Даже и кабатчики устыдились

Это прозвище так давно пристало к Екатерине Никитиной, что только полицейские протоколы возвращали ей данное при рождении имя. Когда она уходила в запой, то становилась по-мужицки груба, а нередко впадала и в буйство, так что даже и завсегдатаи ночлежного дома отступали перед ней. Никитину пытались сбыть в сибиряковскую богадельню, и как будто получилось, но вскоре её исключили за ужасное поведение. 

При всём том из-под обличья бездомной пьянчужки проступало время от времени совершенно иное существо, утончённое и возвышенное: протрезвившись и отмывшись, Никитина  оглядывалась вокруг, и лицо её принимало удивлённое и строгое выражение. Она отправлялась в библиотеку и причитывала пропущенные за время запоя газеты. На вопросы, если и отвечала, то неохотно и часто переходила на французский. Вероятно, в одно из таких просветлений и увидел её впервые господин полицмейстер. И сколько бы после ни говорили ему про «пропащую», тащил её из болота как только мог – подкармливал, устраивал в больницу, в богадельню, бесконечно ручался за неё, приписывал к детской ёлке в полицейском управлении и не далее как три дня назад подарил ей шубу. Костлявая Французиха разом преобразилась и, явно тронутая щедрым жестом, снова по­обещала встать на правильный путь. Кажется, она и вправду верила в это, но волны рождественского разгула уже накрыли ночлежный дом, куда она водворилась опять. Только что завершились  праздничные выдачи из многочисленных благотворительных капиталов, оставленных местной думе, и началось такое бесшабашное пьянство, что даже и кабатчики устыдились. Однако на все их увещевания, что не на водку делались пожертвования, лишь смеялись пьяненько, а Никитина бросила презрительное: «Эти деньги – дурные. Зачем же их нам жалеть? И вам не советую». 

Сначала она спустила «праздничные». Потом заложила кабатчику шубу и так кутнула, что, не помня себя, побрела «домой» в одном платье… 

Предполагалось, что капитан Янчис находится под известным влиянием «генеральши»-супруги: это она раскрутила заезжего офицера на  устройство приюта при ночлежном доме, она завела при полицейском управлении ёлки; она вместе с госпожой Янчуковской подвигла заведующего ломбардом на  благотворительные аукционы и предоставляла свой экипаж для сбора пожертвованных вещей. И во всём этом не было никакого кокетства, а, напротив, мужская последовательность и твёрдость в достижении цели: офицер исправно слал деньги на приют, на ёлках в полицейском управлении собирался полный зал ребятишек из бедных семей, и каждый экипировался по-зимнему помимо традиционных отрезов на платья, рубашки и пакетов со сладостями. Да и Французиха получила шубу хлопотами госпожи полицмейстерши. Но нелепая гибель этой старухи не поразила её так, как она поразила супруга Николая Александровича. Не потому, что сентиментален. Не потому, что устал. А потому, что смерть Екатерины Никитиной стала ещё одним и, увы, решающим доказательством бесплодности пятилетней работы.

С заходом солнца переходим на военное положение

На момент назначения (в июле 1895-го) исполняющим должность иркутского полицмейстера Янчис числился старшим адъютантом штаба 15-й пехотной дивизии. Такой поворот в карьере считался благоприятным, к тому же он давал известную свободу действий, непозволительную для кадрового военного. «В остальном же будет много привычного: в Иркутске ведь как на фронте», – заверил один из штабных. И оказался прав. В самый день приезда, притормозив на Большой, Николай Александрович чуть не столкнулся с детиной, мчавшимся  со скоростью рысака и с бобровой шапкой в руках. Вслед за ним вылетел с соседней, Котельниковской улицы извозчик с городовым и подозрительнейшим субъектом, участвовавшим в  погоне. У магазина Орельского оборванец соскочил на ходу и ловко скрутил вору руки. Когда же прибыло полицейское подкрепление, он смиренно сложил руки за спину и продолжил путь в тюремный замок под конвоем городового.

Вечером, когда он собрался прогуляться, хозяин гостиницы покачал головой:

– У нас с заходом солнца город переходит на военное положение: в каждом зажиточном дворе стреляют на всякий случай из револьверов.

