Театральная утопия родилась на таллиннском фестивале 

– В романе Дины Рубиной «Синдром Петрушки» совершенно замечательно описана обречённость главного героя на кукол, на кукольный театр, пожизненная влюблённость в куклу. А какова ваша история? 

– У меня, признаться, никакой романтичной истории нет. Я даже боялась кукол: как-то в детстве испугалась на спектакле. Страшный волк ловил поросёнка, который спрятался рядом со мной. Мама предложила мне погладить поросёнка, но я не хотела к нему притрагиваться, думала об одном: «Уходи, уходи, уходи». И после этого спектакля не разговаривала весь день. Так что не было такого, что я просто взяла и влюбилась в кукольный театр ещё в детстве. Просто в Вильнюсе в театральной академии было два курса актёрского мастерства, и я попала в набор «Актёр кукольного театра». Мы во многом учились как актёры драматического театра, но потом пошли работать в кукольный. Ещё во время учёбы мы с однокурсниками поехали на фестиваль кукольных театров в Таллинн, увидели, как выглядит кукольный театр в мире, прониклись этой красотой, оценили, как много может быть постановок – и с танцами, и с  разными видами кукол. До этого мы видели только литовскую школу, а у нас в большинстве своём детский кукольный театр. И мы до этого фестиваля даже  не представляли, сколько всего можно сделать с куклой. И тогда кукол мы уже полюбили, не все, но большинство студентов, многие мои сокурсники сейчас работают в кукольных театрах. 

– Вы родились в Литве ещё в советское время. Вы себя считаете ребёнком Советского Союза или уже независимой страны?

– Мне кажется, наше поколение – это уже независимые дети всего мира. Сейчас можно хоть куда лететь и ехать, работать в разных странах, есть Интернет, у меня друзья во многих странах мира. Почти все мои сокурсники учились где-нибудь за границей,  я тоже выезжала на различные мастер-классы. Так что мы больше дети мира. 

– Какой театр стал вашим первым местом работы?

– Я два года работала в государственном кукольном театре города Каунаса. А моей первой ролью был мальчик из каменного века, у него и соплеменников было одно только слово – «ума». И вот однажды мой герой захотел стать другим, абсолютно другим. Все носили длинные волосы, не хотели мыться, а он придумал, что будет носить косички и делать разные причёски. Это история о том, как трудно быть другим. Но всё закончилось хорошо, все его полюбили и стали носить различные причёски. 

– А как вы пришли к режиссуре?

– Это тоже произошло случайно. Когда-то я хотела быть режиссёром, но тогда такого курса не набирали. Мне понравилось учиться на актёрском, я подумала: может, мне и не надо в режиссуру. Но когда мы приехали на фестиваль в Таллинн, у нас были разные интересные программы и перед нами поставили задачу придумать свою театральную утопию. Я серьёзно к этому подошла, размышляла, что мне не нравится в современном театре, что нравится. И первое, о чём я подумала, – мне несимпатично, когда актёр любуется собой на сцене, когда он совсем не думает про зрителя. Мне бы хотелось сделать постановку, где самым главным был зритель, может быть, именно зритель стал бы участником постановки и был в центре внимания. И я вдруг подумала: а если зритель не видит, как тогда ему рассказать? Значит, необходимо  служить этому зрителю, ведь у него ограниченные возможности понять театральный спектакль. Так у меня появилась идея ставить для слепых и слабовидящих, но мало кто верил, что это возможно. 

– Может быть, у вас были слепые друзья или родственники? Что-то же подтолкнуло вас именно к этой теме?

– На тот момент я больше думала не про слепых, а про театр. Как может быть показан спектакль человеку, у которого закрыты глаза, который ничего не может увидеть на сцене? Каким может быть театр для этого человека? А потом я только познакомилась со слепыми: недалеко от моего дома в Вильнюсе есть школа для слепых, мы пробовали, как можем с ними общаться, что можем делать для этих детей. Вначале мы были слишком осторожными и робкими, но дети нам говорили: «Что вы, ребята, вы можете смело нас пугать, давать всё трогать, не надо слишком осторожничать, слишком трепетно к нам относиться». И тогда мы подружились и до сих пор дружим, делаем иногда проекты. 

