было нормальным явлением в творческой среде – приезжая в Иркутск на гастроли, актёры всегда ходили в музей и, в отличие от нынешних залётных мастеров, приходили в мастерские к художникам. У Гали кроме Ульянова в гостях были и Олег Табаков, и Бэлла Ахмадулина, здесь же она писала Виталия Вегнера.

Поэтому естественно, что и Ульянов оказался у Гали. Он ей сразу очень по­нравился. И буквально за несколько сеансов был написан портрет – художница «вывела» его из уголовной роли, оставив из внешнего  облика только щетину. Потом Ульянов приезжал к Гале на Байкал, долго шла между ними переписка, и всегда он интересовался Галиной судьбой, потому что Галя относилась к той редкой категории людей, которые работали не ради денег, а ради искусства. А такие постепенно исчезали. Конечно, нередко это случалось из-за того, что они прикладывались к алкоголю. Об этом пытался предостеречь Галю и Ульянов.

Удобные для творчества времена

Мастерская Галины Новиковой прилегала к торцу дома, занимала сравнительно небольшое помещение,
отчего атмосфера здесь была камерной

– А проблемы с властями? Насколько мне известно, Галина Новикова долгое время была невыездной…

– Конечно, она считалась «неудобным» человеком, но, во всяком случае, власти её уважали. Ведь наши первые секретари обкома тоже совершенно особые люди, прошедшие фронт, разруху. Хоть они и следовали внешним директивам партии, но были очень чутки к потребностям художников. К примеру, государство предоставляло художественные мастерские, поддерживало художников через соцзаказы, скажем, оформление фасада или внутренних стен какого-нибудь здания. 

И вообще, вы знаете, значительная часть нашей музейной коллекции – тысячи экспонатов, выполненных иркутскими художниками – закуплена как раз на средства тех самых партийных функционеров. 

Прогуливаясь по городу, мы выходим на улицу Карла Маркса. Здесь притаился немного поодаль от дороги Дом актёров – некогда место встречи, которое, как в одном известном фильме, изменить было нельзя: сюда тянулись таланты, богема, личности интересные и просто интересующиеся. На церемонии открытия этого здания после ремонта, кстати, присутствовал и первый секретарь обкома партии Николай Банников. Сегодня Дом актёров, хоть до сих пор и остаётся красивым деревянным зданием со своей особой аурой, но уже старенький, обветшалый и словно бы забытый современным поколением. Когда-то здесь висела картина Гали, вспоминает её подруга Тамара Драница. С ней мы заходим в дом и начинаем поиски.

– Вот она. А раньше находилась в другом зале, – показывает Тамара Григорьевна. На стене – натюрморт: раскрытые фолианты, зажжённая свеча и брошенное, возможно, в минуты творческих мук, незримым автором перо. Вспоминая работу художницы, её по­друга отмечает: Галина не всегда подписывалась известной всем фамилией. Иногда появляется и другой автограф – «Ф. Г». Дело в том, что воспитал Галину отчим, но иногда она использовала фамилию своего родного отца – Филон.

– Здесь, в Доме актёра, постоянно устраивались творческие вечера, выставки, люди обменивались идеями, мыслями… Я помню директора Дома актёров Геннадия Карбанова, уважаемого, любимого мной актёра Борю Деркача, Тамару Панасюк, Тятю – так мы все звали ныне покойного актёра драмтеатра Виктора Егунова. Была и литературная богема, и, естественно, наши художники. Теперь это немного заглохло, и весь творческий богемный облик Дома актера куда-то исчез.

По самой прямой иркутской улице Карла Маркса добираемся до отдела сибирского искусства Иркутского художественного музея.

– Музей – одно из главных мест её пребывания. Здесь состоялась первая персональная выставка, тогда Гале было 40 лет –  вершина творческого подъёма. Она волновалась перед этим событием, помню, как на выставку вместе с ней пришла её мама тетя Шура. Сейчас меня не покидает ощущение, что Галина харизма, Галина творческая аура присутствует в музее до сих пор. Кончено, потом были другие выставки, а сегодня мы готовим юбилейную – к 75-летию.

Недалеко от музея, собственно, и жила иркутская художница – в так называемом доме железнодорожников, здании в стиле сталинского ампира с высокими потолками и характерными колоннами вдоль открытой террасы на верхнем этаже.

«Галя была очень нежным, ранимым человеком,
но когда того требовала работа, «покрывалась» бронёй»

– Здесь Галя жила со своей мамой, а потом и с последним мужем Валерием, брак с ним я всё-таки не считаю удачным. Тем не менее, квартира в последние годы творчества заменила ей нелюбимую мастерскую на Подаптечной. Творческие силы были уже на исходе, она часто жаловалась: «Зачем я согласилась, зачем ушла с насиженного места?»

– А где сегодня хранится основной фонд её картин?

– Это уже целая детективная история. Её работами после смерти распорядился последний муж Валерий, по каким-то причинам (может, из-за личных обид) он ничего не подарил музею. Коллекция попала совсем не в те руки, сегодня мы лишь знаем, что появился некий Фонд Новиковой, возглавляемый Дмитрием Баймашевым, неким посредником там выступает художник Евгений Турунов. Но все-таки её работы встречаются во всех центральных музеях Сибири – некоторые в нашем музее, в Новосибирске, Барнауле, Новокузнецке, Норильске и даже в Саянской картинной галерее, которую организовала наша подруга Тоня Кузнецова, около двадцати работ. Обладая душевной щедростью, Галя часто дарила портреты друзьям. А вообще, как только появлялась из-под её кисти работа, сразу находился покупатель. Если не успевали мы – управление культуры, то работа уходила в другой музей, в частную коллекцию. В итоге, к 70-летию было уже трудно собрать работы для выставки. Требовалось оформить различные страховки, нужны были огромные деньги, а раньше всё решалось одним телефонным звонком. Тем не менее надеемся на предстоящую в июне этого года выставку собрать большое количество работ.