Об этом свидетельствовала и местная пресса, а в «Восточном обозрении» от 7 мая Янчис обнаружил обобщённый портрет иркутского ночного вора: «Это – существо сверх­чувственное, это дух, в нужный момент материализующийся и в нужный же момент сбрасывающий с себя материю, обращающийся в дым, пар или эфир; для которого нет препятствий ни в виде замков, ни в виде дверей, окон, стен и прочего. Это существо, во всяком случае, четырёхмерное, и жаль, что философ Кант не воспользовался им для подтверждения своей гипотезы о множественности измерений пространства. Самые знаменитые спириты-медиумы, наверное, поднесли бы ему лавровый венок и пальму первенства, и даже сама Кэти Фок (знаменитый дух, облекающийся по мере надобности различными материальными формами и позирующий на множестве спиритических фотографий), спасовала бы перед иркутским вором, воскликнув: «Кажется, ты меня превзошёл!». Поймать иркутского вора и посадить в кутузку так же трудно, как изловить и посадить в коробку дух Сократа, Цицерона, Аристотеля, Лютера, Наполеона, Буланже, Блаватской. Иркутские воры ничуть не хуже любого из спиритических духов, и подобно тому, как на спиритических сеансах летают по комнатам сапоги, галоши, шапки, так и из квартир иркутских обывателей вылетают всевозможные вещи».

«Что же, на войне – как на войне», – решил Янчис, и все эти пять лет ни на минуту не расслаблялся: просыпался ещё до звонка, бодрым голосом отвечал «Выезжаю», взлетал в седло и скакал впереди конных стражников – к переселенческим баракам (предупредить побоище), на пожар, на облаву… С прокладкой железной дороги  уголовщина стала прибывать целыми партиями, бывали дни, когда  по 80–90 преступников арестовывали, разделившись на небольшие отряды. В конце октября 1899-го Янчис получил информацию об уголовниках-черкесах, засевших на даче в Глазково. Из незанятых в этот вечер были только пристав и городовой. Что ж, поехали втроём, арестовали – и лишь после, задним умом, отметили: черкесов-то было 17, и все превосходно вооружены.

Одни считают, что много, другие – что мало. 

И те, и другие правы 

Несколько умных голов держались Янчисом в стороне от заурядной работы, и, хоть к этому было разное отношение, результат оказался внушительным. Даже всегда скептичное «Восточное обозрение» признавало в номере от 11 февраля 1900 года: «Шайка воров человек в десять, говорят, открыта городской полицией. Шайка была хорошо организована, и ею совершены кражи, между прочим, у Ней­-

шеллера и Полякова. Говорят, розыск был так хорошо организован, что каждый член шайки был взят с поличным». В номере  от 7 апреля та же газета констатировала: «Шайка якобы сыщиков, состоящая из нескольких ссыльных евреев, занимавшаяся систематическим обиранием массы ссыльных, благодаря энергичному расследованию г. иркутского полицмейстера и его помощника обнаружена. Рядом свидетельских показаний раскрыты все её мошенничества».

Это было дорогое признание, ведь общий тон публикаций оставался критическим. Доходило даже и до смешного: если в театре рецензент попадал на соседнее с приставом кресло, то в следующем номере следовало: «Часто слышатся нарекания, что в городе редко видишь полицию. Но в театре её бывает много». 

Давая статистику преступлений, газеты обычно прибавляли, что «деятельность полиции по обнаружению преступников оставляет желать лучшего», но кто бы с этим спорил? Янчис проводил эту мысль во всех своих докладных и просил увеличить ресурсы. В ноябре 1899-го городская дума в нескольких заседаниях рассматривала его предложение об увеличении штатов городской полиции. Речь шла всего лишь о введении 10 должностей околоточных надзирателей для окраин, где совершается всего более преступлений и совершенно отсутствует полицейский надзор. В частности, планировалось поставить городового в Кузнечных рядах, Рабочем и Знаменском предместьях, где нередко происходили побоища; причём было оговорено, что  полицейское управление примет большую часть расходов на себя, сократив канцелярию. На содержание десяти околоточных у думы запрашивалась только тысяча рублей в год, но часть гласных  сразу же высказалась против, а часть сослалась на «недостаточную разработку вопроса управой» и предложила отложить рассмотрение. На следующем заседании управа доложила в том смысле, что  нельзя не согласиться с полицмейстером, но и согласиться нельзя – потому что касса тощая.  В общем, отказали.