– А режиссуре вы пошли учиться или всё сами?

– Сама, я пока не нашла такой школы, которая бы мне помогла. Потому что классическая режиссура – это не то, что мне надо сейчас. Если я найду такого режиссёра или такого учителя, который ставит для слепых, с удовольствием у него поучусь. Я же училась в процессе и до сих пор учусь. 

Франция – самая кукольная страна 

– Кукольные театры в России, Литве, Европе отличаются? 

– Да, отличия есть: в каждой стране разные театры и свои особенности. Хотя сейчас уже всё смешивается, все свободно перемещаются и на фестивалях видят творчество друг друга. Но всё-таки и в Литве и в России кукольный театр больше ориентирован на детей, а в Европе давно или даже всегда он был рассчитан и на взрослых и на детей. За границей уже вовсю используют технологии, которые у нас только начинают внедрять. Я видела много разных хороших спектаклей, мне нравится, ко­гда кукольный спектакль сочетает танец, поэзию, песни, когда  в нём сплетены разные жанры. Но неотъем­лемой частью нашего театра остаются куклы, маски. 

– Из всех европейских стран какую вы бы назвали самой кукольно-театральной?

– Францию, конечно. В этой стране есть Международный институт кукольников, для меня это очень значимое место. 

– Вы видели много разных постановок. Что произвело наибольшее впечатление?

– Мне очень нравится творчество Дуды Пайвы, его ещё называют повелителем куклы. Это театр одного актёра, где соединены танец и кукольное представление. Дуда Пайва родился в Бразилии, но сейчас больше работает в Европе, бывает и в России. Он сам всю жизнь танцевал, но танец – это процесс интимный, закрытый, ему же хотелось больше общаться со зрителем. Он не знал, как реализовать эту идею, но нашёл способ сделать это через куклу, например, часть его тела – это часть куклы. Куклы он делает сам, и они очень человеческие. У него много разных спектаклей, я видела его в Литве на международном фестивале, потом во французском  Шарлевиле, где проводится большой международный кукольный фестиваль. Также мне очень нравится театр француза Филиппа Жанти, в его спектаклях тоже много танца, но там больше реальность сна, смешаны театр, танец, музыка, спецэффекты. И его спектакли не рассказывают истории, зритель их сам для себя дополняет, используя своё воображение. Мне это очень нравится, я в своих спектаклях тоже стараюсь задействовать зрительскую фантазию.

– У вас есть постоянное место работы? Или вы кочующий режиссёр?

– Я из кочующих. Первый спектакль для слепых поставила в Вильнюсе с однокурсниками, были другие проекты. Вторая постановка – «Майская ночь» – состоялась в Московском кукольном театре; третья – «Ёжик и туман»  – в Набережных Челнах, в Татарстане. Недавно в Литве, в городе Клайпеде поставила второй спектакль, его название я ещё никогда не переводила на русский – «Камень, вода и…». Даже не знаю, как объяснить – это то, что есть у змеи. Жало? Тогда «Камень, вода и жало». И вот «Калиф-аист» в Иркутске. 

– Женщина-режиссёр. Непросто вам? Всё-таки в большинстве своём режиссура – это мужской мир, суровый и беспощадный. 

– Пока сложно. Большинство актёров ещё старой закалки, они привыкли, что им дают чёткие указания, что их держит железная рука. И некоторые не привыкли сами создавать образы. Мне как актрисе не всегда хотелось, чтобы мне подсказывали, что делать, я хотела создавать сама. И к этому я стремлюсь как режиссёр. Поэтому пока бывает достаточно сложно работать. 

– Когда вы впервые приезжаете в театр, вас выводят к труппе и представляют актёрам, что вы чувствуете?

– Мне очень интересно, но я не волнуюсь, потому что знаю, что делать. Обычно я сразу даю мастер-класс, чтобы актёры понимали, о чём речь. Потому что рассказывать про спектакль для слепых бессмысленно, здесь надо трогать, чувствовать, да и говорить много о своих постановках я не умею. Поэтому мне очень любопытно, интересно, я себя хорошо чувствую, когда впервые оказываюсь в новом театре. А потом, когда есть проблемы, уже труднее, а какие-нибудь проблемы непременно возникают. 