Гласные полагали, что и так тратят много – Янчис же был уверен, что денег далеко не достаточно. И обе стороны казались правы. Иркутская городская дума отдавала на полицию пятую часть годового дохода, в то время как томская – лишь десятую, но томское само­управление давно уж делило содержание полицейских с правительством, а иркутское лишь теперь принялось хлопотать. В результате низкооплачиваемые должности полицейских занимали случайные люди, да и тех не хватало. В июне 1900-го городовой Томилин получил серьёзную ножевую рану во время задержания им преступника, и лечение очень скоро повергло в нужду его небольшую семью. Приехав в томилинскую избушку, Янчис поразился скудости быта и объявил сбор пожертвований; но при этом он думал, что на каждого раненого не соберёшь. И что в здании 3-й полицейской части потолок протекает, дождевая вода льётся на бумаги письмоводителя, а печь в кухне и вовсе развалилась; в таком же положении и казармы пожарных и полицейских служителей.

Николай Александрович старался не пропускать ни одного думского заседания, так что, если возникала претензия или просьба к полиции, он немедля и отвечал. А время от времени и сам ставил вопросы. «Пыль и грязь иркутских улиц, ставшие окончательно невыносимыми, заставили местного полицмейстера обратиться в городскую думу с предложением об издании обязательного постановления», – отметило «Восточное обозрение» в номере от 23 июня 1896 года. А два года спустя, 25 сентября 1898-го, подвело итоги: «Сколько взыскано было по полицейским заключениям штрафов, знают только жители да господа мировые судьи. Не остались без взыскания и благотворительные учреждения, например, Детский сад. Да, кажется, и не раз привлекали его к ответственности. Обратите внимание на 3-ю, 4-ю и 5-ю Иерусалимские и Петрушину гору и вообще окраины – везде видно желание избавиться от штрафа мирового». Ещё полгода спустя, 11 апреля 1899-го, то же издание зафиксировало: «Объявления об очистке улиц разносили по домам 7 апреля. Обыватель обязан подметать ежедневно до 7 утра». 

4 декабря 1899-го газета выставила оценку: «Полиция, по-видимому, не на шутку взялась за нашего обывателя. Так, 2 декабря в камере мирового судьи 1-го участка разбиралось 45 дел за невыполнение домохозяевами обязательных постановлений думы об очистке тротуаров от снега». 

Базары, после многочисленных полицейских актов, начали усиленно убираться. Уже давно слышались жалобы крестьян, приезжающих на базар, что мешки с хлебом приходится ставить прямо в грязь – теперь же городская управа наняла уборщиков из подгородных крестьян. И всё-таки исполнять думские постановления мешала сама дума. Так, на заседании думы 22 мая 1898 года рассматривалось заявление группы гласных о слишком рьяной борьбе полиции с нарушителями Строительного устава. Снос пожароопасных сеновалов, конюшен и стаек  признан был «слишком быстрым», а подход – слишком строгим. 

В 1898-м Николай Александрович задумал создать артель по уборке улиц из постоянных обитателей ночлежного дома. Задача тут была двойная – отвлечь от пьянства и попрошайничества и дать возможность подработать. Управа идею не поддержала, зато откликнулся смотритель ночлежного дома Иван Колик. Коротко говоря, артель заработала – и очень скоро принесла ощутимый результат. Но на идею ополчилось «Восточное обозрение»: «Какой закон обусловливает образование артели мерами полиции? В каких вообще отношениях находится полиция с обитателями ночлежного дома, состоящего в ведении городской управы? Будет ли для ночлежников обязательно вступление в артель? Какая  принята норма для определения размера платы за уборку? Куда должна поступать и как распределяться эта плата? Какова в ней будет отчётность и будет ли она состоять в ведении контрольной палаты? Кто будет наблюдать за работами артели и, в случае неисправности, будет ли он отвечать как должностное лицо или в гражданском порядке, в качестве подрядчика или его уполномоченного?».