Ведьма – это просто перчатка с когтями

– Однажды я ходила с завязанными глазами с собакой-поводырём и поняла, что, пока ты сам это на себе не испытаешь, невозможно представить жизнь людей с ограниченными возможностями. Как вы ставили себя на место людей, которые не видят солнца и неба? 

– Мы много ходили с закрытыми глазами, водили друг друга по городу и зданиям, чтобы это понять. Только так удалось прочувствовать, как это сложно и сколько всего слепые не могут сами сделать. Например, налить себе в чашку кипяток. И для меня каждый раз много сюрпризов. И мои актёры тоже всегда ходят с завязанными глазами по городу, по зданиям. Есть разные упражнения с завязанными глазами. Но, конечно, мы никогда не узнаем, как чувствует себя человек, который слеп с рождения.

– А какими средствами выразительности вы реализуете спектакль? 

– Во-первых, куклы у нас другие, в первую очередь они должны рассказывать про своего персонажа. Если герой – страшная ведьма, то это может быть просто перчатка с когтями. В спектаклях для незрячих важнее не визуальные, а тактильные эффекты. Это можно передать за счёт  какой-нибудь интересной ткани или даже запаха. Например, у нас в первом литовском спектакле был плохой старик, мы долго думали, как показать его. И сейчас его играет борода из пакли, которая довольно сильно пахнет. И зритель сразу понимает, что это неприятный персонаж. Но я всегда стараюсь помнить и о том, что есть и обычные зрители, им тоже должно быть интересно смотреть такой спектакль. Поэтому нам надо с помощью этих кукол  спровоцировать реакцию как незрячих людей, зрителей с завязанными глазами (мы делаем это по желанию), так и тех, кто видит. 

– И какова реакция зрителей? В основном же дети приходят?

– Бывают разные зрители, на фестивалях достаточно много взрослых. Для меня сейчас самое интересное, когда слепые зрители начинают общаться с теми, кто видит. Это начинается уже во время спектакля, один пытается почувствовать то, что ощущает другой, он больше смотрит не на актёра, а на соседа. Это и есть моя утопия, где актёр – не самый главный участник спектакля. После спектакля обычно бывает обсуждение и все всегда очень радуются, что есть такой театр. 

– Почему вы выбрали для Иркутска именно эту сказку?

– «Калифа-аиста» предложил сам театр, это хорошая сказка, потому что в ней много разных атмосфер, есть полёт, есть озеро, есть город, это всегда интересно.

– В любом спектакле всегда важна музыка, а уж в спектакле для незрячих и зрителей с завязанными глазами – особенно.

– Мне нравится, когда актёры сами создают музыку, мне кажется, они всё это умеют. Мы во время репетиции искали, какие звуки нам интересны. В нашем спектакле много барабанов, потому что они издают характерный звук. Будет танец, песня, которые мы создавали вместе, и я думаю, что неплохо получилось. 

– А кукол как придумывали?

– Мы долго думали, как сделать перья. Там же аисты. Как через прикосновение понять, что перед тобой птица? Клеить много пёрышек не хотелось, они бы всё равно отклеивались, падали. И мы случайно нашли такую ткань, которая на ощупь похожа на перья. 

– Как вам работалось с иркутскими артистами?

– В Иркутске очень хорошие актёры, приятно, что они сразу поверили в проект, я увидела доверие с их стороны. Всегда сначала сложно понять, что я здесь делаю. Но они оказались очень любопытными и восприимчивыми. Хотя, конечно, в таком спектакле понять идею до конца можно лишь тогда, когда в зале появляется зритель. 

– И последний вопрос:  в чём вы видите функцию современного кукольного театра в современном мире?

– Я думаю, театр будет жить всегда, но функция всех театров будет меняться. Сегодня театр сам должен пойти к зрителю: у людей мало времени, и появилось слишком много альтернатив и развлечений, театр уже не воздействует так, как раньше. Поэтому театр должен быть частью общества, может, ему нужно выйти на улицу. Театр должен говорить на больные темы, нести не только образовательную, но и социальную функцию.