Кому-то всё-таки придётся заплатить

Из револьвера стреляли в каждом зажиточном дворе. На всякий случай

В августе 1900-го местная пресса сообщила, что капитан Янчис выхлопотал разрешение оставить свой пост, вернуться на военную службу и отправиться на театр китайских осложнений в составе Иркутского сибирского пехотного полка. Он пожелал обратиться к теперь уже бывшим подчинённым через газету и для всех них нашёл слова благодарности, а нижним чинам обеспечил  денежное вознаграждение. Но особенно удивила прагматичных чинов концовка его прощального приказа: « В редкой деятельности приходится так непосредственно, так осязательно проявлять любовь к человеку, как в полицейской. По регламенту императора Петра I  от 11 января 1721 года обязанности полиции выражены так: «Полиция споспешествует в правах и правосудии: рождает добрые порядки и нравоучения; всем безопасность подаёт от разбойников, воров, насильников, обманщиков и им подобных; непорядочное и непотребное житие отгоняет и принуждает каждого к трудам и честному промыслу; призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих; защищает вдовиц, сирот и иностранцев. Вкратце же над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности». Уважайте же право другого, как своё собственное, исполняйте не только по букве, но и по духу закона, выслушивайте каждое заявление, каким бы ничтожным оно ни казалось, и ничего не оставляйте без внимания. Проявляйте свою деятельность только там, где в ней нуждаются, и в определённых законом случаях. Нижним полицейским чинам приказываю: всегда и со всеми быть вежливыми и предупредительными, а тем более не позволять насилия над задержанными. Знайте, что своевольная расправа – гадкое, возмущающее душу дело».

9 сентября в гостинице «Метрополь» чины городской полиции чествовали Николая Александровича прощальным обедом. Зорким глазом корреспондента были отмечены и далёкие от полиции лица, пожелавшие выразить капитану признательность. 

На смену Янчису ожидали из Петербурга штабс-капитана Никольского, а покуда обязанности полицмейстера принял князь Волконский. В первую голову он уволил трёх городовых, а затем сосредоточился на приличиях и внешней же благопристойности: распорядился переодеть всех извозчиков на столичный манер, нижним полицейским чинам запретил выражаться вульгарно, а домам терпимости предписал завешать окна кисейными занавесками, ночью же запирать их на ставни и ни в коем случае не зазывать клиентов. Далее решил заново нарезать полицейские участки, но отвлёкся: поступила информация, что в публичном доме Вокашёва, в подполье, закопаны два детских трупика. Их, действительно, обнаружили, и вокашёвский притон был закрыт.

Между тем театр китайских осложнений закрылся, Янчис возвратился в Иркутск и определился на должность в Военном суде. А оттуда был назначен  горным исправником Витимской системы. В 1910 он отмечен в Иркутске уже в качестве главного обвиняемого по делу о злоупотреблениях с винными квотами на золотых приисках Витимско-Олёкминской системы. Как отмечали свидетели, Николай Александрович создал стройную систему, при которой каждый из его подчинённых получил возможность сколотить капитал. Янчис создал своё «образцовое государство», но кто-то должен был за него заплатить, и эту роль приняли на себя спаиваемые рабочие. Их толкнули в канаву, из которой господин капитан десять лет назад пытался поднять «Французиху».

Газета «Восточное обозрение» от 23 января 1899 г.: 

«В новый год мирное и безмятежное бытие киренчан нарушено было необычайно шумными проводами местного помощника исправника. Несколько дней тянулись проводы. Прощались горожане, прощались чины и служащие полицейского управления, и как прощались! На руках отнесли 

г. Фёдорова в собственную его квартиру при громогласных криках ура… Только 3 января пиршества, наконец, закончились. В этот день в общественном собрании по подписке горожан, при участии и других лиц, устроилось, так сказать, «последнее целование». После шумного и весёлого пира г. Фёдорова на руках отнесли в кошеву…

Статистика преступлений, совершённых в Иркутске в 1898-1899 гг.

Краж со взломами – 277 (раскрыто 127)

Краж без взлома – 980 (раскрыто 571)

Конокрадства – 253 (раскрыто 119)

Грабежей – 104 (раскрыто 62)

Убийств – 23 (раскрыто 19)

Самоубийств – 61 (47 муж., 14 жен.)

Покушений на самоубийства – 66 (33 муж., 33 жен.)

Нанесения ран – 97 (18 смертельных, 79 лёгких)

Поднято тел с признаками насильств. смерти – 11 (муж.)

Поднято без признаков насильств. смерти – 22 (18 муж., 4 жен.)

Скоропостижно умерших – 205  (140 муж., 65 жен.)

Несчастных случаев – 19

Подкинутых младенцев – 49 (28 м., 21 д.)

Пожаров – 165

Проект осуществляется при поддержке Областного государственного автономного учреждения «Центр по сохранению историко-культурного наследия Иркутской области».